СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Владимир Молчанов: С ума я, что ли, сошёл – петь караоке?
Владимир Молчанов: С ума я, что ли, сошёл – петь караоке?
08.10.2012 00:00
Владимир МолчановИдея взять интервью у знаменитого журналиста, радио- и телеведущего Владимира Молчанова пришла мне в голову после рассказов оператора, с которым я снимала фильм в африканской Республике Гана. Они с Молчановым много лет работают вместе, объездили половину земного шара, брали интервью у многих выдающихся современников, их совместные работы удостоены призами Академии Российского телевидения. Владимир Молчанов – создатель множества авторских программ, которые оставили заметный след в истории отечественного телевидения: «До и после полуночи», «Частная жизнь», «И дольше века…» В 1998 году заслуги Молчанова были отмечены престижной премией ТЭФИ.

– Признаться, трудно брать интервью у человека, который имеет премию ТЭФИ как лучший интервьюер. Владимир Кириллович, а вам когда-нибудь задавали вопросы, которые ставили вас в тупик?
– Да. Это называется «новая школа отечественной журналистики». Как-то проходила выставка фотохудожника Екатерины Рождественской, меня она сфотографировала в образе Чапаева. На выставке присутствовали масса известных людей и какие-то молодые журналисты. И вдруг подскакивает ко мне девица, такая с камерой, с какого-то канала. «Здрасьте!» – говорит, после чего протягивает мне микрофон и задаёт один вопрос: «Ну как ваще, Владимир Кириллович?»

– У вас много наград и премий, какой из них вы больше всего гордитесь?
– Золотой медалью по теннису среди юношей в парном разряде, но её куда-то мой внук задевал, я её уже года три не видел. А вообще приятно награды получать, особенно в первый момент. А потом – выпили и забыли. У меня, кстати, дома нет ни одной статуэтки ТЭФИ. Одну забрал мой постоянный оператор, с которым все фильмы снимали. «Мама, – говорит, – из Чебоксар приезжает. Дай, пожалуйста, я ей покажу». Лет десять уже показывает. А вторую дочь не отдаёт.

– Где-то читала, что вы ездите в командировки всегда с одним и тем же оператором.
– Если снимаем серьёзные вещи, то, конечно, с одним. Последние лет двадцать это Андрей Кузнецов, он сейчас работает на итальянском телевидении. Когда-то Андрей пришёл ко мне на Рен-ТВ, и мы там с ним долго работали. У нас была маленькая бригада – моя жена, которая всё это режиссирует, он и я.

– Я хорошо знаю вашего оператора! Мы с ним недавно летали делать фильм о короле Ганы, было непросто снимать темнокожего человека. Андрей рассказывал мне, что впервые столкнулся с такими съёмками, работая именно с вами.
– Ой, он мне рассказывал о вашей поездке в Гану! Это потрясающая история, я очень хочу увидеть этот фильм. А темнокожего человека Андрей действительно впервые снимал со мной на Кубе. Это был почти полный провал, но не будем об этом.



– Ну расскажите, пожалуйста. Очень интересно.

– Моя жена Консуэло какое-то время жила на Кубе. Её папа, как и многие другие талантливые испанцы, работал на Острове Свободы, был одним из руководителей кубинской энергетики. Замечательный инженер, он строил там гидроэлектростанции. А потом Консуэло отправили учиться в Москву. По окончании университета она снова поехала на Кубу, на год, работать переводчиком-синхронистом. Я там находился вместе с ней, ничего не делал. В конце концов решил, что всё-таки надо что-нибудь снять. Тогда-то и пришла идея сделать фильм об Эрнесто Че Геваре, потому что это фигура выдающаяся и спорная.
И вот много лет спустя наша съёмочная группа из четырёх человек отправилась на Кубу. В один из дней мы должны были снимать охранника Че Гевары. Нам дали помещение, мы всё приготовили – кресло, задний фон, выставили свет. Андрюша Кузнецов всё очень хорошо сделал. И вот открывается дверь и входит совершенно чёрный охранник. Очень улыбчивый, здоровый. В годах, но, видимо, раньше мог голыми руками убить несколько человек. Садится. Андрюша не объявляет «Мотор!», смотрит в камеру, потом на охранника, потом на меня, ходит, начинает двигать фонари… Потом подходит к Консуэло и говорит: «Слушай, это просто чёрная дыра. Ни глаз, ни носа – ничего не видно!» Оказалось, он никогда до этого не снимал чернокожих. И я могу себе представить, каково это – совершенно по-другому нужно свет ставить! Но потом как-то всё выставили и в итоге сняли.

