– Сергей, первая же большая роль в фильме Алексея Попогребского «Простые вещи» принесла вам статуэтки «Кинотавра» и «Ники». Тогда вы признавались, что ваша жизнь нисколько не изменилась. Почувствовали ли вы какие-то изменения, получив «Серебряного Медведя» на Берлинском фестивале?
– Премии приятны, они подстёгивают и успокаивают. Но мне хватает трезвости сознавать, что за наградами, которые я получил, стоит труд многих людей. И ни тогда, ни сейчас моя личная жизнь никак от них не зависит и не меняется. Она как шла в том режиме, в том понимании, чего хочу добиться, – так и идёт. Конечно, я ощущаю к себе более пристальное внимание, но популярность никогда не была самоцелью. Я бы даже сказал, что не люблю всё это.

– Но разве стремление к известности – не в актёрской природе?
– Возможно, вы правы. Но дело в том, что по своей природе я не актёр, а режиссёр. И вообще долгие годы мечтал стать лётчиком, собирался поступать в лётное училище. Первые десять лет жизни прошли на Чукотке – отец работал в центральном аэропорту в Билибине и частенько, особенно когда начинались летние каникулы, брал меня с собой. Я видел, как взлетают и садятся самолёты, слушал разговоры лётчиков и в итоге твёрдо решил, что после десятого класса пойду в авиационное училище, а потом стану служить в гражданской авиации. Меня привлекали эта синяя форма, белые рубашки – элита, одни словом. Но всё изменилось, когда родители решили переехать в тёплые края, в Железноводск. Там я попал в театральный кружок.

– В вашей семье были артисты?
– Насколько мне известно, нет. Но, как рассказывала мама, мой дед по материной линии, болгарин, который был скотоводом и гонял табуны в Румынию, брал себе в работники только тех, кто умел петь. Может, оттуда у меня тяга к прекрасному? На самом деле в драмкружок меня привела лень. Я случайно узнал, что в нашем классе есть мальчишка, который туда ходит, – за это ему разрешалось не писать сочинения и пропускать контрольные. «Вот оно!» – подумал я и пошёл записываться.
Кружок работал при детской комнате милиции, куда «сдавали» неуёмных детей. Это была такая Республика ШКИД со своими законами, где старшие защищали младших, младшие относились с уважением к старшим. Мы чувствовали себя немного рыцарями. В школах нам благоволили, поскольку наши постановки покрывали все показатели по концертам, стихам и спектаклям. Я проходил в кружок чуть больше трёх месяцев, но и этого оказалось достаточно, чтобы изменить решение стать лётчиком: в нашем драмкружке уже сложилась традиция, что ребята, участвовавшие в нём, шли в театральные вузы. Вот и я в пятнадцать лет за компанию с тремя друзьями поехал поступать в Саратовское театральное училище.

– Это был неосознанный выбор профессии?
– Я тогда мало что понимал в профессиональном театре, до этого лишь раз был на серьёзной постановке, когда нас возили в Петербург. Но в тот момент меня больше потряс сам город, здание театра, мраморные лестницы, а не то, что происходило на сцене. Я больше конфеты ел и любовался лепниной на потолке и свою жизнь с этим миром никак не отождествлял.
Поступив в училище, подумал: раз взяли, значит, скоро в кино начну сниматься или ещё что-то в этом роде. Когда же осознал всю серьёзность произошедшего, что мне предстоит много учиться и только в будущем я, возможно, стану работником сферы искусств, – испытал настоящий страх. Впрочем, довольно быстро втянулся, начал ходить на спектакли Саратовского ТЮЗа, вникать, разбираться. И всё это вдруг мне безумно понравилось, я был очарован профессией и испытывал трепет от одной мысли, что мне предстоит вот так же, как этим актёрам, волновать публику.
Окончив училище, тут же попал в труппу ТЮЗа, где проработал довольно долго – десять лет. Карьера складывалась удачно, было много главных ролей, однако в какой-то момент появилось тягостное ощущение, будто мне чего-то не хватает. Я понял: надо что-то менять. Так и началось моё перерождение в режиссуру.
Надо сказать, тогда с деньгами в стране было тяжело, и я, чтобы подзаработать, открыл в фойе театра книжный ларёк. Покупал книги, на своём горбу их таскал… Так вот, на сверхвыручку от этого бизнеса и поставил свой первый спектакль, оплатив костюмы, декорации. А в тридцать два года уехал в Москву, чтобы воплотить в жизнь другую свою мечту – учиться у Петра Наумовича Фоменко. Мне повезло, я попал в РАТИ – ГИТИС на его курс. Спасибо, что он меня быстро заметил, взял к себе помогать делать спектакль «Египетские ночи». Работа во мне закипела, я почувствовал силы.

