СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица У актёра Кузнецова глаз хитрый
У актёра Кузнецова глаз хитрый
08.04.2013 00:00
Юрий КузнецовУ Юрия Кузнецова обаяние скромного, даже застенчивого человека. А между тем он снялся в восьмидесяти фильмах, играл и рецидивистов, и милицейских начальников, и даже «директора ФСБ» времён Ивана Грозного – Малюту Скуратова. Актёра приглашали такие прославленные режиссёры, как Алексей Герман, Владимир Бортко, Павел Лунгин; в его фильмографии картины, вошедшие в золотой фонд отечественного кинематографа, – «Мой друг Иван Лапшин», «Холодное лето пятьдесят третьего», «Брат». Но поистине народную славу заслуженному артисту России принесла роль подполковника милиции Петренко по прозвищу Мухомор в легендарном телесериале «Улицы разбитых фонарей». Несмотря на столь солидные достижения, Юрий Кузнецов звёздной болезнью не страдает, наоборот, говорит, что разочаровался в профессии. Почему?

– Юрий Александрович, несмотря на то что вы снялись в десятках фильмов, для многих вы – Мухомор из «Улиц разбитых фонарей». Наверное, и сами не ожидали такой популярности, когда начали сниматься в этом сериале?
– В самом начале мы не знали, что история станет долгоиграющей, поэтому работали с азартом, куражом. Играли не каких-то тупых милиционеров, как это можно видеть сейчас в разных сериалах, у каждого из нас был свой образ – у Саши Половцева, Сергея Селина, Саши Лыкова, Миши Трухина. Сюжеты были интересные. Это потом их стали кропать кто ни попадя за два рубля.

– Сейчас смотрите «Улицы разбитых фонарей»?
– Нет.

– После сезона, где «убили» героев Селина и Нилова, вы ведь тоже ушли из сериала. Почему?
– Перешёл на «Литейный, четыре».

– То есть от усталости?
– Нас всех заморочили продюсеры. Как только закончились съёмки в «Фонарях», стали снимать «Хроники убойного отдела», а «Фонари» делали параллельно. Потом завершились и они, и мы перешли на «Литейный». Сейчас, по прошествии времени, понимаю, что для меня это не потеря, – стал заниматься другими делами. Хотя, когда закончился «Литейный», по семейному бюджету это здорово ударило: во время съёмок был постоянный доход, я знал, что по договору работаю целый год. Потом в группе появилась ревность – я снимался в «Царе» у Павла Лунгина, три месяца жил в Суздале, в Петербург приезжал лишь на несколько дней. Мои друзья сильно переживали по этому поводу, но «Царь» был для меня важнее.

– И такой пустяк мог повлиять на отношения?
– Они посчитали это изменой.

– Александр Лыков покинул «Фонари» буквально в первом сезоне. Сегодня он рассказывает свою версию ухода, у Нилова есть своя. Кто прав?
– Не знаю, что они рассказывают, но мне говорили, будто жена Лыкова намекнула ему, чтобы он попросил больше денег у Александра Капицы, основателя сериала. А тот ему сказал: «Я согласен, ты гениальный артист. Но смотри: у меня есть сто рублей, и я должен поделить их на пятерых. Если заплачу тебе тридцать, то другим достанется меньше». Есть такая версия.



– Сам Лыков рассказывает, что вырос из коротких штанишек сериала. Алексей Нилов же говорит, что была какая-то некрасивая история: дескать, Лыков за его спиной попросил главную роль в одной из серий, которую должен был играть он, Нилов.
– Одно другому не мешает, такое тоже могло случиться. Саша человек непредсказуемый, как любой настоящий художник.

– Вы в нескольких телепередачах сказали, что бывшие коллеги по сериалу в последнее время вас совсем забыли. А когда вы снимались в «Улицах разбитых фонарей», дружили, ходили друг к другу в гости?
– Семьями мы не дружили и праздники вместе не отмечали. Достаточно того, что целый день проводили вместе на съёмочной площадке. Вот уж где возникало театральное братство. И ладно если была комната, в которой можно отдохнуть, а то иногда и в коридоре на стульях сидели, отдыхали, обдумывали сцены, текст. Работа была общая, дружная. Хорошо общались с Сашей Половцевым, Лёшей Ниловым – у него из вещей тогда имелся один матрас. С Сергеем Селиным общения не получалось. А мы с женой Ириной только что переехали в Петербург из Пушкина, где жили в доме ветеранов-архитекторов, у нас там была своя комнатка. Когда переселились в Питер, ничего кроме книжек у нас с собой не было. А потом всё как-то набралось.