– А помните, когда вообще впервые выехали за границу? Какие были ощущения?
– В первый раз я поехал в Голландию, в Амстердам, там проводилась огромная советская выставка. Причём меня выпускали туда целых восемь месяцев – студент, первая поездка в капиталистическую страну… Самые первые впечатления: мы едем на машине, и вдруг я вижу – стоит огромная колонна, а на ней написано «Мальборо». Очень так загранично. Конечно, было приятно, свободнее, чем у нас, какие-то клубы, ещё что-то, в Союзе ни о чём подобном и не слышали.

– Что привезли оттуда, помните?
– Жене в подарок чулки-сапоги, папе – какие-то ботинки.

– А какой подарок, который дарили вам, запомнился больше всего? Вас вообще чем-нибудь можно удивить?
– Моя старшая сестра Аня Дмитриева – очень сильная теннисистка и первая советская спортсменка, которая вывела наш теннис на мировую арену. По-моему, это был 1958 год, она поехала играть в Уимблдон и привезла мне из Лондона джинсы и водяное ружьё. Сестра приехала к нам в Рузу, надела на меня эти джинсы и дала это самое ружьё. Я в полном восторге побежал к столовой, где собирались знаменитые композиторы, чтобы попеть после обеда, и начал из него стрелять. И вот все эти народные артисты СССР, в жизни не видевшие такой игрушки, просили её у меня пострелять. Они начали из ружья поливать друг друга и так увлеклись, что больше я своего подарка не видел.

– Что обычно привозите из разных стран?
– Раньше возили тарелки, вешали их на стене в нашем деревенском доме. Потом место закончилось – вся стена в тарелках. Появились магниты на холодильник – начали их отовсюду возить. Потом эти магниты начали падать с холодильника, потому что уж очень их стало много…

– Вы человек азартный? Когда куда-то выезжаете, играете в казино?
– Играл, правда, в Москве – никогда. Однажды мы снимали в Монако фильм «Рандеву в Монте-Карло», я жил с дочкой в гостинице. И, видимо, мама ей сказала: прячь деньги от папы, чтобы он их не проиграл. Снимать мы могли только днём, потому что вечером в казино полно состоятельных игроков, которые, естественно, не хотят светиться в телевизоре. Мне как специальному гостю подарили какую-то золотую карту, на которой было сто долларов. Я вечером пошёл играть и проиграл, причём быстро так… Вернулся в гостиницу, но найти своё портмоне не смог. Утром выяснилось, что дочка его под мой матрас спрятала. Так и проспал на нём свою возможную удачу. Ещё раз потом сыграл в Египте, в Шарм-эш-Шейхе.



– Значит, правда, что уже много лет вы отдыхаете в Египте, в одном и том же отеле?
– Да, просто ничего ближе и лучше нет. Три часа лёту, и ты оказываешься в тёплом море, а Красное море такое красивое! Нечто подобное можно увидеть только на Карибах, но туда лететь далеко. А в Египте всё уже известно и приятно, как дома. Вещи бросили – и в море, здороваться со знакомой муреной.

– А какие командировки были самыми опасными?
– Когда я снимал фильм «Скованные одной цепью» о спецназе внутренних войск (это происходило в 1992 году, во время осетино-ингушского конфликта), мы летали на вертолёте, а какие-то танки наводили на нас пушки. Естественно, было опасно в 1993-м, когда мы припёрлись снимать расстрел нашего парламента. Было страшновато в 1991-м, я снимал на Украине фильм «Забой» о шахтёрах Луганской области. Почти каждый день приходилось спускаться на глубину девятьсот метров, а там ещё надо было ползти очень долго. Я полз и всё время думал: на кой чёрт мне это надо? Жил бы себе спокойно, летал в Голландию. Но у нас тогда получился замечательный фильм! А в июне этого года, двадцать один год спустя, мы с женой и оператором Андреем Кузнецовым сняли продолжение этого фильма. В Киеве его уже показали, а когда перемонтируем, покажем и в России.

– Ещё ваш оператор мне рассказывал, что больше всего вы боитесь летать самолётами. Это правда?
– Сущая правда, всю жизнь боюсь летать. Это просто ужас какой-то, терпеть не могу!

– А что за страшная история с воздушным шаром?
– Ой, это мы с Андреем снимали в Риге какую-то программу для Рен-ТВ. Возникла идея: сверху не видно границ. Чтобы её реализовать, нам дали воздушный шар. Помню, стою в этой корзине, а стенки мне от силы до пупка доходят. Вниз смотреть не могу, страшно. Но очень красиво. Андрей мне говорит: «Встань на колени». И всю подводку снимали со мной, стоявшим на коленях, наверное, дублей двенадцать сделали. А потом жена не смогла ничего смонтировать, потому что у меня были выпученные глаза, а сам я был весь зелёный.

