Поставленная перед Николаем Борисовичем задача казалась простой: надо было заново произвести картографирование окрестностей города Витебска – прежнее проводилось ещё при царе Горохе. Но чтобы составить новую карту, необходимо «привязаться» на местности к уже известной метке – какому-нибудь заметному зданию, памятнику или, как шутят картографы, «одиночно стоящему дереву» на старых картах. Однако таких меток на той территории практически не оказалось. Единственным «бельмом», которое хоть как-то выделялось на прежней карте, была старая водонапорная башня.
– Вот! – обрадовалось в Москве начальство Николая Борисовича. – И придумывать ничего не надо. Пляши от этой печки.

Николай Борисович кивнул, взял тубусы с довоенными пожелтевшими картами, инструменты и укатил в Витебск. На ещё не восстановленном до конца вокзале с чёрными провалами окон его встретило чуть ли не всё начальство города. В те годы прибытие специалиста из Москвы, даже не самого высокого ранга, всегда было знаменательным событием.

Николай Борисович не стал откладывать работу в долгий ящик. Сразу после размещения в гостинице кипевший энергией фронтовик решил приступить к делу. Раскрыв тубус, достал одну из карт, ткнул пальцем в ветхий лист и потребовал у белорусских товарищей немедленно отвести его к водокачке. После слов о водокачке у председателя горисполкома глаза полезли на лоб.

– Да вы что там, в Москве, с ума все посходили? Какая к чёрту водокачка после стольких бомбёжек и обстрелов? Здесь фронт дважды проходил… Мы теперь и сами не помним точно, была ли у нас вообще эта водокачка.

Николай Борисович лихорадочно соображал, что делать.
– Да ты не переживай, инженер! – вдруг взбодрился председатель. – Утро вечера мудренее. Пойдём лучше посидим, у нас тут маленький банкетик по поводу твоего приезда наметился.

На банкете в только что восстановленном актовом зале горисполкома присутствовало всё местное начальство – от вышеупомянутого председателя до начальника почтового отделения. Но профессионального геодезиста всё равно не оставляла мысль: как же он будет работать? Надежда на последнюю метку развеялась как дым.

По спине Николая Борисовича временами пробегал неприятный холодок: если он вернётся, ничего не сделав, это вполне может потянуть на статью о вредительстве.
– Да не расстраивайся ты, голова! – похлопал его по плечу уже слегка «подогретый» начальник почты. – Вот что: мы сейчас возьмём и телеграмму накропаем прямо в твоё управление. Чтобы они поняли насчёт этой твоей метки. Всё хорошо будет!

Николай Борисович немного успокоился: телеграмма – это реальный выход. Да и на ответственных белорусских товарищей можно в случае чего сослаться. В Москве наверняка что-нибудь придумают, поднимут архивы или пришлют карты другого масштаба, чтобы можно было плясать от какой-нибудь другой, не разрушенной метки.

Банкет удался на славу. Вскоре в Главное управление геодезии и картографии в столицу нашей необъятной Родины полетела телеграмма следующего содержания: «ВОДОКАЧКА ВЗОРВАНА ЗПТ ЖДУ ДАЛЬНЕЙШИХ УКАЗАНИЙ ТЧК».

Через два часа вся тёплая компания трезвела от ужаса в коридорах областной госбезопасности – в Москве лаконичность телеграммы ответственные структуры расценили по-своему. По звонку из Москвы, напугавшему республиканское руководство до полусмерти, захватывать «опаснейших диверсантов» был послан целый взвод автоматчиков и офицеров госбезопасности.

К счастью, разбираться долго не пришлось. Один из руководителей МГБ в годы войны как раз командовал особым партизанским отрядом, который в 1943 году и взорвал водокачку. Он уверенно показал место, где даже без помощи специалистов можно было обнаружить следы некогда известного в городе сооружения.
– Комиссар наш говорил, какой-то местный художник её рисовал, – с благоговением произнёс бывший партизанский командир на развалинах. – Эх, и впрямь красивая башня была!

Как выяснилось уже много позже, в запасниках местного музея хранится один вариантов знаменитой картины Марка Шагала, где исключительно точно изображено то самое здание водокачки. Ведь именно над ним должны были лететь его известные влюблённые.