– Москва вам сразу покорилась?
– Я приехал не покорять, а учиться. К тому же прекрасно понимал, что надо торопиться, годы уже не те, чтобы позволить себе просто так экспериментировать. Ради заработка устроился режиссёром-постановщиком в модельное агентство. Сначала сделал одно представление, второе, а после пошло – по четыре заказа в месяц. Работа была как раз по профилю, требовавшая навыков, сообразительности, изворотливости, быстрой реакции и мобильности, – порой за три часа надо было всё придумать и воплотить. Довольно быстро я уже смог переехать из общежития на съёмную квартиру и перевезти в Москву жену Елену и сына Глеба.



– А как жена относилась к вашим экспериментам?
– Всегда с уважением, требовательно, внимательно. Никогда не было такого, чтобы Лена иронизировала над моими рисками.

– Она тоже актриса?
– Хотя мы с ней и познакомились в драмкружке, актрисой она не стала: Лена окончила факультет гидрогеологии Саратовского университета. Только когда началась перестройка, ей пришлось оставить профессию и работать менеджером в разных фирмах. Было время, когда мы жили на её деньги. Она зарабатывала, чтобы я мог учиться и заниматься тем, чем занимаюсь.

– После Москвы вы на пять лет переехали работать режиссёром в Магнитогорский драматический театр, потом в Ярославский театр драмы, затем снова вернулись в Москву. Ваша семья тоже следует повсюду за вами?
– Сначала так и было, хотя для Лены переезд из Саратова в Москву оказался достаточно сложным. А потом мы решили, что не стоит искушать судьбу и пора создать своё родовое гнездо. И выбор пал на Железноводск – город с прекрасным климатом, где жили мои родители. Теперь и у нас там квартира с прекрасным видом на горы. Иногда я туда приезжаю, иногда Лена в Москву, так и живём. И мы не ропщем на положение вещей, думаю, даже находим в нём определённое удовольствие, поскольку безумно рады каждой нашей встрече.

– Судя по вашим бесконечным переездам из города в город, на одном месте вам не сидится?
– Наверное, я всё время в поисках, хотя это происходит не сознательно. Меня не пугают переезды, потому что этот путь проделан мною сотни раз. Считаю, что намного страшнее, когда ты сидишь на одном месте и начинаешь скучать, – вот это гадкое состояние. Везде, где бы я ни жил – от Петропавловска-Камчатского до Мурманска, – в каждом городе меня что-то держит, что-то цепляет. С лёгкостью могу везде начать жизнь заново.

– На сегодняшний день вы осели в Москве, ставите спектакли в МХТ имени Чехова, «Современнике». А вновь выйти на сцену не как режиссёру, а как актёру не хочется?
– Во мне произошли необратимые процессы: из актёрства в режиссуру ещё можно перейти, но назад пути нет. Как актёр в театр я уже никогда не вернусь, даже при огромном желании. Уже на поклон-то выхожу на ватных ногах, поскольку страшно стесняюсь публики.