– Зрители уверены, что актёры, играющие друзей на сцене или в кино, дружат и в жизни. Но ведь это не так?
– После института я работал в хабаровском театре, в провинции, потом – в Омске. Вот там актёры дружили, особенно в Омске. После спектакля мы с ребятами собирались, раскатывали бутылочку, аккуратно, мягко так. Или по праздникам – пятого и двадцатого, то есть в день аванса и получки. И никаких загулов, ведь у всех спектакли. Потом четверо артистов из омского театра переехали в Питер, но здесь мы уже не общаемся. У всех свои дела.

– А в театре Комедии, где вы служили, такого не было?
– Я двенадцать лет проработал в «Комедии». Спектакль закончился и – фьють! – никого нет, пустые гримёрки. Мне это сначала казалось диким – ни поговорить, ни посидеть с кем-нибудь… Работал с нами один актёр, нам было домой по пути, вот с ним мы после спектакля заходили в Дом актёра на Невском, на пять рублей заказывали селёдочки, салатика и замечательно общались. Сейчас туда зайти страшно, там уже ничего театрального нет. А раньше проходили вечера…

– Вы столько лет проработали в провинциальных театрах. Вас это не мучило? Или в какой-то момент смирились с мыслью, что так пройдёт вся жизнь?
– У меня биография какая-то пионерская, как в анкете. Я никогда не торопил события: в Хабаровске проработал одиннадцать лет, в Омске – шесть. И всегда знал, что никто кроме меня мне не поможет. В Омск мою первую жену, меня и ещё двух актёров переманил главный режиссёр. Мы приехали к ним в город на гастроли с хабаровским театром. Они посмотрели наши спектакли и пригласили работать у них. В ленинградский театр Комедии меня тоже пригласили – на роль Василькова в «Бешеных деньгах» Островского. Приехал сначала один, почти год жил в театре, на шестом этаже, и в тапочках спускался на сцену.

– Вы, наверное, ещё Александра Демьяненко застали?
– Только один сезон. Но вместе с ним играть мне не довелось. Потом его уволили.

– История гласит, что режиссёр Татьяна Казакова якобы сказала ему: «А кто вы такой?» – когда он попросил себе новую роль.
– Его участь, конечно, была ужасной. Я не стал дожидаться этой фразы, сам сказал: «Спасибо, до свидания», – и ушёл.

– Странно, почему артисты не заступились за коллегу?
– Ну что вы! Неужели не понимаете почему? Я ушёл так смело, потому что у меня была уверенность в завтрашнем дне, были съёмки на телевидении, записи на радио. Ведь если актёр высказывает претензии, реакция руководства бывает моментальной. Ведь эту фразу: «Я не вижу вас в репертуаре», – слышал в свой адрес не только Демьяненко. Я тоже двенадцать лет играл Василькова. В спектакле моему герою было тридцать, а мне – под пятьдесят. И мой партнёр Игорь Дмитриев тоже оказался куда старше своего героя. Я ему как-то сказал: «У нас мемориальный спектакль».
Но и здесь надо понимать: актёры часто играют персонажей, которые значительно моложе их. Вот с чем это связано. Помню, играл я Никиту во «Власти тьмы» Толстого, мне было двадцать пять, а герою – восемнадцать, если не меньше. Так у меня физически не хватало сил играть эту роль! Опытному актёру легче это сделать. Актёр ведь работает диафрагмой, а там в конце пьесы большой монолог, и мне не хватало техники, я ещё не умел рассчитать силы – весь на сцене выкладывался. Есть драматурги, которые знают специфику игры на сцене и дают возможность актёрам на какое-то время уйти с неё, отдышаться за кулисами. Ведь невозможно три часа находиться под водой.

– Неужели история с увольнением Демьяненко не обсуждалась?
– Обсуждалась, но кулуарно. Никаких собраний, каждый боялся потерять своё место.



