Я всегда иронизировал по поводу «знаков судьбы» и прочей эзотерической лабуды. И напрасно.

Год Змеи начался с испытаний. Сначала нежданная, как майский снег, болезнь с переосмыслением прошлого и настоящего. Не успел прийти в себя, как разорился мой давний успешный работодатель, и один из трёх рабочих фронтов разом перестал существовать.

Минус тридцать из бюджета, да ещё сразу, – потеря ощутимая, я неистово задёргался в поисках компенсации и только тут понял, как был счастлив, семь лет получая эту «штуку у.е.» в режиме фриланс (внештатно, по договору. – Ред.). Шеф приглашал меня в ресторан в последнюю пятницу каждого месяца, вручал конверт с деньгами, оплачивал столик, за обедом ставил задачи на грядущий месяц (ну разве не счастье?), и… до следующей «последней пятницы» шефа я не видел.

– Не мельтеши, – посоветовала жена. – Отдохни, сосредоточься на творчестве. У тебя и так остаются две работы плюс военная пенсия. Может быть, это знак? Судьба расчищает тебе пространство для чего-то важного.

Я хмыкнул и налил стаканчик виски.

Однако уже на следующий день получил «знак»: позвонил незнакомый человек, представился продюсером и сообщил, что хотел бы снять полнометражный художественный фильм по моему военному рассказу.

Мы встретились в кафе вечером того же дня. Продюсер оказался спортивным бритоголовым парнем лет сорока, с манерами стопроцентного мачо, но при этом прекрасно образованным и целеустремлённым.
– Могу купить хоть сейчас ваш рассказ, но совершенно очевидно, что сценарий писать надо только вам. Я по натуре идеальный прагматик, но, читая рассказ, плакал. Любой другой сценарист расплещет ваши эмоции. С жанром вы справитесь, не сомневаюсь. Пожелание одно – максимальная достоверность военного быта, диалогов, поступков, характеров. О чём мечтает среднестатистический солдат-срочник? ДМБ… А ещё – жрать, спать, бабу… ну и выпить… Сам воевал, знаю.

«Жрать, спать, бабу, выпить, – думал я, сидя ночью за рабочим столом. – Ну а как же это было у нас?»

А у нас… У нас была учёба в элитном военном вузе, но «дрючили» нас на первых трёх курсах не меньше, чем в войсках.

Постоянные кроссы, строевые занятия, турник и брусья в спортивном городке… Два раза в неделю подъём в четыре утра и строем в любую погоду в плавательный бассейн СКА, и там по свистку – от бортика к бортику, и чтоб не меньше километра без передышки… Естественно, после бассейна мы не просто клевали носами на лекции, но даже падали и катились вниз по ступенькам аудиторных амфитеатров.

Был у нас и соответствующий фольклорный стишок:
Я весёлый пятикурсник,
Шаловливый, озорной.
У меня есть два рефлекса –
Пищевой и половой.

Ну, на пятом курсе – возможно… А вот на первом хотелось только жрать и спать. И не есть, а именно жрать.

В наряде по камбузу один из наших ребят спёр из помещения хлеборезки килограмм сливочного масла, сожрал это масло в одиночку без хлеба, а ночью ему приснился кошмарный сон: его схватили фашисты, связали и с хохотом кормят насильно сливочным маслом. Проснулся парень от недвусмысленных позывов, через час ему пришлось даже вызывать «скорую»…

В зале для приёма пищи мы сидели по четыре человека за столом. И масло нам давали почему-то не порционное, а кусок, который предстояло разрезать. Каждому из нас по очереди вменялось в обязанности делить сливочное масло.

Мой друг Вовик признался, что когда приехал на самые первые каникулы, тощим, с запавшими щеками, то первым же делом взял со стола маслёнку, разделил масло на четыре части, и его мама заплакала.

Мечтой любого из нас было попасть в гости. Это оказалось возможно благодаря девчонкам, с которыми мы знакомились. Помню, как Лёха из соседнего взвода пригласил нас с Витей Лешим на смотрины своей невесты. Лёха очень дорожил нашим мнением и 7 ноября, сразу после военного парада (наш курс стоял под дождём в оцеплении), потащил нас к Вике. Родители приняли курсантов радостно. Нас с Витей сразу усадили в гостиной за стол, а Лёха усердно помогал будущим жене и тёще в сервировке. Сначала на столе появились чистые тарелки, фужеры и столовые приборы. Потом Вика принесла огромный поднос, на котором тоненькими кружочками был нарезан дефицитный в то время сервелат. А потом… и Лёха, и его будущая родня надолго пропали на кухне. Смотрели мы с Витей Лешим на сервелат, смотрели и… Не сговариваясь берём вилки и нанизываем по ломтику, потом ещё по ломтику, потом ещё…
– Стоп, Джексон! – воскликнул Витя Леший (Витя всех однокурсников называл Джексонами).

