Иван Охлобыстин: Подарите своим детям сказку о прекрасном будущем |
24.12.2012 00:00 |
Впервые случай свёл меня с этим удивительным человеком более двадцати лет назад на съёмках картины «Нога». Уже тогда молодой Иван Охлобыстин собирал вокруг себя паству из членов съёмочной группы и проповедовал вещи космические, непостижимые. Мы внимали его причудливым речам, открыв рты. С тех пор с Иваном Ивановичем произошло множество метаморфоз, а его паства разрослась до немыслимых размеров: миллионы поклонников его киношного, телевизионного и литературного творчества, прихожане в храмах, где он служил священником, многотысячная аудитория в «Лужниках», которая два часа под дождём затаив дыхание слушала его «Доктрину 77». И счастливый случай снова свёл меня с ним на съёмочной площадке, на этот раз сериала «Интерны». Робела я страшно, расспросить хотелось о многом, но как подступиться к этой культовой личности? Но вот из гримёрки послышался заразительный хохот доктора Быкова, и напряжение моё как рукой сняло. Это был тот же Иван – за два десятка лет он нисколько не изменился: балагур, мечтатель, странный и загадочный. – Ваня, после всех твоих преображений хочу понять: кто же ты на самом деле? – Нельзя сказать однозначно. Многообразие. Я равно комфортно существую во многих ипостасях. Чувствую, что энергии хватает, распределяюсь и стараюсь реализоваться и там и там. Если в нас вложены эти таланты, грех не отдать назад. Главное – это глубокая осмысленная религиозность. Она может быть прикрыта букетом разных влюблённостей, но в основном я всё-таки ориентируюсь на Бога. – И как же в тебе совмещаются столь противоречивые ипостаси – актёрство и богослужение? Разве художник не бросает вызов Создателю, не конкурирует с Ним, творя свой мир, населяя его выдуманными человечками, управляя ими? – Да ну, мать, ты будь объективна: какая конкуренция? Если человек психически здоров, какой он может бросать вызов? Это же детский сад, вторая группа! Человек в своём уме, верующий, никакого вызова никому бросать не будет. Творчество – это глубокая покорность Богу. – Ты нередко называешь себя шутом… – Я – шут гороховый. – А шут, как правило, находится у трона короля. У чьего трона ты? – Я убеждённый сторонник национальной монархии в её идеальном виде, без дикостей. Я верю, что когда-нибудь нам удастся рассчитаться за греховные долги, за убийство царя, и мы вновь станем империей. Но до этого должны построить государство цивилизованное, крепкое, основанное на семейных национальных идеалах немного хозяйственного толка. И вот этому можно служить. – С чего начинать? – Сыграть с самим собой в такую психологическую игру: избрать себе идеал, чтобы твои дети вспоминали тебя как человека с идеалами. У их детей, поскольку они станут подражать тебе, будет то же самое, и уже через три поколения вырастут люди с абсолютной убеждённостью, что империя – это действительно самый органичный тип государственного устройства. Когда мама читает ребёнку сказку (а она изначально не желает ему зла и всё самое лучшее выбирает на инстинктивном уровне), то каждую третью сказку она начинает словами «В некотором царстве, в тридевятом государстве…» Её мечта, то есть где бы они с ребёнком хотели жить, выглядит именно так: монархический тип государственности. И нам нужен свод правил, с помощью которых мы будем эту мечту внедрять в жизнь. Для этого надо выработать новые стереотипы и беззаветно им служить, чтобы твои дети верили в это хотя бы наполовину, а внуки верили уже абсолютно. – Какие это стереотипы? – Жертвенность. Сейчас пропал дух жертвенности, народ не горит. Когда народ горит, он не жалеет себя в устроении. Сейчас в основном такое расслабленное настроение, упаднический дух. – Ты готов жертвовать собой? – Иначе и быть не может, у меня просто нет другого выхода. – А как же семья, которую, как ты говоришь, не оставишь ни при каких