Карл Маркс плакал
25.10.2012 00:00
Чтобы оказаться в коммунизме, надо пройти психушку, рэкет, тюрьму

Карл Маркс плакалНедавно мой любящий философствовать брат Лёня заявил: «Если верить Карлу Марксу, я жил при коммунизме! Мне, простому рабочему, завод дал трёхкомнатную квартиру. Нет, не за хорошую работу. За это я получал зарплату, да и работал-то не очень. Квартиру дали просто так, и сегодня она стоит миллионы! Скажи, разве при капитализме квартиры раздают?»


А ведь он прав. Все выходцы из нашей многодетной семьи получили благоустроенные квартиры. Просто так! Кто двух-, кто трёхкомнатную. При нашей с женой бродячей жизни нам «просто так» давали жильё семь раз. Конечно, была среди них квартира барачного типа без всяких удобств. Как срифмовала жена: «Две печки, вода из речки». Но ведь однажды вручили ордер и на квартирку сталинской планировки! Трёхкомнатной, с потолками под четыре метра, ажурной лепниной. А уж просторной!

Однажды в наших краях проходил писательский семинар, после которого сорок два писателя отправились в ресторан. А там авария. Зима, мороз, куда денешься? Пришлось звать в гости. Все за одним столом и поместились. Об этом они потом писали в газете. А вы говорите – квартирка!

Но, если честно, одну-то я зарабатывал. Приехали на Украину в отпуск. Там вишни-черешни, дыни-арбузы. Ешь не хочу! Всё копейки. А у нас маленькая дочка. И до того не хочется снова тащить её под полярный круг, хоть плачь. А здесь новость. В нашем городе решили увеличить рабочий класс. Слишком уж много народа рвётся в институты. На одного раба – три прораба. Вот и постановили: в школах, где четыре или пять девятых классов, оставить по одному, остальных в училища. Через три года и аттестат зрелости получат, и заводскую или фабричную специальность. Самое интересное, никакого согласия не требовалось. Учителя сами отбирали учеников в эти единственные девятые классы, документы остальных передавали в ближнее училище.

Я, когда услышал, позавидовал учителям. Обычно в классе два-три отличника, пять-шесть хорошистов, одни-два двоечника, остальные середняки. Если выбрать в один класс самих лучших, это же какое чудо получится! Сплошные академики!

Как бы не так. Забегая вперёд, скажу, как через три года я попал в такой собранный из пяти класс. В нём, как и положено, были и отличники, и хорошисты, и середнячки, и кондовые двоечники! Все почти в прежней пропорции.

Но это было потом, а сейчас я узнал, что одну из школ объявили заводским училищем и набирают мастеров. Зарплата, конечно, мизерная. Девяносто пять рублей и ни копейкой больше. Зато по истечении трёх лет гарантирована квартира. Три года – не так долго, мои родители всю жизнь работали в школе за меньшую зарплату, но никакой квартиры не получили, и я подал заявление. Диплом, в котором всего две четвёрки, остальные «отлично», произвёл впечатление, и уже на второй день я вышел на работу.

Всё привычно. Подростки как подростки. Мне интересно с ними, им со мной. Не у всех мастер группы кочевал на собачьей упряжке у Ледовитого океана, охотился на моржей и белых медведей. А здесь и фотографии, да и так рассказать умею. Главное, с первой попытки приклепал к тормозному диску графитовую накладку. А это даётся не всякому опытному слесарю.

Но затем пришло и великое удивление. Я вырос в семье учителей, окончил пединститут, шесть лет проработал в школе и хорошо знаю, что учительская предназначена для всех, кто работает с детьми, – педагогов, пионервожатых, преподавателей труда, даже уборщицы посиживают. Как же иначе, уборщицы тоже члены школьного коллектива, возятся с учениками с раннего утра до позднего вечера. Но вот учительская в нашем училище – только для преподавателей, а мастерам выделена небольшая комната двумя этажами ниже. Не вышли рылом, что ли? Хотя у одного из нас целая папка патентов на рационализаторские предложения, другой – единственный на весь завод определяет качество металла по искре, третий награждён орденом за работу над самолётным двигателем. Остальные тоже не лыком шиты.
А у учителей одни пустые дипломы. Как они там учились, одному богу известно. Рассказывали, это Крупская, чтобы не рисковать авторитетом педагогов, распорядилась не ставить в их дипломы отметок. Наверное, боялась не зря. В хабаровском институте в ходу пословица: «Ума нет – иди в пед, стыда нет – иди в мед, нет ни того ни другого – иди в культпросвет».

Здесь тоже её знали, тем не менее обиду за то, что мастеров, которые в любом училище на первом месте, отлучили от учительской, мои коллеги высказывали не один раз. Очень уж мужикам хотелось, чтобы к нам относились как к настоящим педагогам. А то ведь и поурочные планы готовим, и уроки проводим, и отметки ставим, но учителями не называют!

