СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Владимир Соловьев: Наверное, нескромно скажу, но я гений
Владимир Соловьев: Наверное, нескромно скажу, но я гений
29.04.2013 00:00
Владимир СоловьевВ послужном списке этого человека кандидатская степень, общественная деятельность, почти два десятка книг, несколько ролей в кино, два моноспектакля на сцене МХТ и даже диски с песнями. Но широкой публике он известен как теле- и радиожурналист. Всё началось в конце девяностых с передачи «Серебряная калоша» и совместного с Александром Гордоном ток-шоу «Процесс». Сегодня Владимир Соловьев ведёт популярные программы «Поединок» и «Воскресный вечер» на канале «Россия».

– Ток-шоу, работа на радио, книги, ещё и пару дисков записали. Невольно напрашивается вопрос: что ваша жизнь – игра?
– Моя жизнь – это, наверное, постоянная мыслительная активность. И, конечно, в некотором смысле игра. Поясню: смотришь иногда на футболистов, бегают ребята по полю, месят грязь, им тяжело, а чуда не возникает. А когда смотришь, например, на Пеле, то понимаешь, что он наслаждается этим процессом. Вот когда со стороны твоя работа выглядит игрой – тогда ты всё делаешь правильно, красиво. С этой точки зрения – да, моя жизнь игра, пока удаётся скрыть пот и тяжёлую работу, которая стоит за внешним проявлением.

– Вы нашли определение своего места в этом мире?
– Да, нашёл. Наверное, нескромно скажу, но я гений. И я не один такой. Гением достаточно легко может стать каждый, для этого он должен почувствовать ответственность перед Богом за дарованные таланты. И тогда возникает самый простой и ясный вариант служения – пахать надо. Это не значит, что если ты гений, тебе можно больше, чем другим. Нет. Единственное, что тебе можно, – это пахать больше, чем другим. Всё! Гений отличается от простого человека тем, что не ищет оправдания своим неудачам, а работает больше, чем остальные. Осознание ответственности во многом дарит очень сильное удовольствие. Ты понимаешь: то, что ты делаешь, – неслучайно. В этом есть некий смысл. У меня всё время идёт внутренний диалог с людьми, которые не приемлют Бога. Для меня русский человек без Бога в душе – всё-таки свинья. Думаю, не всё объясняется химико-физическими реакциями в организме и не всё ограничивается рамками отдельно взятой жизни. Моя позиция – каждый день быть чуть лучше, чем я мог бы быть, и уж точно лучше, чем был вчера.

– Думаю, это должно стать позицией всех людей, ведь частица Бога есть в каждом.
– Знаете, не соглашусь. Те, кто верит в Божественную теорию сотворения мира, точно знают, как был создан человек: вот Адам, вот Ева, и Господь вдохнул в них жизнь. Дальше мы понимаем, как стали размножаться люди. А что с душой происходит? Когда я смотрю на многих своих современников и читаю хроники, возникает ощущение, что тел на земле больше, чем душ. Если раньше Моисею достаточно было поднять руки – и расходились воды морские, то сейчас сто тысяч китайцев с бульдозерами и лопатами делают ту же самую работу. То есть поменялись технологии, но души при этом стали мельче. Человечество привыкло думать, что развивается по восходящей, а де-факто наше развитие идёт от лучшего к худшему, то есть речь идёт о деградации. Мы зачастую оцениваем происходящее вокруг примерно как муравей, который прилепился к подошве гиганта. И так же рассуждаем о своей жизни и предназначении.

Владимир Соловьев– И как же вы, мысля такими категориями, можете заниматься политическими ток-шоу практически с одними и теми же лицами? Ведь даже зрителю заранее ясно, что они скажут и как себя поведут.

