– Юрий Абрамович, расскажите, пожалуйста, как возникла традиция отмечать Новый год концертом?
– Когда-то очень давно, когда публика только-только стала ходить на мои выступления, ко мне обратился Валентин Берлинский, виолончелист знаменитого квартета имени Бородина. Дело было как раз перед Новым годом, заболел наш великий пианист Святослав Рихтер, который должен был участвовать в праздничном концерте. Музыканты квартета решили, что они не могут играть без Рихтера заявленный квинтет, и обратились ко мне, чтобы я его заменил. Для меня это было совершенной неожиданностью, ведь я же альтист, а не пианист!
А я в тот день ещё покупал газировку к праздничному столу. До этого купил две ёлки: одну себе, другую – скрипачу Олегу Кагану. Приехал домой, вышел из машины, захлопнул дверь, а ключи оставил внутри. Ёлки в багажнике, газировка в салоне. Праздник удался… И тут звонок Берлинского: надо спасать концерт. Хорошо хоть инструмент оказался дома, а не в машине! Я позвонил своему лучшему другу скрипачу Вите Третьякову, он приехал и, в общем, спас меня – отвёз в Большой зал консерватории, где мы благополучно отыграли концерт.
Дело было 31 декабря, с тех пор это превратилось в традицию и приобрело большую душевную значимость: стало ясно, что без такого концерта год для меня не может закончиться. Один раз я эту традицию нарушил – по приглашению Мстислава Ростроповича мы выступали в Берлине и потом встречали праздник в номере Славы. Это было по-своему очень интересно, но как бы нарушало сложившийся порядок. А на следующий год оказалось, что Большой зал занят другими исполнителями. И тут возникла Московская филармония, которая захотела проводить подобные вечера у себя, в Зале имени Чайковского. Традиция возобновилась и продолжается до сих пор. Это невероятно важное событие как в концертной жизни, так и по моим собственным ощущениям. Мы каждый раз думаем над темой концерта, какие артисты будут выступать. Главное, чтобы концерт закончился до двадцати одного часа и все успели разъехаться по домам, чтобы встретить Новый год.

– И что вы после концерта делаете?
– Возвращаюсь к себе на дачу, на Николину Гору, там уже ждут семья, друзья, накрытый стол. В двенадцать часов выбегаем на улицу, открываем шампанское, ставим телевизор, слушаем новогоднее поздравление президента, чокаемся бокалами и идём праздновать в дом. Второй обязательный ритуал – встречаемся с моим соседом и другом Никитой Михалковым. Или мы идём к ним в гости, или они к нам, и праздник продолжается.



– Очень интересно, что у вас на новогоднем столе?
– Оливье, гусь или утка, запечённая с яблоками, обязательно что-то вкусное. Но есть неизменные вещи: старый год провожаем водкой, новый встречаем шампанским. А встретив, опять переходим к нормальному напитку. (Смеётся.)

– В Деда Мороза верите?
– Никогда не верил… А с другой стороны, никогда не переставал верить. Это чудесная, очень красивая история должна оставаться с человеком на протяжении всей жизни.

– Вы как-то сказали: «Я – человек львовской национальности, потому что во Львове были первые звуки музыки, первый концерт, первый бокал вина и первый поцелуй». Какую роль играет случай в жизни человека, или ничего не происходит случайно?
– Я убеждён, что ничего случайного нет. Считаю себя счастливым человеком, потому что всё моё детство, когда формировался характер, прошло во Львове, это высококультурный город с богатыми традициями. Но мама, заметив мои способности, – а мама у меня гениальная, – просто вытолкнула меня в Москву. Несмотря на всю культуру и европейский вид, Львов – не мегаполис.

– Сейчас при вашей занятости удаётся бывать в родном городе?
– Да, теперь бываю во Львове часто, потому что перенёс туда свою музыкальную академию, она будет проходить раз в году в здании консерватории, где работала моя мама. Так я формально снова воссоединился со Львовом, хотя он никогда и не покидал моей души.

– Каким было ваше детство?
– Мы все росли этакими многоголовыми драконами. Потому что если в детстве тебя видели на улице со скрипичным футляром, ты сразу становился маменькиным сынком. С другой стороны, если ты дома, не дай бог, произнёс матерное слово, это воспринималось родными как катастрофа. А на улице без этого было никак нельзя, иначе сразу попадёшь в категорию «чужих». А в школе нельзя было говорить о том, о чём говорят дома, например о политике. Так что у всех нас было много личин.
С одной стороны, это плохо, а с другой, такое поведение закаляло, делало человека взрослее. Так, учительница геометрии Вера Фёдоровна, вызывая меня к доске, сразу спрашивала по-украински: «Чи трийка?» – что означало: «Будешь мучиться, или сразу тройку поставить?» Она прекрасно понимала, что меня ничего не волновало, кроме скрипки-альта, и я, сволочь такая маленькая, тоже всё понимая, отвечал: «Чи трийка». Отличником я никогда не был, но некоторые предметы любил, например, географию. И были педагоги, которых я обожал, несмотря на предметы, которые они вели. И ещё у меня было две страсти: «Битлз» и специальность – игра на скрипке и альте.