Я думаю, желание хоть немного поработать учителем заложено в каждом человеке с первого класса. Учитель, даже не объяснив причину, может поставить тебя в угол, выгнать с уроков, влепить двойку, вызвать в школу родителей. Не зря же ещё пацанами мы перед уроками геометрии спрашивали у сына Марии Павловны, с кем сегодня спала его мама. Если с папой – смело шли в класс, если с бабушкой – отсиживались в растущем за школой лесочке. Иначе всех мальчишек завалит двойками. Мстила она будущим мужчинам, что ли?

Может, и нашим мастерам хотелось, чтобы курсанты трепетали при их появлении. Когда-то я беседовал с молодым солдатиком, над которым поиздевались «старички». Так вот солдатик признался, что мечтает не о том, как бы отомстить обидчикам, а дождаться времени, когда можно будет самому мочалить новобранцев.

Или второй случай: после заявления Хрущёва «кто Байкала не видал – тот в Сибири не бывал» я отправился поглядеть на это озеро. Добрался, любуюсь. Но одному скучно. Пристал к компании парней из Ангарска. Вместе купались в Байкале, жгли костёр, пекли картошку. Там же устроились на ночлег. И всё бы ничего, да вдруг дождь, а у нас никакой крыши.

Я уже работал учителем, вот и предложил бежать в школу-интернат, вывеску которой заметил по пути от речного трамвайчика. Парней предупредил: все мы учителя физкультуры, приехали в Иркутск на соревнования, попутно любуемся Байкалом. Со старшеклассницами в интернате не заигрывать, ни за что их не лапать, конечно же, не материться и вообще вести себя очень достойно.

Как бы не так! Хотя на физиономиях моих парней было не более восьми классов, каждый при знакомстве с дежурным воспитателем назвал себя физиком, математиком, а один даже химиком! За что двойки хватали, тем и назывались. Но всего лишь назывались, а вели себя так, что пришлось среди ночи прекратить гостевание и бежать к причалу…

Вот и в здешнем училище, хотя я мог дать фору многим педагогам, вёл себя тише воды ниже травы. Работал-то не просто так, а за квартиру! Но некоторые не сдерживались. Как-то в комнату мастеров заглянул директор училища и принялся выговаривать мастеру плавильщиков Валентину Изиковичу:
– Вчера вечером ваши дети…
– У меня нет детей. Я ещё не женат, – не дал договорить молодой мастер.
– Вы меня не поняли. Я имею в виду учащихся вашей группы…
– А вы разве не в нашем училище работаете? – снова перебил директора Валентин Изикович. – Это, уважаемый Иван Иванович, такие же ваши дети, как и мои. – И, изобразив величайшую заинтересованность, спросил: – Так что там наши с вами, Иван Иванович, дети натворили?

Подобный разговор случился и с учителем истории, который потребовал от мастера группы слесарей Алексея урезонить его курсантов.
– Вы решили, что я великий педагог Макаренко? – поинтересовался Алексей.
– А при чём здесь Макаренко? – удивился учитель.
– Так у него же заряженный боевыми патронами пистолет завсегда был. Вот он бы мог хулиганов приструнить. А я, дорогой коллега, безоружный. Вам лучше почитать педагогику с психологией. Там всё нормально написано.

Но так было только первых два-три месяца. Скоро учителя, а затем и директор потеряли к нам интерес. Началась заводская практика, а в ней Иван Иванович ни бум-бум, вот чаще в своём кабинете или учительской и отсиживался. Обойдёт кабинеты, запишет, чего там требуется, только его и видели. Учителей – тем более…

Как-то мы приколачивали в «Комнате мастеров» новый стенд и обнаружили, что раньше она была соединена с подсобкой, в которой хранились сломанные парты. Вынули кирпичи, парты отправили на свалку, вставили новые окна и двери. Благо в училище хватало мастеров на все руки. Да и пацанам практика. Получились такие апартаменты, что нашим учителям и не снились. Даже диваны с креслами поставили. Можно и чаем угоститься, и с подростком по душам поговорить. Кстати, в шахматы сыграть тоже можно.

Я почему вспомнил о шахматах? Группу штамповщиков возглавлял Валерий Павлович. Сутуловатый, почти горбатый мужичок. Тихий, незлобивый. Но специалист удивительный. Колёсики в ручных часах видели? Так вон он мастерил штампы и для более мелких деталей. Ещё любил играть в шахматы. Мог один на один, мог и против десятерых. Всё равно его победа. Он и курсантов больше учил гамбитам да эндшпилям, чем допускам да посадкам.

Однажды приходим в училище – Валерий Павлович уже там. Да не один, а с пятилетним сыном Васей. И спокойно, словно о самом заурядном случае, сообщает, что жену забрали в психушку, а Васю оставить не с кем. Пусть, мол, живёт здесь. Он и горшок с собой прихватил.

Не знаю, как мама, но Вася оказался ещё тот. Спокойно так в присутствии доброго десятка мужиков сел на горшок, сделал своё дело, выставил отцу попу, чтобы навёл гигиену, в заключение ткнул пальцем в горшок и по-свойски так сообщил: «Фу, плять, воняет!» Мы хохотали добрый час, затем решили: пусть живёт с нами.