– Однако от ролей в кино не отказываетесь?
– От киноролей могут отказываться люди, которые в день получают по двадцать сценариев, а я этим похвастать не могу. К тому же у меня есть основная работа – я делаю спектакли. Но если появляется время, чтобы участвовать в съёмках, начинаю рассматривать предложения. Любопытно, что изначально о кинокарьере я вообще не думал. И сниматься начал благодаря моему сыну, это вообще отдельная и увлекательная история.
Когда учился у Петра Наумовича Фоменко, часто брал Глеба с собой в театр. Ему было восемь лет, когда моему однокурснику Василию Сенину в спектакль понадобился ребёнок. А на нашем курсе ребёнок был только у меня. Если честно, идея тогда показалась не очень хорошей, потому что пришлось бы ходить с ним на репетиции, водить на спектакли. Но Лена сказала, что все заботы возьмёт на себя. После «Фро» Глеба взял к себе в спектакль Пётр Наумович Фоменко. А потом сына увидел режиссёр Борис Хлебников, который собирался снимать фильм «Коктебель».

– Прямо как в сказке!
– Наверное, со стороны так и выглядит. На самом деле это просто стечение обстоятельств. Мне в тот момент было не до этих его съёмок, и опять все вопросы взвалила на себя Лена. Когда Глеб прошёл пробы, я всё-таки решил встретиться с режиссёром. Думаю, сын – самое дорогое, что есть в моей жизни, поэтому надо понять, в каком фильме его собираются снимать. Познакомился с Борисом и успокоился. Я понял, что для десятилетнего Глеба оказаться в компании таких авторитетных людей, как Хлебников, – неплохой багаж. Ну а благодаря участию сына в «Коктебеле» я и сам познакомился с режиссёром Лёшей Попогребским, с которым и началась моя работа в кино.

– Значит, Пускепалис-младший устроил отца в кино?
– Однажды мы поехали с Леной в Абрамцево, где снимался один из эпизодов «Коктебеля». До этого Алексея Попогребского я не знал. Там и познакомились. Через какое-то время Алексей мне позвонил и спросил: «Как насчёт того, чтобы сняться в кино?» – «Лёша, я тебя умоляю, какое кино? Даже не думай». – «Нет, серьёзно. У меня есть сценарий, главный герой – это ты». Помню, тогда про себя подумал: «Собака лает, ветер носит». Я тогда, по-моему, с Геннадием Хазановым сотрудничал, спектакль делал. И ответил: «Нет, Лёша. Есть прекрасные талантливые артисты, обученные, мне не до этого». Но Попогребский передал сценарий «Простых вещей», который мне безумно понравился. Я подумал: «Как хорошо, что есть люди, которые такое пишут!» И всё равно долго не соглашался на съёмки. Был у меня уже один опыт в «Прогулке» Алексея Учителя: четыре дубля, один день, ночь, Камергерский переулок – я тогда так ничего и не понял. Кино – не кино? Повторять не хотелось. И всё-таки Лёша смог меня убедить: «Я тоже, знаешь, в первый раз самостоятельно кино снимаю, так что мы с тобой в равных условиях». А потом начали снимать…

– И как вам этот процесс?
– Главное в нём – не смотреть на себя в монитор во время съёмок. Так поступают многие актёры, а для меня это – смертельный номер. Как-то у режиссёра Веры Сторожевой случайно увидел свой дубль, и всё – смену можно было отменять. У меня тут же появляется страшный зажим, испытываю к себе чудовищную личную неприязнь. Потому что, когда снимаюсь, реально нахожусь в заданной ситуации, живу в ней. То же самое происходит, когда я что-то показываю своим артистам во время репетиций, – не думаю в эти моменты, как выгляжу, просто пытаюсь достучаться и быть убедительным. И не дай бог увидеть себя со стороны!

– Актёрскую профессию выбрал и ваш сын Глеб, поступив в 2009 году в РАТИ. Вы одобрили его выбор?
– Мне нравится, что это произошло без моего вмешательства. Даже к вступительной программе сына готовили актёры в Магнитогорске – учили петь, читать, двигаться. Так что это исключительно его инициатива, желание, тяга. Какое-то время я беспокоился, что он пошёл этим делом заниматься по инерции. Но мои наблюдения за его студенческими работами, отзывы педагогов доказали, что Глеб сделал осознанный выбор.