Обжорный декамерон
14.06.2013 00:00
Дегустация превратилась в пытку

Обжорный декамеронЕсть у нас с друзьями любимая баня, этакие петербургские Сандуны. Не беда, что надо тащиться туда на метро через весь город. Цель оправдывает любые средства. Зато там пар горячий, как в аду!

Один из завсегдатаев данного заведения год назад перенёс клиническую смерть и рассказывал в промежутках между заходами, что настоящий ад именно так и выглядит, а потому смерти не надо бояться, уж вечная баня с вениками, купелью и буфетом всем нам, многогрешным, обеспечена!

Для мужиков баня – понятие многогранно-растяжимое. Баня может быть для семьи, корпоративного общения, удалого гусарского разврата, для встреч с одноклассниками и однокурсниками, для проводов кого и куда угодно, для встреч и деловых переговоров. Всё это я с лихвой на себе опробовал. Не встречал только бани для поминок и ещё терпеть не могу бани в одиночестве.

В наших питерских «Сандунах» у входа красуется замечательный плакат: голый мужичок стыдливо прикрывается тазиком, и всё венчает грозная надпись: «В бане генералов нет!» Это означает – здесь все равны. Парьтесь на здоровье, общайтесь на равных – генералы вы или сантехники.

А ещё в наших «Сандунах» есть обалденный буфет. Только там подают вкуснейшие (с мангала!) шашлыки с маринованным лучком и селёдочку крупную так вкусно сервируют с лучком и картофелем! И!... И!.. И!..

И речь здесь пойдёт уже не о бане, а опять о жратве.

Дело в том, что близкие друзья, Саша, Гена и Славик, прочитали мой новый рассказ «Основной инстинкт» («Моя Семья», №22) и возопили: «А с нами ты советовался, когда писал? Мы ведь тоже служили и тоже жрали!» В общем, решено было устроить банный день обжорных воспоминаний.

Абонировали мы отдельную кабинку в воскресенье с утра пораньше, напарились, напрыгались в купель, заказали фирменных шашлычков, селёдочки, свежайшего живого пивка…

Первым начал Саша.
– Все мы, конечно, любим блюда из свиных ушей. Свиные уши с тушёной капустой – краеугольный камень бюргерской кухни. Распрекрасные салаты из свиных ушей в немецких пивных ресторанах делают. Но был у меня на службе и такой случай.

Возвращается как-то вечером в казарму наш земляк по имени Мишка. Мишка, как и мы, служил последний год и заведовал нештатным подсобным хозяйством нашего полка. Куры были у Мишки в хозяйстве, овцы, а главное – много свиней. И вот после очередного забоя возвращается Мишка в казарму со свёртком и шепчет нам: сегодня после отбоя будет вечер немецкой кухни!

Обрадовались мы, и, как только объявили отбой, собрались все деды в Ленинской комнате.

Открывает Мишка свёрток, а там и вправду лежат свиные уши. Только не такие, как в немецких ресторанах, а страшные: грязные, окровавленные и волосатые. Подумали мы, подумали и решили эти уши сварить.

Для начала уши помыли с хозяйственным мылом, потом спёрли из ротной канцелярии ножницы и постригли уши, но щетина всё равно осталась. Хотели побрить, но решили – и так сойдёт, бывает же щетина в сальтисонах, и ничего…

Нарезали мы ломтиками мытые и стриженые уши, посолили, поперчили, затолкали в трёхлитровую банку, залили кипятком и засунули туда же мощный электрокипятильник.

Процесс пошёл. Бурлит в банке кипяток, уши варятся, а мы только водичку время от времени подливаем.

Попробовали бульон – что-то всё же не так. И тут Мишка говорит: а давайте-ка мы сделаем вот что. С этими словами он метнулся в каптёрку и притащил две пачки горохового концентрата: без наполнителя, мол, уши будут невкусными, а ничего другого, кроме гороховых брикетов, в роте не нашлось.

Брикеты мы тщательно измельчили молотком и затолкали в бурлящую воду. И тут… И тут раздался такой силы взрыв, что всех нас осыпало осколками стекла, обожгло кипятком, а во всей трёхэтажной казарме погас свет.