– А с кем-нибудь из «битлов» удалось встретиться?
– Моя карьера на Западе только начиналась. Мы должны были встретиться в Лондоне с сэром Полом Маккартни, но мой менеджер посчитал, что это плохо для моей репутации, и я, к сожалению, ему доверился. Это, конечно, была глупость.

– Интересно, почему менеджер так решил?
– То, что делает Маккартни, – это другой жанр, который считается ниже классики. А я очень переживал, что встреча не состоялась, и до сих пор считаю, что сделал большую ошибку. Но мы ещё встретимся с Маккартни, я в этом уверен. Ещё у меня хорошие отношения со Стингом, другими рок-музыкантами. Всё, что в музыке талантливо, меня интересует независимо от того, какое это направление.

– Вы рассказали о детстве. Мне кажется, оно заканчивается, когда человек зарабатывает свои первые деньги. Помните этот момент?
– По-моему, взрослым я не стал до сих пор. Ну а первые серьёзные деньги, валюту, получил в 1976 году в Мюнхене. Потратил я их как-то очень разумно, всем привёз подарки – семье, своему профессору, себя тоже не обделил. Мы с моим другом пианистом Мишей Мунтяном, с которым выступали на конкурсе, неделю ходили по магазинам и тратили пять тысяч марок. Это были огромные деньги.

– Чем тогда поразила Европа?
– Дисциплинированностью граждан, чистыми дорогами, обилием иномарок. Правда, сегодня у нас серьёзных машин больше, чем у них.

– А перед каким слушателем вам больше нравится выступать – перед российским или зарубежным?
– Я бы ответил – перед российским.

– Почему? Мне кажется, что наш слушатель предпочитает не концерты классической музыки, а попсу.
– Простите, Нина, сколько вам лет?

– Мне уже целых двадцать четыре! И я сужу по тем же концертам, которые показывают в Новый год по нашему телевидению. Там не увидишь концерт классической музыки, одна попса.
– Телевидение не показатель. На всех новогодних концертах, в которых я участвовал, была классика. Да, рейтинг таких концертов действительно сильно отличается от попсовых, но и в Париже – если по одному каналу в новогоднюю ночь дадут запись концерта великого дирижёра Герберта фон Караяна, а по другому – выступление Мерайи Кэри, поверьте, Караян ей сильно проиграет. Понимаете, не российская публика плохая, просто человечество вообще стремится к ясности, к оголённым и упрощённым эмоциям. Ничего плохого в этом нет, просто классическая музыка всегда была элитарным жанром.
И всё же попробую объяснить, почему я больше люблю выступать перед нашей публикой, тут даже не имеет смысла называть конкретные города. Понимаете, когда после концерта подходят мама с маленькой дочкой и ребёнок вручает мне маленькую вышивку, которую она стала готовить ещё за месяц до моего приезда, вот это её первое творчество, созданное своими руками и от души, – это переоценить невозможно. Нигде в мире подобного нет! Вот мой ответ на ваш вопрос.
Когда приезжаешь в город и играешь, люди тебя благодарят душевно, без слов, за то, что ты вообще к ним приехал. Меня это объединяет с ними. Объединяет, что мы никуда не уехали, живём в одной стране и дышим одним воздухом. Со всеми нашими странностями и горестями мы – одно целое. Я – их, а они – мои. Поэтому мне больше нравиться играть в России, хотя я и за рубежом очень много играю.

– У вас множество наград и премий. Можете назвать самую значимую для вас?
– Ну, я далеко не все награды получил, и если дадут ещё, буду только рад. (Смеётся.) А если серьёзно, то самая высокая из тех, что есть, – орден «За заслуги перед Отечеством», который я получил десять лет назад. У него есть степени, я пока заслужил только третью. Может, со временем заслужу и более высокую.

– Вы до сих пор волнуетесь перед выходом на сцену?
– А как же! Вот вам двадцать четыре года. Вы же волновались, когда в восемнадцать лет впервые вышли на высоких каблуках и в короткой юбочке? А сейчас разве не задумываетесь, когда в таком виде выходите на встречу или приём?

– Ну, на встрече или приёме меня видят максимум пять человек, а не пять тысяч. Думаю, нам друг друга не понять.
– Да какая разница! Один увидел и сказал: «Да, что-то с ней не так. Могла бы и помоднее одеться!» У вас же есть это ощущение? Все мы перед кем-то ответственны. Мой бог – это слушатель, я не могу его предать, уронить планку, изменить вкусу. Профессия музыканта – бесконечное путешествие в поисках вкуса.

– Наверное, вы уже не раз объехали вокруг земного шара. Есть у вас любимое место на планете?
– Главное место, куда я стремлюсь, объясняется всей моей жизнью: я живу в Москве. Я давным-давно мог бы иметь дом в другом месте, но меня, несмотря на красоту других городов, всегда тянет в Москву. Этот город прекрасен тем, что он полон неожиданностей, и главное – всегда ставит перед тобой новые задачи. Это моё место, и никто его у меня не отнимет.