обстоятельствах? Как же ты можешь пожертвовать собой, когда ты ответственен за такое количество детей? – Есть вопросы, в которых семья не имеет значения: нация. Только так. Нельзя быть счастливым в одиночестве, нужно быть либо со всем народом, либо никак. Мы, русские, с одной стороны, такие бесшабашно-героические, а с другой, столь же совестливые. Русский не умеет жить для себя. Когда он молится в храме, он молится за весь мир, а когда выходит биться с врагом – за его спиной всё человечество. Русский рождён быть героем или святым, и если наш человек не выбирает либо одно, либо другое, хотя бы подспудно, он деградирует. – А герой со святым совместимы? – Такое сочленение может быть только одно: царь. – То есть как в русских сказках перед богатырём на перепутье возникает камень выбора: направо пойдёшь – коня потеряешь, налево пойдёшь – голова с плеч… Ты в юности, похоже, выбрал путь героический: с Гариком Сукачёвым вы с обломками труб и прочей утварью ходили драться стенка на стенку. Хулиганьё были? – Да нет. Этому мальчишескому баловству уже сто лет. – Ничего себе баловство, вы же бились до крови! – Ну да, но всё равно в этом было какое-то целомудрие. Там никогда никого не добивали, и несмотря на всю безбашенность, было понимание, что нельзя перейти эту грань. Короче, до смерти не бились. – Я тоже воспитываю сына, понимаю, что парня удержать сложно. И вот хочу понять: мальчику необходимо через это пройти, чтобы стать мужчиной? – Мальчика лучше сначала отдать на дзюдо, а потом на бокс. Чем больше схватит, хотя бы наскоками, тем лучше. Это вариант моей самореализации, но я начал поздно, а детей надо везде пробовать. А идеал – зацепиться за какую-то секцию, хоккей, футбол, волейбол. Я вот в регби играл, мне это очень понятно. А ребёнок, особенно мальчик, если цепляется за какую-то секцию, он там социализируется по-другому, начинает понимать, что такое компания, поскольку играет за команду. – Своих мальчиков ты учишь за себя постоять? Надо бить морду или лучше уходить от конфликта? – Когда как. Здесь ведь очень деликатный момент, для этого и создан кинематограф, обыгрывающий множество ситуаций, когда бьют морду, а когда обходятся словами. Алгоритм тут не вычислишь, необходимы только примеры: драться нужно, защищая барышень, против подлости, спасая жизнь другим, жертвуя собой. Читайте детям перед сном – это самый верный способ наладить с ними доверительные отношения на всю жизнь. Читайте им Священное Писание, небольшими частями, чтобы это не вызвало отторжения. Читайте детям художественную литературу, где прославляются настоящие ценности, где хорошие люди всегда побеждают. – А в случае если хороший человек один, а против него группа нехороших? Биться ему, чтобы победить, или бежать? – Бежать, конечно. Он как минимум должен выжить, у него до последнего должен работать базовый инстинкт самосохранения. – И это не считается трусостью? – Нет, не считается. Ну, если противников больше, нелогично вступать с ними в бой. А в следующий раз можно уже организоваться, с кем-то объединиться или взять что-то в помощь. – …например, обломок трубы. Вооружившись, нужно драться? – Опять же тонкий момент. Существует миллион вариантов развития ситуации. Меня однажды загнали за гаражи довольно молодые ребята, а мне уже было тридцать с гаком. Но их шесть человек. Я достаю револьвер и – нет проблем. – В смысле? Всех пострелял? – Мы решили вопрос словами. Нет, ну в землю-то я выстрелил, чтобы поняли, что я психоватый. Иногда жизнь так оборачивается, что лучше бы у тебя был пистолет. Поэтому я за легализацию оружия. – И все друг в друга начнут палить. – Да ну, чушь! У бандитов и сейчас есть оружие, они могут его применить. А тебе оно нужно, если какой-нибудь маньяк возникнет. Да и вообще в хозяйстве не помешает. Ты не представляешь, до какой степени оружие организует человека. Это и сейф для хранения, ведь ружья