Тревога была поднята не напрасно – половина сервелата как-то незаметно была съедена, и на подносе досадными проплешинами то тут, то там зияло днище… Спохватившись, мы стали судорожно выравнивать оставшийся сервелат вилками, и в этот миг в гостиной появились хозяева.

Теперь нам смешно вспоминать этот казус, но тогда-а… Скажу только, что Лёха вскоре на Вике женился, но нас к себе домой больше не приглашал.

В конце первого курса мы в качестве статистов участвовали в полевых военно-медицинских учениях: бежали за танками в атаку по высокой росистой траве, спотыкаясь о болотные кочки.

У каждого в нагрудном кармане бушлата была записка с легендой. В моей записке, например, значилось: открытый огнестрельный перелом правого бедра, кровопотеря, шок.

В указанном месте я добросовестно рухнул в болото, и через десять минут меня подобрали третьекурсники-санитары, наложили жгут, сделали имитационный укол промедола, принесли на носилках в медсанбат.

А там шестикурсники, без пяти минут врачи, сдавали по нашим легендам экзамен преподавателям кафедры военно-полевой хирургии.

После проведения учебно-лечебных мероприятий нас отпустили. С тем же Витей Лешим мы шли по территории учебного центра, и ноги сами собой привели нас к палатке с вывеской «БУФЕТ». После бега за танками, лежания в мокрой траве и на койке медсанбата вдруг невыносимо захотелось жрать.

Денег у нас хватило только на два стакана чая с сахаром и четыре куска белого хлеба. Хлеб мы сожрали мгновенно, а вот чай был слишком горячий. За соседним столиком стоял молодой майор в полевом обмундировании и неторопливо вкушал кофе с сырно-ветчинными бутербродами.

В это время в буфет ворвался наш однокурсник Игорёк по прозвищу Наф-Наф. Наф-Наф был из зажиточной профессорской семьи, и на курсе его очень не любили за жадность. Радушно поздоровавшись, Наф-Наф накупил ватрушек с творогом, бутербродов, пирожных, два стакана персикового сока, притащил всё это за наш столик и стал торопливо жрать, успевая при этом рассказывать, как промок в болоте и теперь наверняка подхватит насморк.

Созерцать самодовольно жрущего Наф-Нафа было невыносимо, и тут Игорёк встрепенулся, что ему этого мало и надо бы съесть что-то ещё…

Он отправился к буфетной стойке, и пока выбирал, мы с Витей торопливо сожрали и его ватрушки, и два бутерброда с сыром, и выпили оставшийся стакан сока.

Довольный Наф-Наф снова подрулил к нам с новой порцией снеди.
– Ой! – воскликнул Игорек. – Ой, ребята, у меня тут были две ватрушки, два бутерброда и сок… Вы не видели?
– Тут такое дело… – сказал Леший. – Видишь вон того майора? Это он сожрал твой хавчик, пока ты к стойке ходил. Спроси у него сам.

Майор в это время уже закончил есть и, утерев салфеткой рот, вышел из палатки. Наф-Наф возмущённо ринулся следом за офицером, потом застыл в дверном проёме, глядя майору вслед, и с огорченным видом вернулся к нам.
– Ну? – спросил его Леший. – Ты бы с него хоть деньги взял.

Наф-Наф тоскливо поглядел в дверной проём и сокрушённо вздохнул:
– Всё равно ведь не отдаст…

На втором курсе наш взвод неожиданно сняли с занятий, велели одеться в парадную форму и привезли в клуб Академии. Как оказалось, начальник нашей альма-матер собственной персоной принимает министра обороны СССР маршала Гречко и после прогулки по академическим кварталам им в клубе накрыли стол.

Нас, конечно же, голодных, но в белых ремнях и перчатках, расставили на лестнице и у дверей в качестве почётного караула. Двоих человек, безусловно, отличников учёбы, даже поставили с внутренней стороны дверей в помещении, где генерал-полковник с маршалом будут трапезничать.

Минут через двадцать пожаловало Высокое Начальство. Обращая на нас внимания не больше, чем на побелённые придорожные деревца, генерал с маршалом прошли в зал. Сколько же они там пробыли? Минут двадцать, не более. Потом «перцы», всё так же не глядя на нас, спустились по мраморной лестнице вниз и вышли из клуба.