Дальше новое открытие. Кроме как материться, Вася играл в шахматы. Конечно, хуже папы, но если на деньги, выиграть у него невозможно. Расставит фигуры, положит рядом двадцать копеек и ждёт. Можешь поставить против него рубль, можешь три копейки, будет играть – обязательно влепит мат и загребёт денежки в кулачок.

Удивительнее всего, что этот Вася помирил нас с учителями. Они проведали о маленьком Капабланке, заглянули сразиться, конечно же, проиграли, и пришлось раскошеливаться. Тем не менее позавидовали нашей комнате отдыха. С тех пор от нас не выгнать. И чай с нами пили, и не только чай. Затем зачастили и учительницы. Валерий Павлович, конечно, шлёпал сына по губам, чтобы не выражался, но помогало мало. Хорошо, учительницы относились с пониманием. Более того, уговорили директора выделить Васе и его родителю комнатку в общежитии. Комнатку дали, но полностью мальчишку выселить от нас не получилось. Даже горшок оставался на месте.
Раз в неделю Вася с Валерием Павловичем ездили к маме в больницу. Как там проходило её лечение, мы не расспрашивали, но все, особенно учительницы, очень жалели отца и сына, а я брал их на рыбалку на Днепр. Потом всех угощаем рыбой.

Через три года заводоуправление вручило мне ордер на двухкомнатную квартиру, но я с женой и уже с двумя дочерями пожил в ней совсем немного. Собрались и укатили на Север. В прежний колымский посёлок, на прежнюю работу, но не в прежнее жильё. Теперь эту проблему нужно было решать с самого начала…

Прошло много-много лет. Наши дочери выросли, вышли замуж, подарили нам четверых внуков и уехали с Крайнего Севера. Выйдя на пенсию, мы прибились к ним. Я уже был автором более двадцати книг, половина из которых вошла в школьные программы северян. Ещё печатался в газете «Моя Семья», которая выходит во всём мире. Вдруг получаю письмо из Америки от Валентина Изиковича! Он вычитал, что я каждую осень бываю на Украине, тоже собирается туда и хочет встретиться с народом из нашего училища.

Встретились. Вместе с ним Алексей, который когда-то сетовал, что у него нет пистолета, и учительница Наталья Сергеевна. Это она выпрашивала комнатку для Васи. Наобнимались, нацеловались, даже немного выпили. Принялись вспоминать знакомых. Наталья Сергеевна сообщила, что до сих пор дружит с Васей. Его родители давно умерли, но сам скоро подъедет, и мы отправимся к нему в гости.

Подъехал. Высокий, красивый. Мужик! Единственное – спотыкается на словах. Такого раньше у него не было. Я его не узнал, а он меня сразу. Вспомнил совместные рыбалки и заторопил в машину. Там сразу же принялся рассказывать. Сообщил, что мать прикончили в психушке специально. От уколов она превратилась в «овощ», а там таких не держат. Нужно освобождать место свеженьким.

Похоронив мать, отец совсем захирел. А здесь Васе в армию. Куда оставлять одного? Хорошо, помог врач, который лечил мать. Пришлось пару месяцев в психушке полежать, но справку выдали. Всё равно отца не уберёг. Левосторонний инсульт. Похоронили рядом с матерью. Заработанную отцом квартиру продал и купил магазин. Сначала дела шли нормально, даже собрал на новую квартиру, но рэкет обложил такой данью, что всё ушло вместе с магазином. Пришлось начинать сначала. Два года молотил в спортзале грушу, накачался до ста десяти килограммов. Жил на деньги, которые выигрывал в шахматы. Потом начал подниматься. Вернул магазин, через тройку лет прибавил ещё пару. Один раз увлёкся, дали четыре года, но снова выручила психушка. Теперь стал осторожнее. Да и шахматы научили думать на десять ходов вперёд.
– Так за что дали четыре года? – поинтересовался Алексей.
– За рэкет и дали, – словно о самом обыденном сказал Вася. – Там подстава была, но разве докажешь? Полтора года полировал нары, пока не переслал маляву маминому врачу и не переселился в дурку, оттуда на волю.
– И где страшнее? – теперь уже Валентин Изикович.
– В дурке, конечно. На зоне дубинкой рёбра переломают, но это не страшно. Срастутся. А здесь связали, воткнули укол – и уже «овощ». На зоне хоть и вертухаи, но с пониманием. А в психушке не-ет. Там даже пословица: «Чем отличается врач от идиота? Да ничем! Только первый ночует в собственном доме, а второй в дурдоме».

Все мы горько улыбнулись и притихли.

Вот, наконец, и Васин дом. Вернее, дворец. На берегу Днепра, трёхэтажный, во дворе бассейн с подогревом, два бассейна с рыбами, сауна с бильярдом.

Валентин Изикович, хотя уже немножко американский капиталист, завистливо воскликнул:
– Да у тебя здесь, дорогой Вася, настоящий коммунизм! Это же надо пройти психушку, рэкет, тюрьму, ещё раз психушку, чтобы оказаться в коммунизме!

Станислав ОЛЕФИР,
г. Приозёрск, Ленинградская область