надо держать под замком, всегда помнить о них. Ты понимаешь, что это дело подсудное. И дети твои понимают, они знают, что такое звук выстрела, и никогда не будут играть со случайно упавшим патроном. На самом деле воспитанные дети вырастают. Мои мальчишки прожили с оружием всю жизнь, и девчонки тоже. Я – охотник, Оксанка великолепно стреляет, хотя и не любит. – А если бы у тебя была возможность вернуться сейчас к тому камню на перепутье, ты пошёл бы той же дорогой или всё-таки выбрал другую? – Я был бы вынужден выбрать ту же дорогу, причём тщательно пытаясь вспомнить и сделать в точности всё, как это было, чтобы… – …чтобы снова прийти к своей жене Оксане Арбузовой? – Прийти к ней, конечно! Я из тех людей, кто никогда не воспользовался бы машиной времени. Видишь, мы с тобой аж в космос зарулили… Какая же у вас газета умная, слушай! – В одном интервью Оксана очень поэтично рассказывала, что ваша судьбоносная встреча произошла в Доме кино. Поведай свою версию этой встречи. – Да та же самая. Оксанку сначала привели познакомиться на мой фильм «Арбитр», который я снимал, она пришла с однокурсником. Потом действительно встретились в Доме кино. Она, видимо, мне нравилась, но времени не было, я проходил мимо и сказал: «Ты будешь моя!» – Ну, Оксана немножко не так трактовала – вы зацепились взглядами на лестнице, ты спускался, всё ещё оглядываясь на неё, тебя шибануло дверью, она засмеялась, и вот тогда уже ты крикнул: «Ты будешь моя!» – Ну, как-то так, да. (Смеётся.) – А чем она тебя взяла? Почему именно она? – Да не скажешь же никогда… Она такой человек, каких любишь вечно. В ней аккумулирована огромная созидательная энергия. – Кажется, что Оксана очень страстная натура. Как она совмещает в себе эту страстность и аскетизм? Сложно ей загонять себя в столь жёсткие рамки? – Я по мере возможности стараюсь её вытаскивать, чтобы не засиживалась, но она и сама очень энергично передвигается по жизни: возит детей на разные кружки, ездит к своим подружкам по церкви, к духовнику, всё время за рулём. Она может не разобраться в айпаде, зато великолепно ориентируется в городе, она замечательный водитель, это её хобби. У неё масса достоинств. – Знаю, что ты всегда с большим уважением относился к женщинам. – Я изначально очень деликатно относился к женщинам, всегда внутренне им поклонялся. Где-то классе в седьмом понял, что пока не начну зарабатывать деньги, с барышнями мне не светит, и всё своё время бросил на образование. Привлёк ещё двоечников и сделал из них культурных людей – как и из себя самого. Так что я во многом обязан женщинам, после этого у меня сразу всё пошло. И вот сколько я до встречи с Оксаной ни сталкивался с барышнями, мне дико везло: это всегда были личности, больше чем женщины. – Больше чем женщины – это как? – Ты восхищаешься человеком и забываешь, что это женщина, когда исчезает сам отличительный момент, когда говоришь о чём-то умном, и собеседник обходит тебя за счёт интуиции, природного ума. – А ещё я знаю, что из двоечников ты вышел не только благодаря женщинам, но и учебнику русского языка, который твой папа за плохие отметки заставил тебя съесть. Было такое? – Да. Мы, рязано-окцы, чуть-чуть с причудью. Полил томатным соусом и заставил сожрать. – Весь учебник или какие-то избранные страницы? – Нет, он меня пожалел, что-то отобрал, но я честно сожрал половину. – Так вот почему ты стал знатным литератором. А если бы книжку по математике съел? – Писал бы формулы. (Хитро улыбается.) Стал бы Перельманом. – Может, не стоит тогда учиться от звонка до звонка, а просто съедать в начале года пару-тройку учебников? – Вот ты смеёшься, а на самом деле мир до такой степени многообразен, что нельзя дать гарантию, что этот способ не поможет. А вдруг действительно промысел Божий? – Ты и своих так воспитываешь? – Не-ет! (Смеётся.) Я – покорный отец. – В интервью ты нередко заявлял, что