В этот миг отворилась дверь «трапезной» и выглянул отличник учёбы Вовик, стоявший на часах внутри.
– Пацаны! Идите все сюда! Тут такое!..

Дружным стадом мы ломанулись вверх по лестнице, ввалились в трапезную и увидели…

Это теперь меня не удивить ни осетриной, ни сёмгой, ни красной и чёрной икрой, ни армянским коньяком, ни… А тогда мы жадно лопали пустой борщ, и перловую кашу, и картофельное пюре на воде, и какую-то прогорклую пережаренную рыбу, и… А потому восторг при виде маршальского стола был неописуем.

Помните эпизод из советского фильма «Три мушкетёра» – как Его Величество король Франции завтракал в походной палатке? С брезгливым выражением на лице король вкусил оливку, потом ещё какую-то мелочь, потом едва пригубил вино из кубка, швырнул в тарелку салфетку и вышел вон. А свита? Свита стояла секунд десять, а потом набросилась на королевский завтрак и начала жадно жрать!

Именно так поступили и мы, советские гардемарины, давясь и выкрикивая с набитыми ртами:
– Икра чёрная, господа! Икра красная, господа! Сёмга, господа! Астраханский осётр! Буженина с хреном! Гусиный паштет! Оливки! Коньяк, господа!..

На столе была единственная бутылка пятизвёздочного армянского коньяка. Генерал с маршалом выпили по мельхиоровому «напёрстку», закусили икоркой, а потом вдруг решили поехать к командующему Ленинградским военным округом.

А стол… А что стол? Не генеральское это дело задаваться вопросами, что будет со столом, и уж точно не маршальское.

Армянский коньяк мы выпили из горла, следя за тем, чтобы каждому досталось по глоточку. Двадцать четыре «глоточка» – и кончилась едва початая бутылка со спелым солнышком, встающим над гладью озера Севан, над легендарной горой Арарат.

За какие-то десять-пятнадцать минут роскошный стол был разграблен, опустошён, осквернён.

И вот тогда-то распахнулись разом обе створки массивных дубовых дверей, и страшная истеричная матерщина ворвалась в зал, хлестнула наотмашь по нашим душам. Нет, нет, мы не агнцы, мы и сами матерились, но чтоб так грязно-о-о!..

На пороге стояли двое. Толстый запыхавшийся полковник – начальник продовольственной службы академии и прапорщик – начальник курсантской столовой. В руках у прапора были две огромные хозяйственные сумки. Не возникало сомнения: начпрод явился, чтобы оприходовать деликатесы, и тут такой облом!
– Суки-и-и-и! Падлы-ы-ы-ы!.. Во-о-он отсюда! Я подам рапорт! – это были самые нежные слова, извергавшиеся из полковничьего нутра.

Возмущённый полковник действительно позвонил начальнику курса. Удивительно, но наш свирепый Гунька невозмутимо ответил:
– Ну и что?
– Как «ну и что»?! Я подам рапорт, я привлеку ваших курсантов за воровство, за хищение социалистической собственности!

И тут Гуня ответил начпроду, что сожранные нами деликатесы социалистической собственностью уже не являются, потому как списаны на маршала с генералом. А ребят, между прочим, не покормили перед банкетом, вот они и съели маршальские объедки. Делов-то…

Начпрод грязно выругался и заткнулся навсегда. Эту историю нам поведал курсовой писарь – тот самый жених Лёха, он во время разговора рядом с Гунькой стоял и всё слышал.

А что касается солдат и матросов-срочников… Помнится, я был лейтенантом и замещал убывшего на учёбу начальника базового лазарета. И вот заявился ко мне на амбулаторный приём не просто матрос-годок, а легенда и ужас всего гарнизона, раздолбай, грек по фамилии Унифаций!

Унифаций оказался совершенно здоров, но когда я объявил ему об этом, заговорщицки зашептал:
– Ну товарищ лейтенант, ну пожалуйста, ну спрячьте меня на две недели!.. А я вам взамен всю наглядную агитацию переделаю.

Надо сказать, что грек Унифаций был талантливым художником. Купился я на заманчивое предложение, госпитализировал легендарного разгильдяя.

Дня три Унифаций отъедался и отсыпался, а потом исчез.