– При ваших гастролях сколько дней в году бываете в Москве?
– В прошлом году подсчитал: в сумме получилось два месяца.

– То есть вы, как и Денис Мацуев, практически живёте в самолёте?
– Да. Это, кстати, прекрасный момент, когда удаётся многое обдумать, прослушать и просмотреть. Вообще самолёт – это важное место, где можно сконцентрировать внимание на каких-то вещах, на которые не хватает времени на земле.

– А время для отдыха бывает?
– Вот так просто слетать на Мальдивы, искупаться в океане не удаётся. Хотя порой бывают приятные неожиданности, например концерт на Сейшельских островах. Три дня работы и три дня свободного времени. Вот тогда можно и покупаться.

– Тяжёлая работа? Много непредвиденных ситуаций?
– От этого не застрахован ни один артист. Совсем недавно в Московской филармонии мне пришлось отдуваться за опоздавший оркестр из Базеля. Они задержались по объективным причинам, но публика не виновата. Я нахожусь в артистической, в зале сидят мои соотечественники, злятся. У меня даже кураж появился! Вышел один к зрителям, объяснил ситуацию. Одна женщина из зрительного зала поднялась на сцену и говорит: «Большое спасибо, сыночек ты наш, гордость наша!» – и вручила мне букет цветов. Просто до слёз меня довела. Потом я стал рассказывать какие-то байки, попросил альт, мне его вынесли. Сыграл эпизоды, которые должен был исполнять во втором отделении. Потом сказал, что больше ничего интересного у меня нет, я вам просто сыграю. Исполнил часть Баха. Уже начались овации. «Вижу, вам понравилось, – говорю, – так я ещё сыграю!» Тут сообщили, что первый автобус с оркестрантами приехал. А всего их четыре – в оркестре сто человек. Как только все подъехали и стали готовиться, тут я и объявил антракт.

– Публика на концертах уже ждёт от вас не только музыки, но и ваших замечательных историй. Приучили нас к хорошему, отвыкать не хочется.
– В музыкальном мире существует множество баек про альтистов, в которых они предстают этакими недотёпами. Или наоборот. А поскольку я и на альте играю, и дирижирую, расскажу вам не последнюю байку, а ту, которая мне больше нравится. В одном оркестре, видимо в Европе, не приехал на программу дирижёр. А у них программа играется неделю: три дня репетиция, потом два концерта. То есть жизнь оркестра строится так: неделю работают с одним дирижёром. Стали искать ему замену – не могут найти. Тут последний альтист из группы в тринадцать человек говорит: «Вообще-то у меня есть дирижёрский диплом». Продирижировал, спас оркестр, концерты состоялись. Всё в порядке. Выходит после выходного дня на работу, садится на своё место в последний пульт альтов, и тут коллега его спрашивает: «Слушай, а где ты пропадал всю неделю?»

– Юрий Абрамович, можете подвести итоги ушедшего года? Что не успели? Что намерены сделать в наступившем году?
– Что касается будущего – информация засекречена, я насчёт этого суеверен. Сколько успеется, столько успеется, проектов уйма. А если говорить о том, что сделано, то здесь самое главное не принимать всеобщие восторги за достижение – когда сам понимаешь, что не всё из задуманного получилось, но при этом успех бешеный. В прошлом году состоялось несколько премьер, среди них забытый, очень много лет не исполняющийся наш композитор Тихон Хренников, мы открыли сезон оркестра «Новая Россия» его Первой симфонией. Она была принята фантастически! Нельзя говорить, что Хренников советский композитор – и поэтому плохой. На самом деле это очень профессиональная, чудная музыка. Я это сделал, не испугавшись мнения людей, которые думают, что Хренников – просто какой-то Сталин от музыки. Также год прошёл под знаком молодёжных конкурсов по всей России, я побывал на четырнадцати фестивалях, там устраивали конкурсы, прослушивания. Отобрали семьдесят восемь молодых музыкантов и создали юношеский симфонический оркестр, впервые в России. Недавно он дебютировал в Сочи.

– Очень хочется услышать от вас новогодние пожелания. Ведь вас обожают миллионы читателей, вы кумир всей страны. И каждое ваше слово станет для многих девизом в наступающем году!
– По-моему, Нина, вы перестарались с комплиментами.

– Ничего не перестаралась! Я добивалась интервью с вами два года, поэтому сейчас – что хочу, то и говорю!
– Я же не Киркоров.

– В том-то и дело! Потому для вас не жалко комплиментов!
– Ну что я хочу пожелать… Стараться не попадать под влияние политической моды, а оставаться самими собой. Быть патриотом – это значит хотеть лучшего для своей страны, а не бранить её. И конечно, желаю всем здоровья. Но самый главный секрет – это молодость души, поэтому желаю никогда не стареть душой!

– А как сохранить эту самую молодость?
– Быть правдивым. Всегда задавать себе вопрос: «А что по правде есть правда?»