– Почему Шекспир настолько велик? Потому что у Шекспира все эмоции обнажены. У него абсолютно чистый жанр. Политика – это шекспировские страсти. Почему мне так это интересно? Потому что в политике всё обнажается до чистого жанра, и вы всегда видите сильнейшие проявления человеческих эмоций. Жажда власти – это удивительное, страстное, всегда поражающее меня стремление в людях. Этому стремлению можно давать разные оценки, но это всё-таки самый сильный наркотик из всех существующих на земле. Многие рассуждают: Сталин в быту был очень скромным человеком, или вот у этого политика, например, тоже ничего нет. А ничего и не надо! У тебя вся страна в подчинении. При таком уровне власти нет смысла во внешних побрякушках. Неслучайно ведь большие руководители начинают ощущать себя если не равными Богу, то богоизбранными. С ними же Господь беседует напрямую! Что происходит, если вдуматься? Оказавшись в Кремле, вы оказываетесь на вершине власти. Сидите на этом троне и ощущаете связь – не побоюсь сказать – с Иваном Васильевичем Грозным. Ведь количество правителей за всю историю России совсем невелико. Неважно, как ты пришёл к власти, в истории ты навсегда останешься правителем великой страны. Для многих нет ничего слаще этой цели. Отсюда такие эмоции, такая борьба, такие драмы. Как бы ни притворялся политик, всё равно проявляется вот это страстное, нечеловеческое тяготение к власти.
Я вынужденно работаю с самым чистым и самым тяжёлым жанром словесной дуэли, где невозможно спрятаться за имиджмейкерами, за готовыми текстами. Три раунда беседы – и уже проявляешься таким, каков есть на самом деле. На тебя люди смотрят, волнуешься, покрываешься пятнами, ищешь слова, у тебя нет возможности отойти и записать второй дубль. Зрители говорят: «Алё-алё, а чего это они у вас орут друг на друга?» Да потому что они такие! Я показываю их настоящими, вскрываю их сущность, а дальше вопрос – нравятся они вам или нет. Это трагедия России: количество людей, на которых интересно смотреть, очень невелико. Ведь чему нас учили в школе? Быть скромным, не высовываться. Мы не владеем искусством риторики, нас не учили отстаивать свою точку зрения. Сейчас очень трудно найти людей, которые способны встать и что-то сказать, – откуда им взяться? Поэтому я счастлив, когда есть возможность показать «уходящую натуру», которую являет тот же Александр Андреевич Проханов. Как замечательно он говорит по-русски! Ведь это язык, на котором говорят уже единицы. Почему я люблю приглашать, как бы меня ни ругали, того же Жириновского? Он хоть говорит образно. Я уж молчу о Михаиле Веллере, Никите Сергеевиче Михалкове, Андроне Сергеевиче Кончаловском. Какое наслаждение слушать этих людей! Телевидение должно быть интересным, эмоциональным, обогащающим человека духовно.

– Есть ли такие люди, которых вы хотели бы пригласить на своё ток-шоу, но не получилось?
– Всегда интересно поговорить с руководителями страны.

– А почему они к вам не приходят?
– Это вопрос политической культуры. Российская политическая культура никогда не включала в себя дебаты с людьми, реально находящимися у власти. Может, это идёт от ощущения сакральности власти. Хотя я очень наделся, что во время президентской кампании, по крайней мере, на дебаты против Геннадия Андреевича Зюганова придёт Владимир Владимирович Путин. Это был бы такой знак иного понимания демократии. К сожалению, не случилось.

– У вас всегда получается себя контролировать?

– Всегда. Я никогда не выхожу из себя. Да, меня могут задевать какие-то вещи и я переживаю, но всегда понимаю, что и зачем делаю.

– Вы брали уроки актёрского мастерства?

– Нет.

– Некоторые артисты воспринимают свою профессию как некую миссию. Не появляется ощущение, что у вас тоже есть некая миссия?
– Конечно – я же еврей. (Смеётся.) Но если говорить серьёзно, конечно появляется, потому что я – русский интеллигент еврейского происхождения. Мой прадед георгиевский кавалер, один дед не вернулся с полей Великой Отечественной войны, другой – всю войну доблестно служил Родине, грудь в орденах и медалях. Я русский интеллигент, у которого одна Родина. И который не хочет, чтобы его дети и внуки думали о визе для того, чтобы приехать на могилу предков и посмотреть страну, которую они когда-то покинули. Вот и всё. А для этого надо понимать, что есть ответственность. Иногда эта ответственность подразумевает, что ты должен встать – как бы ни было порой страшно – и сказать правду. Иногда твой одинокий голос что-то значит, пусть его не сразу услышат. Просто надо помнить историю Ноя, которому что только ни говорили, какими только словами его ни крыли, а он продолжал строить ковчег.

– Когда смотрю «Пусть говорят» Андрея Малахова, меня поражает та степень бесстыдства, которую люди демонстрируют с экрана. Что заставляет нормальных с виду людей публично обо всём рассказывать?

– Слава. Достаточно раздеться и голышом искупаться в фонтане ГУМа или спеть похабную песенку с амвона храма Христа Спасителя – и ты уже у всех на слуху. Или вести себя как окончательная мразь и кричать, что мечтаешь выйти замуж за олигарха. И нет такой подлости, которой мы могли бы кого-то удивить. Нет уважения к старшим, нет любви к Родине, нет ощущения ответственности перед страной. Мы даже гордимся только прошлым – нам в настоящем и гордиться нечем. Все знают имена телевизионных див и непонятных певцов и певичек, но не знают, есть ли сейчас на орбите космонавты. Мы не знаем имён людей, которые каждый день отдают за нас жизни, воюя с преступниками. Но быстро узнаём имена подонков, которые расстреляли в супермаркете несчастных, попавшихся под руку.