– Снимаясь у Алексея Германа в картине «Мой друг Иван Лапшин», вы предполагали, что фильм станет классикой?
– Об этом никто и не думал. Меня тогда удивило другое: фильм положили на полку. Я даже не представлял, насколько тяжело решалась в инстанциях судьба картины. Помню, встретил Германа с его женой Светланой Кармалитой у кабинета директора «Ленфильма». Тогда я уже стал много сниматься, порхал из фильма в фильм. Пробегая мимо них, бодро бросил: «Здрасьте, Алексей Юрьевич!» Он мне ответил: «Юра, ты должен со мной здороваться ласково». Именно тогда решалась судьба «Лапшина», а я не знал всей этой истории.
Для «Лапшина» меня нашёл второй режиссёр Германа Виктор Аристов, за что я ему очень благодарен. Герману нужен был актёр, которого никто не знал. Меня пробовали на роль Лапшина, но я режиссёру не понравился: «У Кузнецова глаз хитрый». Взяли Андрея Болтнева. Потом Герман как-то мне сказал: «Юрка, ты почему всем говоришь, что Аристов твой крёстный отец? Я твой крёстный отец». А я стал спорить: «Алексей Юрьевич, так это же он нашёл меня в Омске». Аристов в поисках актёров специально объездил всю Сибирь.

– Тяжело было сниматься у Германа?

– Главное, что я понял, – нужно не врать, быть достоверным. Ничего тяжёлого, кроме жутких морозов в Астрахани. Помню, стоял февраль, а Болтнев в кожаном пальто, Миронов в шляпе, а в неё ничего и не подложишь, чтобы утеплить.

– Но разве вы не почувствовали на съёмках что-то необычное, отличающееся от советского кино?

– Атмосфера была другая. Помните сцену дня рождения? Мы репетировали её целую смену. А там всего-то: мне нужно встать из-за стола, подойти к печке, положить в неё поленья. Потом подходит мальчик, и я ему говорю: «Что по этому поводу думает их генеральный штаб?» Остальные актёры при этом говорят так, как бывает за столом после третьей рюмки. Такие «перпендикулярные» разговоры, не с соседом рядом, а с другого конца стола. Герман добивался, чтобы в этой мизансцене появилась какая-то своя атмосфера.
Надо ещё сказать и об операторе Валерии Федосове. Во время репетиции он всё ходил-ходил между нами, а потом взял камеру на плечо и стал снимать. Всего два дубля было.

– Вам ещё когда-либо доводилось встречать такую атмосферу на съёмочных площадках?
– Нет.

– Фильм «Остров» наделал много шума. Скажите, вы сами верите в то, о чём фильм?
– Я не из тех, кто верит. Искусство должно нас обманывать, завораживать, поднимать. Но, если честно, я не понимаю феномена «Острова», его вознесли на такую высоту… Может, рядом ничего путного не было?

– А может, потому что людям так хотелось сказки?
– Наверное. Вот сцена с изгнанием беса снималась очень тяжело. Оператор был гениальный, но дублей пришлось сделать много.

– Почему ваш Малюта Скуратов в «Царе» получился нестрашный? В фильме Сергея Эйзенштейна сразу видно – изверг.

– Я видел его фильм, видел, как Скуратова играл Михаил Жаров. Кстати, вон там, за шкафчиком, видите – целая полка книг? Это всё об Иване Грозном. Я ответственно отнёсся к работе – много читал о том времени.

– Значит, это не Лунгин предложил вам такой образ?

– Нет. Я прежде всего руководствовался тем, что написал о Малюте Карамзин. У него он – царский палач, царский друг и прекрасный семьянин. Лунгин сказал мне: «Я твоего Малюты не боюсь». «Павел Семёнович, а я никого и не собирался пугать», – ответил я. Малюта Скуратов – первый профессионал спецслужб, только тогда это называлось опричниной, а сейчас – ФСБ. Малюта стал первым сыскарём, у него агентурная сеть была по всей России. Интересная деталь: когда я готовился к роли, то специально купил дневники Жарова. Он описывает работу над всеми своими ролями в кино – кроме этой.

