Я училась в техникуме на модельера-конструктора, пела в хоре и была влюблена в капитана волейбольной команды Колю Х.

Коля был симпатяга: стройный, карие глаза, русые волосы, алые губы, белая водолазка (писк тогдашней моды), пальто-куртка из обалденного мягкого драпа. Кроме того, он несколько раз подъезжал к техникуму на невиданной тогда белой машине – «Жигулях»-«копейке». По тем временам в Ташкенте это было то же, что сегодня «Мерседес» или «Порше».

Я влюбилась по уши ещё на уборке хлопка, куда нас, студентов, посылали каждую осень. Влюбилась после одного-единственного танца в кишлаке, где нам пару раз в месяц разрешали общаться с противоположным полом (мужские и женские бараки были разделены бескрайними хлопковыми полями).

Наши случайные столкновения в коридорах института, наши взгляды – всё казалось тайным знаком, всё окрыляло, дарило надежду. Личных встреч не было. Были тренировки, где мой капитан блистал. Я же, бегая по полю, ни на секунду не забывала о чёлке, накрашенных ресницах, эффектных позах и прочих секретах «обольщения» – в результате пропускала мячи.

Зато после тренировки мы всей гурьбой шли на трамвайную остановку, галдели, смеялись, и тут я искрила, как мне казалось, остроумием, становилась задорной и дерзкой.

И вот канун Нового года. Для праздничного концерта, в котором я должна была петь, сшила «золотое» с люрексом платье, коротенькое, из польских журналов, и купила высокие сапоги – зависть всех девчонок курса.

Две песни я отрепетировала с ансамблем и получила одобрение руководства учебной части. Первая – грустная, нежная: «Детство моё, постой», вторая – русская народная «Коробочка».

На сцену я выпорхнула под громкие аплодисменты: модный наряд, начёс а-ля бабетта, идеально подведённые чёрными стрелками глаза, ресницы, отяжелевшие от ленинградской туши… Я была хороша. «Я так думаю!» – как говорил герой Фрунзика Мкртчяна.

Первую песню спела легко и свободно, аплодисменты меня окрылили. Вот уже новая мелодия, и я, немного опоздав, вступаю: «Эх, полным-полна моя коробочка, есть и ситец, и парча…» И ничего дальше не помню. Полный ступор. Ансамбль второй раз заиграл вступление, а я, постояв недолго истуканом, убежала со сцены.

В дальней аудитории, где я оплакивала свою неудавшуюся жизнь, меня нашла подруга. Горе было излито, «стрелки» снова наведены, и мы пошли в зал, где гремела музыка.

Он подошёл сразу и спросил:
– Ревела? Глупая, не обращай внимания, ты хорошо спела первую песню, а «Коробочку» споёшь в другой раз.

Мы танцевали весь вечер. Потом шли пешком по заснеженному Ташкенту.
– Пойдёшь со мной в ресторан на Новый год?
– Конечно.

Первый мой поход в ресторан, первый праздник вне дома… Это было моё счастье, радость до небес, брызги шампанского, бал Золушки, первый бал Наташи Ростовой!

Много чего было потом… Я окончила техникум, Колю забрали в армию, и как-то он перестал звонить, исчез с моего горизонта.

Но жизнь продолжалась. Снова наступил канун Нового года. 31 декабря часов в семь вечера мама попросила купить хлеба.

Почти пустой магазин, стою у прилавка, и вдруг вижу свою бывшую одноклассницу Таню.
– С наступающим! Как дела?
– Отлично, – говорит. – Вот Люба (тоже одноклассница) сегодня замуж вышла. Жених служит при штабе ТуркВО, отпустили на два дня. Пошли к ней!

Я купила бутылку шампанского, шоколадку «Алёнка», и мы пошли. По дороге забежала домой, оставила хлеб, переоделась.

Люба жила на нашей улице в частном доме. Невеста в белом простеньком платье, жених с улыбкой в пол-лица. И тут я увидела сияющие карие глаза: рядом с молодыми сидел Колька!

Мы танцевали, смеялись, пили шампанское. Вышли подышать на улицу, он объяснил, что служит вместе с женихом.
– Давай слиняем, здесь поблизости хорошая компания собралась, – предложил он.

Это была двухэтажка по соседству с моим домом. Было ещё только десять вечера, но народ здесь уже разогрелся. «Битлз», «Ролинг Стоунз», «Самоцветы», «Скорпионс», Магомаев, Джо Дассен… Везде парочки, поцелуи, смех, всё гудело, как в улье.
– А хочешь, пойдём ещё в одну компанию? Тоже в вашем районе, там поменьше народу. Знаешь улицу Родильную?
– Роддом знаю, а улицу – нет.
– Ладно, разберёмся.

Мы вышли. Во всех окнах мерцали огни ёлок и гирлянд, сиял снег, сверкали звёзды. Капитан уводил меня от дома, вычитывая на домах названия улиц: Батумская, Сухумская, Кисловодская… Родильной не было.

Окончательно заблудившись, мы затарабанили в дверь, к нам вышла узбечка с мальчиком и спросила:
– Ким бу? (Вы кто?)
– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где находится улица Родильная?
– Йок, такой улиц не знаем.

Мы побрели дальше. На улицах никого, мороз кусался. Коля крепко обнял меня:
– Замёрзла?
– Немного.

Мы целовались на каждом шагу, вжимаясь друг в друга, чтобы согреться. Холод становился всё нестерпимее – ошалев от него, мы уже тыкались во все калитки, двери, стучали, вызывали празднующих людей, нас уже дважды приглашали погреться, а мы, дураки, упрямо спрашивали Родильную.

Вдруг вспыхнули яркие цветные огни в небе: кто-то отметил наступление Нового года салютом. Где-то кричали «ура!». На часах было 12.03. Обнявшись, но всё равно дрожа, мы тоже кричали и хохотали.

Мимо проходил мужчина с бутылкой в руке.
– Эй, сумасшедшие, – крикнул он, – выпить хотите?
– А вы не знаете улицу Родильную?
– Вон, через дорогу – Радиальная, а Родильная – в первый раз слышу.
– Ура! Радиальная!

Не помню уже, как мы оказались в третьих гостях за вечер. Нас обогрели, напоили, накормили, и Новый год по Москве мы встретили с хорошими людьми и больше никуда не уходили. А утром Коля проводил меня домой. Мы целовались в подъезде, смеялись, и он уехал, пообещав позвонить.

Потом встретились ещё раз, а потом он снова исчез. Через какое-то время я узнала от Любы, что Коля женился. Вышла замуж и я.

Как давно это было! В другом веке, в другой жизни, в другой стране… Но сейчас, в канун Нового года, я надеюсь, что мой капитан жив и здоров и у него всё хорошо, и хочется крикнуть на весь белый свет:
– С Новым годом, Коленька!