Поход на базар в воскресный летний день – настоящий праздник. Как говорится, и людей посмотреть, и себя показать. Для меня это отдушина, когда можно расслабиться душой и разумом.

Уже на подходе, когда слышишь непрекращающийся оживлённый гул, охватывает приятная дрожь и ноги невольно прибавляют шаг. Не успеваешь ступить на обширную территорию, как тебя тотчас вбирает, впитывает в себя непрерывный людской водоворот. Шумит, гудит воскресный базар.

С трудом протискиваюсь сквозь тесные ряды торговцев, с любопытством приглядываюсь к разнообразному товару. Каждый продавец старательно расхваливает его на все лады. На столах, на металлических прилавках, на поддонах, на лотках, на деревянных ящиках и просто на клеёнке, расстеленной на земле, разложены овощи и фрукты. Лежат островерхими горками густо напитанные бордовым цветом ядрёные тугие помидоры – астраханские, узбекские и привезённые из местных сёл Татанова и Донского. Пахучие пупырчатые огурцы из собственного огорода так и просятся в рот, манят звучно похрустеть ими в своё удовольствие. Золотистые отборные персики, до предела напитанные южным жарким солнцем, источают настолько душистый аромат, что, когда глядишь на них, непроизвольно текут слюнки. Привозная крупная черешня, вызывающе алая клубника ещё больше укрепляют желание срочно совершить незапланированную покупку.

А вот суетятся в тени облезлой палатки возле огромных кадушек двое кучерявых парней цыганской внешности. Щеря золотые зубы, они расторопно расфасовывают в целлофановые пакеты грибы, огурцы, капусту, мочёные яблоки и другие соленья. Бочковая продукция нынче на любителя, но, судя по неубывающей очереди, раскупается довольно хорошо. Бородатые, одетые в замызганные брезентовые фартуки цыгане выглядят как ожившие образы то ли зажиточных крестьян, то ли лавочников со старых лубяных картинок.

– Горячие лепёшки! – негромко кричит позади таджичка лет пятидесяти, толкая перед собой детскую коляску. – Кому лепёшки? Только что из тандыра!

Голос у женщины усталый, но сама она приветливо улыбается, живо поглядывая по сторонам. Акцента почти нет, должно быть, в России давно. И только длинное до пят платье со своеобразным орнаментом выдаёт её национальность. Она проезжает, а в воздухе ещё долго висит духовитый, чуть с заметной кислинкой, запах горячего хлеба.

Воскресный базар шевелится, словно единый живой организм. Даже страшно подумать, что творится в Китае, где населения полтора миллиарда.

Нагрузившись продуктами, мы с женой направляемся к выходу. Изнывая от нестерпимой духоты, хватая ртом горячий воздух, едва плетёмся, продираемся сквозь плотную людскую массу. До выхода с рынка остаётся несколько шагов, мы уже с облегчением вздыхаем, чувствуя освежающее дуновение лёгкого ветерка с вольного пространства, как вдруг на пути попадается палатка ярко-оранжевого цвета.

– Персики забыли купить, – спохватывается жена, увидев на прилавке аккуратные светлые ящички, наполненные жёлтыми мясистыми фруктами. От спелости они просвечивают насквозь, соблазняя коричневым ядром.
– Записывать надо, – в который раз пеняю я.
– Не шурши, – устало просит жена и становится в очередь.

Торговка, рослая молодая женщина лет тридцати семи, с бесстыдно вываливающимся из глубокого декольте бюстом пятого размера, деловита и расторопна. Сдувая с потного лица белокурый локон, она ловко набирает персики растопыренными пальцами полных загорелых рук, взвешивает на электронных весах. Затем называет сумму:
– Восемьсот пять рублей.

Я передаю ей пятисотенную купюру и три сотенные. А вот пяти рублей у меня, к сожалению, не оказалось: до этого мы покупали у одной старушки укроп и петрушку, я выгреб всю мелочь. Но и там не хватило три рубля. Понятливая старушка добродушно ответила, чтобы мы не переживали, ведь от своего товара убытку не будет. Но уходя я всё равно пообещал в следующий раз вернуть деньги, и даже с процентами. Мы посмеялись и на том разошлись.

– Пятьдесят рублей имеется, – протягиваю женщине банкноту. – Мелочи нет.
– Ну что за люди! – с сердцем восклицает торговка. – Специально ведь врут, чтобы хоть какие-то копейки зажилить! Сдачи нет!

Правду говорят, что мужчины толстокожие, я не обратил на её слова ни малейшего внимания, зато жена обиделась до глубины души. Она у меня вообще женщина правильная до крайности, а тут вдруг при всём честном народе её мужа несправедливо уличили в преднамеренном мошенничестве.

– Как вам не стыдно такое говорить? – опешила супруга.
– А что, разве я не права? – вызывающе переспросила торговка и нагло уставилась на нас, демонстрируя тёмные круги под глазами от потёкшей на жаре туши. – Вы не первые такие умники, а я всего лишь продавец. Недостачу за меня никто не покроет.
– Так перевесьте, – попросила жена. – На ту сумму, которую мы вам дали.
– Идите уж, – раздражённо отмахнулась от нас женщина, словно от назойливых мух, и снова принялась отпускать товар.

– Так думать о людях!.. – вспыхнула супруга, круто развернулась и отправилась разменивать полусотню, игнорируя мою идею вернуть женщине пару персиков, чтобы не остаться в должниках за эти злосчастные пять рублей.

Дождавшись жену и окончательно расплатившись с торговкой, которая с кривой ухмылкой небрежно сунула в карман металлический кругляш, мы с чистой совестью поехали домой.

– Надо же такое выдумать, – переживала жена, – будто мы это сделали специально. Мне до сих пор не по себе от её обвинения.

Неожиданно мне в голову пришла занимательная мысль: перевесить пакет с персиками, чтобы наглядно убедиться в честности торговки. Не зря же она столь грубо нас отчитала за каких-то пять рублей.

Возле нашего дома находится магазин. Иду туда и перевешиваю на контрольных весах купленный товар. Так и есть – нас ловко обвели вокруг пальца, недовесив персиков на 41 рубль. Что ж, теперь, по крайней мере, мне стали понятны недовольство и раздражение базарной торговки: по её непреложной логике мы нагло залезли к ней карман, недодав пять рублей.

Видимо, электронные весы этой продавщицы, которые должны работать исправно, установлены чуть-чуть вбок, немного вкривь и вкось, чтобы светящиеся циферки показывали непременно в её пользу. Очевидно, чистая зарплата продавца её вовсе не устраивала.

Больше расстраивать жену я не стал: мало того что она ходила по жаре, долго выискивая место, где ей соблаговолили разменять купюру, так её вдобавок ещё и нагло обманули. Здоровье супруги мне намного дороже этих несчастных рублей.