Что тут было! Искали беглого грека по всему гарнизону и в соседнем курортном городке. Разъяренный начмед – старый подполковник Григорьич – орал на меня:
– Это ты устроил каникулы Унифация?! Теперь сам на губу пойдёшь! А то и под суд!

Вскоре коварный грек был выслежен и схвачен… на продовольственном складе местного санатория. Там Унифаций жрал, спал и петрушил толстую кладовщицу.

Дело Унифация спешно замяли по понятным флотским причинам: начальнику гарнизона надо было назначаться на адмиральскую должность, командиру части – занимать его место, а командиру роты, где служил Унифаций, – поступать в Академию.

А ещё через три дня у коварного грека обнаружили гонорею, и положили Унифация в севастопольский госпиталь, откуда он снова через неделю сбежал к (тоже толстой!) заведующей производством ресторана.

И жрал у неё грек Унифаций, и спал, и… это самое тоже делал, пока не схватили его и не посадили на гауптическую вахту. Но это, как сказал уважаемый Леонид Каневский, уже совсем другая история…

На флоте говорят: куда матроса ни целуй – везде у него задница. Но лично мне милее определение моего первого начмеда Григорьевича: «Матрос – он тот же ребёнок, но с большим пенисом».

А к пятому курсу у нас стал доминировать над пищевым другой, вполне предсказуемый инстинкт, но это тоже совсем другая и не вполне газетная история.

Теперь я увлечённо работаю над киносценарием, до боли сердечной переживаю заново жизнь своих героев, штудирую сценарный мастер-класс голливудского киногения Роберта Макки, старательно следую предписанной продюсером беспощадной достоверности явлений и событий.

Да, насчёт достоверности – продюсер подбросил мне историю из собственной жизни. Блокпост на Кавказе. Адская жара. И они с одногодком развалились среди мешков с песком.

Они только что сожрали на двоих фантастически огромный арбуз: сначала распилили пополам, а потом отрезали штык-ножами гигантские ломти и жрали, жрали…

Нажрались так, что бросили автоматы, сняли ботинки и стали похожи в своих бронежилетах на обожравшихся зелёных пузатых ниндзя-черепашек.

И тут тормозит проезжающая мимо белая «шестёрка», и оттуда по ним из двух автоматов как лупанут… Упали зелёные пузатые черепашки среди мешков с песком, описались и обкакались от ужаса. Спасибо ваххабитам, гранату не бросили, опорожнили магазины и уехали…

Так вот, я пишу сценарий, но странное дело, ещё совсем недавно в творческом угаре мне ужасно хотелось съесть что-нибудь вкусненькое или налить в бокал дорогого красного сухого вина и медленно пить, обдумывая сюжетную канву, а теперь – как отрезало…

Рефлекторно подхожу к холодильнику, открываю дверцу, рассеянно взираю на содержимое и… закрываю.

И любимый фужер тончайшего стекла давно уже не стоит на компьютерном столике.

И вот так неделю, вторую, месяц… Сказал об этом своей Марише, она вроде озаботилась, но промолчала.

А на следующий день мы зависли в спа-салоне нашего фитнес-клуба, и тут жена меня легонько толкает на бортике бассейна:
– Очнись! Неужели не видишь?
– Не вижу? Что не вижу?
– Не что, а кого. Девушка! Вон та, в обалденно-рискованном купальнике, как ты говоришь – Мартыш-Кибальчиш и полное торжество материи над духом… Неужели не среагировал? Даже я, женщина, и то повелась!

Только сейчас замечаю «торжество материи над духом», вихляющее божественными полушариями по направлению к раздевалке.
– Ах, да! – говорю. – И в самом деле… торжество…
– А ну-ка постой! – спохватывается жена. – Ты когда, мой дружочек, в последний раз диспансеризацию проходил? Такую, чтобы от и до?
– Дай вспомнить… Кажется, двенадцать лет назад, при увольнении с флота в запас.
– Двенадцать ле-е-е-ет? Без обследования? Так вот, слушай мою команду, завтра утром явишься ко мне в институт оформляться на дневной стационар.
– Но я пишу сценарий!
– На здоровье! Два-три часа на рентген, УЗИ, кардиограмму, анализы твоему киноподвигу не навредят. Измена изменой, но сам подумай – вчера ещё здоровый мужчина вдруг не ест, не пьёт своё любимое вино и не вскидывается на… сам знаешь что. Завтра же на дневной стационар!
– Есть на дневной стационар! – покорно отвечаю я.

Именно так принято отвечать на военной службе, где обитают здоровые мужские индивидуумы со здоровыми инстинктами и рефлексами.