– Дядя Миша, а зачем вам второй топор? – спрашиваю знакомого лесника.

Мы сидим в охотничьей избушке, затерянной в красноярской тайге, пьём чай, заваренный на травах. Дядя Миша признаёт только такой чай, крепкий и терпкий. Правда, когда у него гостят рыбаки, делает исключение и пьёт с мужиками чай со сливочным маслом, по-сибирски. Я пробовал этот напиток – мягко скажем, на любителя. Но со временем, как утверждает дядя Миша, к нему прикипаешь сердцем. Многие охотники и рыбаки без такого чая жить не могут.

– Когда идёшь в тайгу, запасной топор всегда бери с собой, – поясняет дядя Миша. – Пусть один в рюкзаке, а второй должен быть всегда под рукой.
– А зачем? – удивляюсь. – Тем более у вас и здесь, и в лабазе есть и топоры, и припасы.
– Лабаз там, а я здесь, – смеётся лесник. – Всякое случается. Собьёшься с пути, потеряешь рюкзак, а без топора пропадёшь.
– Да как же вы собьётесь, если тайгу знаете как свои пять пальцев?
– На то она и тайга, что «авось» не любит. Думаешь, я ни разу не плутал? Бывает, и в трёх соснах заблудишься.

Дядя Миша показал аккуратный короткий топорик в самодельном чехле. Когда выходит в лес, он всегда носит его на поясе.

– Однажды коллега ушёл в лес на пару дней и пропал, – пояснил лесник. – Такое случается. Как у нас говорят: идёшь в тайгу на три дня – бери запасов на неделю. Но когда он не вернулся спустя десять дней, мы забеспокоились.

Отправились в тайгу, а навстречу пропавший. Выходит из леса израненный, худой, еле живой. Напоролся на медведя. Лесник выхватил «Сайгу», а карабин заклинило! Медведь на него несётся. Хорошо, топор под руками, он его тоже за поясом держал. Успел выхватить, рубанул медведю по башке. Топор знатный, голову мишке проломил. Но тот мужика сшиб в агонии, рёбра поломал, порвал немного… Пока лесник отлежался, пока в себя приходил, прошло несколько дней. Потом выбирался из последних сил. Говорит, если б не топор – всё, амба!

– А медведей тут много?
– Да есть маленько, – снова смеётся дядя Миша. – Мы ведём за ними наблюдение: замечаем следы когтей на деревьях, шерсть – они о стволы чешутся. Как в той песенке про земную ось, помнишь? На моём участке их шесть. А в голодные годы приходят чужие. Когда тайга пустая, мишки поднимаются в горы, где можно разжиться кедровым орехом. Вот тут наши медведи и гоняют «городских». Или, наоборот, пришлый нашего гонит. Тогда в горы лучше не ходить – станешь мишкиной едой. Но долго медведь здесь не задерживается – в горной тайге корма мало.
– А вы сами с медведем сталкивались?
– Ну а как же, регулярно! – дядя Миша сделал глоток и довольно крякнул. – То я с ними сталкиваюсь, то они со мной. Они знают, что я тут живу. Так и соблюдаем перемирие. На опушке, например, увижу Белянчика – это мой любимец, с белой подпалиной на холке. Постоим с минуту, посмотрим друг на друга, потом разойдёмся каждый по своим делам.
– И не страшно?
– Медведи – народ смирный, если понимать, как с ними обращаться. Тем более они далеко не самое страшное, что можно увидеть в тайге.
– А кто страшнее медведя? Кабаны? Волки?
– Нет, не волки, – прищурился дядя Миша. – Горная тайга – место глухое, тут много чего творится непонятного. Расскажу тебе одну историю.

Случилось это ещё в девяностые. В стране разруха, о лесном хозяйстве никто и не думал, народное хозяйство распродавали за копейки. В тайгу потянулись «чёрные лесорубы». А наши заимки всё чаще навещали «шишки» разного уровня. Приезжали поохотиться да покуролесить с девками. На нас смотрели как на челядь. После таких визитов краснокнижной кабарги в наших местах почти не осталось. Я потому и ушёл на горно-таёжный участок, чтобы этого дерьма поменьше видеть.

Есть в тайге одно местечко, словно сказочное. Поднимаешься в гору, углубляешься в лес, а потом начинается ровное место, в центре поляна, покрытая густым мхом. Вокруг простор, видны сопки, внизу в ущелье голубая дымка над ручьём. А мох мягкий, можно снимать сапоги и ходить босиком – благодать! Я там всегда делал привал. Приятно растянуться на мшистом ковре, вздремнуть хотя бы полчасика!

Там стояла древняя охотничья избушка, ветхая, слаженная из кедра. А кедр, если правильно выбран и поставлен, несколько веков запросто прослужит. По слухам, её сладили староверы ещё при Петре Первом. Потом тут скрывались беглые революционеры, каторжники и прочий неспокойный народ. А в советское время заходили «чёрные старатели» – в соседнем районе золотишко нелегально мыли. Ну и я там иногда ночевал.

И вот однажды прохожу мимо того места, дай, думаю, отдохну. День июльский, зной, солнце печёт неумолимо. А на мхе в теньке хорошо лежать. Он словно ортопедический матрас – натруженной спине силы возвращает.

Улёгся, отдыхаю. Приоткрыл глаза и вдруг вижу, что вокруг стемнело, хотя только что светило солнце, время около двух часов пополудни. Что за чертовщина? Нет, конечно, в тайге всякое бывает, тучи быстро сбираются, и темнеет мгновенно, но ведь не в середине дня! Гляжу на небо, ничего не понимаю – вокруг густые сумерки.