Потом, когда свет включили, увидели, что волосатые ломтики свиных ушей свисают буквально отовсюду – со стен, с потолка, с наших физиономий, а самое главное и самое страшное – с портрета вождя мирового пролетариата, который Ленкомнату украшал.

Скрыть политическое святотатство такого масштаба было невозможно, и едва зажили ожоги на наших физиономиях, отвёз нас оптом ротный старшина на гауптическую вахту.

А Мишка после армии поступил в политех и всё пытался сделать научную работу – что-то вроде «влияние гороховых концентратов на электронагревательные приборы».

Посмеялись мы, и слово взял Гена:
– А нас, братцы, частенько потчевали в армии картошкой, перловкой или макаронами со свиной тушёнкой. Звучит это вкусно, а на деле – тушёнка очень жирная, и мало её в сравнении с наполнителями. А тут ещё, когда банки открывают в столовой, слетается весь суточный наряд, начинает тушёнку ложками из банок жрать, и тушёнки становится ещё меньше. Начальство думало-думало и нашло гениальное решение проблемы.

Для открытия банок с тушёнкой выделялся один-единственный солдатик. Деды на кухню дежурить не ходили, и мы бросали жребий. Счастливчика вместе со всеми банками и консервным ножом закрывали в отдельной комнате: допустим, двести банок тушёнки и один солдат. Ключ дежурный по столовой клал себе в карман. А когда все банки были вспороты, солдатик стучал в дверь и под присмотром дежурного открытую тушёнку выносили в варочный цех.

Расчёт начальства был прост: сколько сможет один человек сожрать тушёнки? Ну, две полукилограммовые банки, ну, от силы три. А вот если тушёнку открывают пять человек, то съедают они при этом пятнадцать банок, да ещё десяток заныкают куда-нибудь.

Был у нас в роте тощенький такой солдатик по имени Гоша. Год прослужил, а оставался худущим, как Кащей. И с тушёнкой Гоше не везло, потому как ни разу он не вытаскивал вожделенный жребий.

И вот как-то, будучи в наряде по столовой, сжалились мы и уступили Гоше священную должность банкооткрывателя.

Закрыл дежурный по столовой Гошу вместе с тушёнкой в разделочном цеху, а когда открыл… Гоша наш лежал на полу и корчился… Оказалось, съел Гоша целых десять банок свиной тушёнки, и увезли его на «скорой» в госпиталь с заворотом кишок и приступом острого панкреатита. А тушёнку пришлось открывать заново, потому как Гоша съел первые десять банок, которые вспорол.

Недавно отыскал я Гошу в интернете: такой же худущий и мяса вообще не ест. Ни в каком виде!

Настала очередь Славика. Славик в девяностые годы окончил морской факультет Военно-медицинской академии, и распределили его в Гремиху – самый удалённый гарнизон Северного флота. Пережил там Славик свою первую полярную зиму, и вот настало лето – лепота: солнце над горизонтом висит круглосуточно, снег растаял, комары проснулись, скромные северные цветочки зацвели.

В начале июня большинство офицеров отправили свои семьи на большую землю – сначала пароходом до Мурманска, а потом поездами – у кого где имеются родственники. Тут даже Питер – вполне южный город. Принцип один – лишь бы подальше от Северного полярного круга.
Отправил и Славик свою жену с маленьким ребёнком. Сидит полуголодный лейтенант, дежурит по гарнизонному лазарету. И тут открывается дверь и входит друг Славика – Петя, тоже лейтенант и военный инженер. Петя тоже отправил жену и ребёнка к родным, в Тамбовскую область, Гоше тоже было тоскливо и, разумеется, голодно.

– Слушай, Славик, у тебя шило* есть? – спрашивает Петя.
– Найдётся, – отвечает Славик. – Только вот с закусоном неважно, тарелку лазаретных макарон я только что съел.
– У меня есть! – просиял Петя и достал из портфеля банку консервированных болгарских голубцов.

И предложил Петя Славику не просто «забульбенить шила» в лазарете и закусить голубцами, а подняться на ближайшую сопку, развести костерок, то есть устроить пикничок.