– Мне очень нравилась программа «И дольше века…», в которой вы снимали самых талантливых людей столетия. Кто из них вас потряс больше всего?
– Делая эту передачу, я, наконец, смог пообщаться с людьми, которые мне всегда были интересны. Это и мой кумир Василий Аксёнов, и Майя Плисецкая, и совершенно гениальная Наталья Петровна Бехтерева, которую я безумно любил, уважал и до сих пор считаю одним из самых выдающихся и интереснейших учёных. Но одно из наиболее сильных потрясений – это встреча с Тонино Гуэррой, сценаристом Федерико Феллини. Мы жили в нескольких километрах от деревни, где у него был дом. Мы вообще очень любили Тонино. У меня дома висят две его картины, он мне их подарил. Это был совершенно фантастический человек. В этом году он ушёл от нас.

– Не могу поверить, что у этой программы были низкие рейтинги. Почему она закрылась?
– «И дольше века…» показывали по каналу «Россия» поздно вечером. Потом её перевели на «Культуру», там стало чуть получше. Но понимаете, у меня уже тогда были другие герои, я же не снимал Киркорова. Я снимал людей, чьи имена основной массе зрителей ничего не говорят. Ну, некоторые слышали об Аксёнове, но уже Тонино Гуэрра для них пустой звук. Это была такая история для канала «Культура», для людей, которые читают книжки, ходят в театры, консерватории. А это два-три процента населения.

– У вас потрясающие слух и голос, вы ведёте программу о музыке на радио «Орфей». А сами когда-нибудь поёте караоке?
– Да ну нет, вы что! Я с ума, что ли, сошёл? Раньше иногда пел, когда выпивал, под три гитарных аккорда. Но это было в студенческие времена. И то я себе семиструнную гитару никак купить не могу: какую ни куплю – она сразу же трескается. Вот там, в деревне, на даче, когда приходили друзья, мы выпивали, я брал гитару и пел песенки пятидесятых-шестидесятых годов – вот это было. А караоке мне не очень нравится.

– Ваш папа – известный композитор Кирилл Молчанов. Никогда не думали о том, чтобы связать свою жизнь с музыкой?
– Ну вот я веду программу на «Орфее».

– А программу о своём отце сложно было делать?
– Я не хотел её делать, потому что о родном отце трудно снимать. По-моему, получился такой обрубок… Кстати, седьмого сентября отцу исполнилось бы девяносто лет. В связи с этим происходят радостные вещи: одну из московских музыкальных школ назвали именем композитора Кирилла Молчанова, мы всей семьёй присутствовали на этом открытии, было очень приятно. Я подарил школе ноты отца, какие-то вещи, очки. Был очень хороший концерт – играл оркестр кинематографии под руководством Серёжи Скрипки.

– Вы росли в семье известных и талантливых людей. Отец – известный композитор, мать – актриса. Они как-то влияли на выбор вашей профессии?
– Нет, но актёром мне быть запретили. Я втайне от родителей сдал экзамены в Школу-студию МХАТ, прошёл три тура, о чём радостно объявил. Ну и они сделали всё, чтобы меня остановить. Мама, сама актриса, всегда говорила, что лучше быть плохим инженером, чем плохим актёром.



– То есть родители всё-таки оказали влияние на то, что вы стали журналистом.
– Нет-нет. У нас в роду вообще не было журналистов. Ну, сестра только стала спортивной журналистикой, она начала этим заниматься чуть раньше меня. Но я сам принял решение. А потом раньше считалось, что журналистика – это так, приятное времяпрепровождение, ни к чему не обязывающее.

– В школе наверняка были отличником?
– Я очень плохо учился.

– Что, хулиганили?
– Я занимался спортом, поэтому где-то с тринадцати лет ездил по стране с командой на сборы, очень много времени проводил вне дома. Турниры, соревнования проходили по всему Союзу – в Риге, Таллине, Сочи… Поэтому, бывало, мы дрались где-нибудь в Калининграде, защищая наших девочек. Но когда дрались, помню, руки всегда берегли. С четырнадцати лет я получал деньги, и сумма намного превышала зарплату, которую мне платили по окончании университета. Это была спортивная стипендия члена юношеской сборной Москвы по теннису.

– То есть первые в своей жизни деньги вы заработали именно драками?
– Первый свой рубль я заработал в девятилетнем возрасте, подавая мячи на международном турнире теннисистов на стадионе «Динамо». За это мне платили рубль. Помню, заработал тогда семь рублей, пошёл на Арбат и купил штук семь ужей. Принёс их домой, радостно завопил и всех выпустил. А пол паркетный, все змеи расползлись. Моя бабушка запрыгнула на кровать и два дня с неё не слезала. Пять ужей поймали, а двух так и не смогли найти, пока те не стало дурно пахнуть. В тюлевых занавесках такие дырочки были, вот ужи в них и застряли. Там и померли.

Расспрашивала
Нина МИЛОВИДОВА