– Но у телевидения в этом большая «заслуга», согласитесь?
– И да, и нет. Кто формирует СМИ в конечном итоге? Власть. И когда царь говорил «сие мне не угодно», Россия выстраивалась под то, что угодно царю. «Пусть говорят» ещё не худший пример, и Андрей Малахов – профессионал, он хорошо работает. Вопрос в другом: телевидение может стать образцом воспитания культуры, это зависит от руководства. Например, скажет завтра руководитель канала: «Ребята, а мне это не нравится», – и на телевидении появятся совсем другие передачи. Это мы придумали, что умами правит рейтинг. Но я-то знаю, как этот рейтинг учитывается. Получается, что мы осознанно готовим специфического зрителя, пичкая его таким продуктом, а потом удивляемся: почему он так голосует? Почему он так живёт? Почему он так воспитывает детей? Я обращаюсь к душам, умам и сердцам. То, что ниже пояса, меня не интересует. Вижу в человеке творца, интеллигента, читающего Толстого и Чехова, Достоевского и Шиллера. Мне интересно, как человек думает, а не как он испражняется.

– На экране вы выглядите человеком, сведущим практически во всех вопросах. Как вам это удаётся?
– Потому что я копаю вглубь, это моя профессия. У меня нет времени ходить на тусовки и мельтешить в разнообразных передачах. Моя задача – понимать, о чём моя передача. Я должен разбираться в вопросах политики экономики, международных отношений. Не поверхностно, а глубоко. Поэтому не понимаю, что такое журналистское образование, на мой взгляд, оно может иметь место только как второе высшее. Я инженер-металлург, окончил институт с красным диплом, защитил кандидатскую диссертацию в Институте экономики и международных отношений Академии наук СССР и работал потом у Евгения Максимовича Примакова. Общаюсь с политиками, которых знаю много лет: с 1986 года знаком с Дмитрием Олеговичем Рогозиным, видел всю питерскую команду, когда они ещё были на подходе, помню Сергея Глазьева, когда он ещё был совсем молодым. Они понимают, что не могут мне соврать, потому что я знаю, как всё было на самом деле. И ещё я должен очень много читать.

– Смотрю я на вас – подтянутого, спортивного, уверенного в себе человека, а в памяти всплывает тот Соловьёв необъятных размеров, каким вы были не так уж давно. Что стало главным стимулом для того, чтобы привести себя в норму, и как удаётся эту форму поддерживать?
– Мне выпала большая удача вести на государственном телевидении в прайм-тайм сначала парламентские, а потом президентские дебаты. В обоих случаях это целая ночь на ногах, для чего нужна хорошая физическая форма. Вообще тело для ведущего является инструментом, а значит, я должен за этим следить. Люблю ли я поесть? О-о-очень. Но, увы, должен придерживаться определённой диеты. Я постоянно контролирую вес, очень много занимаюсь спортом, каждый день в зале: бокс, штанга, бег, футбол. Это часть профессии. А когда работал на ОРТ и делал программу с Гордоном, у меня была одежда шестьдесят шестого размера и я весил сто шестьдесят килограммов.

– Сейчас многие говорят: Соловьёв уже не журналист, а политик…
– Ничего подобного. Если вы обратили внимание, я никогда не позволяю себе высказывания о своих политических пристрастиях и не являюсь чьим-либо доверенным лицом. Я никогда не буду членом какой-либо партии. Никогда не скажу, за кого голосовал на выборах, потому что де-факто окажу давление на тех людей, которые мне доверяют.

– У Пастернака есть такие строчки: «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать». Вы этому научились?
– Когда у тебя много детей (у Владимира Соловьёва их восемь от трёх браков. – Ред.), мама, папа, жена, тёща – на тебе лежит бешеная ответственность. Кроме всего прочего, я ещё и выполняю конкретные материальные обязательства. Волей-неволей начинаешь очень чётко отличать поражения от побед. К себе отношусь очень иронично, у меня нет иллюзий на свой счёт. Считается, что каждый еврейский мальчик рождается, думая, что он мессия, а в четырнадцать лет становится лавочником. Я очень чётко и ясно понимал: я невысокого роста, не самый красивый, не самый говорливый – но чертовски обаятельный.

– А с детьми общаетесь тоже с иронией?
– Я их просто люблю. Иронию можно подпускать, но подшучивать над детьми нельзя. Я испытываю к ним совершенно очевидные чувства, но также понимаю, что есть ответственность. Поэтому всё время думаю, как бы их не ранить, случайно не обидеть – ни словом, ни жестом.

– При вашей занятости, наверное, не часто доводится собираться всей семьёй? Чем вы обычно все вместе занимаетесь?
– Обычно мы собираемся вместе на дни рождения или когда едем отдыхать. Мне не приходится ничего придумывать – дети сами меня занимают. С помощью моей мамы они готовят целые спектакли, в которых мне отводится роль зрителя и ценителя.

– А вы внушаете им мысль, с которой мы начали разговор: каждый человек в своём роде гений?
– Зачем? Они просто видят, как живёт их отец. Какие-то вещи гораздо важнее слов. Я видел, как мой дед всю жизнь работал и обеспечивал семью. Мужик должен пахать – и всё.

Расспрашивала
Эвелина ГУРЕЦКАЯ

Опубликовано в №17, апрель 2013 года