Предупредил Славик дежурную сестру, где его найти в случае чего, отлил из потаённой банки 300 граммов спирта, и полезли они с Гошей на сопку.

Оглядели лейтенанты окрестности – лепота! Развели костерок, пугнули комаров и мошку, тяпнули первые 50 грамм и продолжают любоваться. Когда костерок чуть прогорел, Петя положил на угли банку с голубцами, чтобы прогрелись.

Выпили лейтенанты снова по пятьдесят и снова полюбовались. Тяпнули ещё, и Петя говорит:
– Пойду посмотрю, как там наши голубцы, а то уже живот сводит от голода.

Подошёл лейтенант к костру, наклонился, и в это самое мгновение банка взорвалась. Забрызгало Пете всю физиономию раскалёнными голубцами, завыл он страшным воем. На этом пикник закончился.

Тащил Славик на себе голодного, пьяного, воющего Петю обратно в лазарет, обрабатывал ему перекисью водорода обожжённый фейс в перевязочной. Пете повезло: он успел каким-то чудом закрыть глаза в момент взрыва…

Обожжённую физиономию лечили три недели, к тому же Петя получил фитиль от начальства, а ещё усвоил, что консервные банки надо перед употреблением вскрывать или как минимум греть на водяной бане.

– А у нас, – продолжил я, – учился на курсе парень по прозвищу Организм. Был этот Организм культурист и разгильдяй: настоящий мачо с рельефами Шварценеггера, эталон не только мужской силы и красоты, но и выносливости человеческого организма.

И вот однажды наш сосед по комнате Вова Ребров по прозвищу Рембрандт получил из дома продовольственную посылку. Надо сказать, что Рембрандт уже на втором курсе капитально «закладывал за гюйс», то есть за воротник, то есть употреблял спиртное. Родители об этом прознали и вместо денег посылали сыну раз в неделю продовольствие.

И вот притащил Рембрандт в комнату очередную посылку. Открываем, а там среди прочего – батон полукопчёной колбасы! Огромный, но покрытый толстым слоем бело-зелёной плесени. Выбросить такое сокровище нам, понятное дело, стало жалко. Для начала отмыли колбасу под краном тёплой водой с мылом, потом полили тройным одеколоном и подожгли. Когда плесень была уничтожена, мы батон разрезали и увидели, что на срезе колбаса не очень презентабельно смотрится: зеленоватая и с душком.

От досады мы готовы были плакать. Сидим гадаем, как поступить. И тут кого-то из нас осенило: надо поставить биопробу, то есть опробовать сомнительный продукт на добровольце: пусть доброволец сожрёт пару ломтиков, а дальше посмотрим.

Добровольцев не нашлось. И тут нас осенило: а давайте Организма угостим – он здоровенный и вечно голодный.

Отрезали мы, учитывая коэффициент могучести Организма, аж половину батона колбасы, выглянули в коридор, а тут как раз подопытный идёт собственной персоной, позанимался в спортгородке на брусьях, принял душ и, понятное дело, хочет жрать.
– Организм! – позвал однокурсника Рембрандт.
– А! – откликнулся Организм.
– Слушай, Организм, ты колбасы хочешь? Бери! Просто так! Угощаем!

Организму дважды предлагать не надо, хватанул у Рембрандта из рук колбасу и пошёл дальше по коридору, откусывая прямо на ходу.
Было это после занятий, приблизительно около четырёх часов пополудни.

После вечерней проверки Рембрандт подошёл к подопытному, спросил, как тот себя чувствует, и получил ответ: «Не дождётесь!»
На всякий случай выждали ещё полтора часа. После отбоя Рембрандт снова сходил к Организму. Сонный качок послал его подальше, при этом не забыл спросить, не осталось ли ещё колбасы?
– Всё в порядке, парни, можно жрать! – заявил сияющий Рембрандт.

И сожрали мы на четверых оставшиеся полбатона зеленоватой колбасы, и еле дожили до рассвета. А на рассвете увезли нас всех четверых в клинику инфекционных болезней.
– Кто ещё ел колбасу? – допытывались доктора. – Организм? Как фамилия этого Организма? В какой группе учится?