Слышу какую-то возню и фырканье в кустах. Ничего толком не разглядеть, но по характерным звукам понимаю – медведь. Тоже пришёл погостить на полянку. Вот только его сейчас не хватало! Правда, сейчас лето, мишки более-менее сытые, но всё-таки любая встреча с медведем – это лотерея. Нащупываю ружьё на мху рядом с вещмешком, хочу поднять, но рука словно налилась свинцовой тяжестью, не двигается. Пытаюсь встать и понимаю, что не могу приподняться – словно приковало к земле. Что за ерунда? А тут ещё медведь бродит рядом.

Чувствую, со мной что-то не так. Заболела голова, виски словно сдавило обручем. На губах что-то капает, знакомый солоноватый вкус. Кровь! Видимо из носа хлынула – никогда такого со мной не бывало. А я кровь даже утереть не могу.

Наконец кое-как оторвал тело от мха, но встать не получается. А медведь на той стороне поляны заревел истошным рыком, затем послышался треск. Так трещит лес, когда мишка продирается сквозь кустарник в погоне за добычей. Выходит, я и есть добыча?

Не знаю, наверное, осознание близкого конца придало мне сил. Смог кое-как встать на четвереньки и поползти к избушке. Но едва преодолев метра три, словно наткнулся на какую-то вязкую стену. Пытаюсь ползти дальше, а сил совсем нет, меня словно спутало невидимой паутиной. Развернулся, пополз обратно. А медведь уже рядом, ревёт так, словно дерётся с кем-то. Может, там два медведя и они устроили схватку? Тогда тем более пора уносить ноги.

К счастью, чем дальше я отползал от избушки в сторону, тем легче становилось. А темень уже легла такая, словно наступила ночь. Вдруг слышу: – бу-у-м! – совсем рядом упало дерево. Потом ещё одно. Бу-у-ум! И ещё. Странно, сухостой так не падает. Да и ветра нет. Неужели медведи настолько распоясались?

Наконец я выполз за пределы поляны, и тут невидимая паутина меня выпустила. Встал и припустил вниз что было мочи. Бежал, пока не споткнулся о камень и не полетел на землю. Дальше ничего не помню – потерял сознание.

Очнулся, когда снова светило солнце. Встал, ощупал руки-ноги – вроде цел. Голова звенела, на лбу шишка. Прислушался: вокруг тихо. Вещмешок и ружьё остались на поляне, до неё, по моим прикидкам, где-то километр, может, чуть больше. Без оружия и вещмешка я уязвим, а медведи, скорее всего, давно уже урегулировали свой спор. Что там случилось, почему так резко стемнело, я старался не думать. Может, произошёл резкий перепад давления и у меня в глазах потемнело? Поэтому и кровь хлынула.

Поднимаюсь на поляну и вижу картину: весь мох вывернут наизнанку, словно здесь поработал трактор с плугом. Повсюду валяются стволы деревьев, причём не сухостой, а здоровые сосны и ели! И что самое странное – избушки нет, только остов из красноватых кедровых брёвен, словно в домик угодила бомба или пронёсся смерч. Нет, медведи не могут так шалить, они же не великаны, в конце концов. Но вовсе не это меня напугало.

На краю полянки лежало то, что раньше называлось медведем. Я, конечно, прекрасно знал, что медведи иногда становятся каннибалами – едят друг дружку в голодное время. Но это не укладывалось ни в какую логику – повсюду валялись куски медвежьей туши, словно мишку кто-то кинул на вращающийся винт самолёта. Но кто же мог его так растерзать? Если бы несчастный пал от лап другого медведя, останки выглядели бы куда скромнее. Да и мясо каннибал бы подъел.

Я подобрал свои вещи и поспешил убраться с полянки.

В лесничестве рассказал об увиденном лишь одному сотруднику, закадычному другу Серёге. Тот поднял меня на смех:
– Чушь не мели, Иваныч! Медведи не пропускают друг друга через мясорубку и деревья в тайге не валят. Махнул, небось, на полянке с устатку, вот и привиделась хрень.
– Пойдём сходим, сам увидишь.
– Нужно мне больно твой бред проверять!
– Спорим на бутылку?
– Не, так не пойдёт.
– А если на три?
– На три? Хм-м. Ладно, пять пузырей – и, считай, уговорил.

Мы ударили по рукам и отправились в тайгу. Придя на место, я обомлел.

На полянке лежал нетронутый мох, будто ничего не было. И останки туши медведя куда-то исчезли, даже следов крови не осталось. Словно кто-то аккуратно прибрался здесь.

– Я тебе клянусь, медведь тут лежал! – уверяю друга, но Серёга меня не слушает.
– Ничего не понимаю, а где избушка? – прошептал он.

На поляне по-прежнему стояли останки одинокого сруба, словно избушку кто-то вырвал с корнем и зашвырнул далеко за горные вершины. Ни поваленных деревьев, ни единого брёвнышка вокруг!

Серёга проспорил мне водку, но отдал нехотя и только спустя два месяца. Но я не напоминал ему о проигранном споре. И долго ещё ломал голову: с чем же я столкнулся? Конечно, возникала мысль списать всё на временное помутнение рассудка, хотя я прекрасно понимал, что это не галлюцинация.

На полянке после того случая я бывал не раз, но больше ничего странного не случалось. Сруб избушки с годами зарос кустарником, там вымахала дикая малина. Так что медведи, думаю, заходят туда даже чаще, чем раньше.