– На роли легко соглашаетесь? Или, бывает, отказываетесь?
– Особо кокетничать не стоит. Сейчас мне отказываться от ролей вообще грех, без штанов могу остаться, и дочку нечем будет кормить.
А на скольких режиссёров я насмотрелся! На каждую очередную серию, что «Литейного», что «Оперов», приходили новые режиссёры, молодые. Знаю, что предлагали снимать и Бортко, и Татарскому, и Сергееву, но они отказались, потому что мало платили, да и не привыкли они делать серию за семь дней. Поэтому и снимал бог знает кто.
Знаете, за что меня не любило начальство сериалов? Приходит новый режиссёр и говорит: «Я буду снимать своё кино». Спрашиваю: «А вы предыдущие серии смотрели?» – «Зачем я буду портить свой вкус?» – «Милый, давай, ты потом будешь снимать своё кино. А сначала сними на том уровне, который был до тебя. Снимай как написано». В общем, я не ссорился с ними, но вёл себя по-взрослому. Они возмущались: как это – артист имеет своё мнение?
Я работал с разными режиссёрами и какую-никакую худую роль могу сделать. За профессию отвечаю.

– В эфире одной телепередачи некие господа вручили вам медаль имени Щёлокова (глава МВД СССР в 1968–82 годах. – Ред.). Как вы к этому отнеслись?
– Приехали ребята, один очень серьёзный, постарше, второй – руководитель этого фонда Щёлокова, бывший мент. Они ещё часы мне подарили, как водится.

– Разве вы не помните, какой была милиция при Щёлокове?

– Конечно, помню. Но как они с женой красиво ушли из жизни! Почему сейчас никто не стреляется, хотя воруют больше? А маршал Ахромеев? Чем он руководствовался, когда стрелялся? У тех ребят, значит, было чувство собственного достоинства. А нынешние к курку даже не потянутся.

– Как к Петербургу привыкали?
– В Москве было бы гораздо сложнее. А в Ленинград я и раньше часто приезжал на съёмки. Причём так часто, что знакомый актёр в Омске однажды спросил: «Когда кончится твоя киноистерия?» В омском театре из моей зарплаты высчитывали деньги за те дни, пока я был на съёмках.
Когда переехал в Петербург, не возникло никакого отторжения – ни человеческого, ни духовного. Много ходил по городу, читал о нём. И потом, знаете, я «не работал локтями», никого не подсиживал. Меня приглашали, со мной нормально разговаривали. Я никому ничего не должен.

– То, что вы живёте на Петроградской стороне (исторический район Санкт-Петербурга. – Ред.), – не случайность? Мечтали здесь жить?

– Эту квартиру мне подарила компания, снимавшая «Фонари». Мне позвонили, сказали, что в течение двух дней надо выбрать квартиру, ведь мы тогда с Ириной жили в Пушкине. Варианты были разные, мы выбрали этот, на Петроградской. Нас даже не смутил тогда двор-колодец. Но больше я не могу тут жить, это же какой-то форт Боярд, мы совсем не видим солнца! Хотя здесь спокойно, даже сосульки зимой сбивают. Над нами живёт барабанщик, но он только до одиннадцати вечера барабанит.

– А в «Справедливую Россию» по зову сердца вступили?
– Да, никто не тянул. В партию меня принимали на собрании в мюзик-холле, полный зал, билет лично Сергей Михайлович Миронов вручал. Мы с ним тесно не общаемся, но телеграммы с красной полосой мне на день рождения он присылает.

– В недавних интервью вы говорите о том, что стали не востребованы. Неужели всё так грустно?
– Я как-то разочаровался в профессии. Когда мы с дочерью Александрой бываем в Москве или гуляем по Петербургу, я показываю ей разные места: «Вот смотри – в том доме мы снимали такой-то фильм… А в том снимали эпизод из такой-то картины». Знаете, мне было бы приятнее говорить ей другое: «Вот этот дом построил я, а вон в том клал кирпич».
Актёрство – не мужская профессия, есть в ней что-то неприличное, что-то женское. Надо постоянно переодеваться, рисовать на лице. А мужик всё-таки должен быть строителем, землепашцем.

Расспрашивал
Андрей МОРОЗОВ

Опубликовано в №14, апрель 2013 года