Возмущённого, брыкающегося Организма забрали в клинику прямо с занятий, тщательно обследовали и выявили, что парень абсолютно здоров!

На службе жрут не только солдаты и матросы, не только курсанты и лейтенанты, но даже полковники и генералы.

С моим старшим товарищем и наставником – полковником, кандидатом медицинских наук и сотрудником центрального аппарата ВМФ – случилось в конце 80-х такое приключение.

Вызывает полковника поутру в кабинет генерал, начальник медицинской службы флота, и говорит:
– Николай Юрьевич! Сегодня вам предстоит исполнить ответственную, но очень приятную миссию. Вам предстоит принять участие в работе государственной комиссии по утверждению новых продовольственных автономных пайков для экипажей атомных подводных лодок. После дегустации, понятное дело, отпускаю вас домой. А утром доложите мне свои впечатления и предложения, если такие будут.

Как и положено на военной службе, полковник ответил: «Есть!» – и отправился в засекреченный НИИ, в котором занимались разработкой спецпайков – для подводников, лётчиков, космонавтов, полярников и прочих особых контингентов.

Директор НИИ собрал комиссию в конференц-зале и сконфуженно сказал:
– Товарищи! Приношу свои искренние соболезнования! Дело в том, что я распорядился закупить для работы комиссии ящик армянского коньяка и три ящика сухого вина: красного и белого. К сожалению, праздник не состоится, так как на дегустации выразили желание присутствовать заместитель министра обороны и министр пищевой промышленности СССР.

Все десять членов госкомиссии скорчили скорбные физиономии.

Тут же прибыло высочайшее начальство, и мероприятие началось.
– Это была самая иезуитская пытка в моей жизни, – вспоминает полковник. – Мы вкушали множество блюд и продуктов – от чёрной и красной икры до консервированного хлеба и галет. Были там и осетровые балыки, и телячьи языки в желе, и сыры и копчёности в ассортименте, и специальные сорта шоколада, и натуральные соки, и сублимированные вторые блюда, и паштеты, и компоты из экзотических фруктов, и… Чего там только не было!

Однако уже после первых проб дегустация превратилась в пытку. Что я только ни делал, чтобы продержаться. И пытался сачковать, и выскакивал в умывальник полоскать рот водой… И понял я, что любые самые вкуснейшие деликатесы без выпивки превращаются просто в жратву, что нет никакой разницы между икрой чёрной паюсной и икрой кабачковой, если к процессу не прилагаются рюмка коньяка или фужер хорошего вина!

Втайне мы надеялись, что замминистра с министром побудут с нами полчасика и свалят с мероприятия, но гросс-чиновники упорно досидели до последней пробы, поучаствовали в обсуждении, а ушли только после того, как отпустили нас. Подозреваю – они и выпили алкоголь, который припас директор НИИ для комиссии!

Генералу полковник доложил поутру примерно следующее: пайки, без сомнения, достойные, научно обоснованные, но любая еда без выпивки – изощрённая иезуитская пытка! Прошу два отгула в компенсацию за перенесённые страдания!
Генерал улыбнулся и отгулы дал.

Рассказывали мы о жратве увлечённо, не замечая, что в дверях кабинки торчат головы контролёра, бармена и банщика. Напоследок Саша прочел стих своего сослуживца из дембельского альбома:

Я пошёл в чепок**,
я достал рубля,
накупил коржей
и нажрался я!
Я разгрыз коржи,
слышен зубьев скрип.
А коржи из ржи!
Просиял мой лик!
Потекла слюна
сквозь набитый рот.
С чёрной завистью
смотрит весь народ.
Круглый корж в руках,
словно шар земной.
Пол-Земли за раз
откушу долой!..

Раздались овации банного персонала. Вслед за эти нам «от заведения» преподнесли ещё по порции шашлыка и восемь кружек пива!

Владимир ГУД,
Санкт-Петербург

* Шило – на флоте: неразведённый спирт.
** Чепок – солдатское кафе.