детей надо пороть. Однако твоя жена, смеясь, сказала на это, что ты больше говоришь, чем хватаешь ремень. – Ну, я пытался хлопать ремнём, но это несерьёзно. Хотя дети понимали, что их спасает только расстояние: пока до них добегаю, успеваю остыть. Но если они окажутся рядом, если доведут до нужной точки, то будет плохо. Но они хитрецы, не доводят до этого. И вот таким образом мучают меня. Поэтому легче сдаться. На самом деле у меня великолепные дети, они очень деликатно ко мне относятся. Зато друг с другом собачатся, и нас с Оксанкой это ужасно злит. Но тут ничего не сделаешь, три девки старшие, Вася тоже с ними сейчас поругивается, начинает отвоёвывать мальчишескую территорию. – В своей «Доктрине 77» ты говорил, что в старших классах неплохо бы ввести как обязательный предмет нейролингвистическое программирование (НЛП, направление в психологии. – Ред.), а физкультуру отдать спецназовцам. И кто у нас будет выходить из школы – киборги? – Не киборги. Они будут выходить элегантными людьми, потому что знание НЛП как минимум влечёт за собой знание классической литературы, это нужно, чтобы оперировать образами и строить беседу. – Мне кажется НЛП – это довольно страшненько. Мой сын ходил на занятия с психологом, по часу он там пропадал, что с ним делали – мне было неведомо. После занятий ребёнок не мог вспомнить, о чём вещала психолог, помнил только, что целый час перебирал песочек. – Понимаешь, это как преподать. Мы всё запоминаем образами, так устроена память, и если у тебя был какой-то внутренний нерешённый конфликт, он теряется среди других событий. Чтобы до него добраться, разрешить его и освободиться, надо разматывать назад ленту памяти до события, которое спровоцировало конфликт. Сама ты этого сделать не сможешь, нужны длинные, нудные беседы с психологом. – Так к кому идти в сложной ситуации в первую очередь? – К священнику. Священник – хороший психолог. – Мне кажется, в какой-то момент нашей истории психолог заменил священника. – Да нет. Мы же очень ярко представлены: для православных христиан одно является истиной, для мусульман – другое, для атеистов – третье. Но существует набор неоспоримых истин, общих для всех. Вот оперируя этими истинами, психолог добивается того или иного результата, то есть он не погружается в религию, ему это невыгодно, потому что там сразу возникает выбор. А священник – он всё-таки сущностнее подходит к проблеме. Мало того, ты по сути исповедуешься, и он тебя может ещё к таинствам привести, то есть это абсолютное решение проблем, если это хороший священник. – Слышала, что после «Интернов» ты хочешь снова вернуться в лоно церкви. – Да, если всё будет нормально, надо возвращаться. Ну посмотрим, я подам прошение, а уж там – как Святейший отреагирует. Будут учитывать тысячу факторов: надо же, чтобы мой киношный флёр как-то забылся. Либо нужно его использовать. Это уже священноначалие решит. – Впереди у нас самый светлый и сказочный праздник – Рождество. Какое напутствие-пожелание дал бы отец Иоанн нашим читателям в наступающем году? – Нас ожидают великие победы и великие разочарования. Нас ожидает всё, о чём могут мечтать и чего могут бояться жители одной маленькой планеты на окраине Галактики. Единственное, что не произойдёт само по себе, – это любовь. И если мы не успеем научиться любить, мы никогда не выйдем за пределы своей биологической ограниченности, а Вселенная сметёт нас, как ветер сметает пыль с руин заброшенного храма. Потому что любовь и есть смысл нашей жизни. И главное, что мы можем дать нашим детям, – научить их мечтать и не бояться следовать за мечтой. Если они научатся мечтать – они научатся верить в свои силы. Подарите своим детям сказку о прекрасном будущем, и они будут пересказывать её своим детям, а те – своим, пока сама сказка не станет былью. А она ею станет. Расспрашивала Наталия СТАРЫХ Опубликовано в №51, декабрь 2012 года |