Что это – охота на ведьм? Город, захваченный врагами? Может, надзиратели в женском концлагере лютуют? Да ничего подобного. Это жители обычного французского городка празднуют своё освобождение от немецких оккупантов.

У нас по такому поводу были счастливые слёзы, объятия, бас Левитана из репродуктора и салюты. А французы проявляли свою радость несколько иначе.

Впрочем, наши народы различает многое, в том числе опыт войны и оккупации.

Лишь бы не было войны

Перед началом Второй мировой Франция воевать не хотела. Ей и так хорошо жилось. По результатам Первой мировой войны основной экономический конкурент – Германия был унижен и вытеснен с мировых рынков. Мало того, немцы выплатили многомиллиардные репарации странам-победительницам и лишилась многих территорий.

Но эта победа несла в себе зёрна будущего поражения, потому что проигравшие затаили злость и желание отомстить, а Франция, наоборот, разжирела и размягчилась от привалившего богатства. Она не хотела отдавать полученное, но и драться за него тоже не хотела. Воспоминание о предыдущей бойне наполняло души французов тоской и ужасом. Они вроде бы и видели, что очередная мировая война неизбежна, что немцы не забудут обиду и придут за долгом, но гнали от себя это понимание. В крайнем случае надеялись отсидеться в обороне, пока подтянутся другие союзники – Америка, Англия.

Опираться на коммунистическую Россию Франция не хотела, несмотря на то, что в первой бойне XX века наша страна оттянула на себя серьёзные силы германцев и, даже выйдя из игры, успела обескровить общего противника.

В результате к войне французы подготовились плохо. Основные надежды возложили на крайне дорогую и на вид очень грозную систему укреплений – линию Мажино, которая будет легко прорвана немцами. Отстали от будущего врага как в военной теории, так и чисто технически – в области артиллерии, самолётов, танков. Не смогли вовремя мобилизовать экономику: когда война уже дышала в затылок, сократили рабочую неделю до 40 часов, в то время как Германия свою промышленность называла трудовым фронтом и сокращала выходные.
Но всё это – последствия главного: слабого морального духа. Французская нация не была единой. Народ оказался расколот на фашистов, социалистов, анархистов, либералов, но независимо от политических убеждений почти все эти течения объединялись пацифизмом и – пофигизмом. Всем казалось, что опасность рассосётся сама собой.

Этот пофигизм, похоже, сохранялся даже после объявления войны. Притом что войну объявила не Германия Франции, а наоборот.

Курортный режим

Гитлер начал наступление на Францию 10 мая 1940 года, 14 июня немцы вошли в Париж, а 22 июня было подписано перемирие между Германией и Францией – фактически капитуляция. Такое молниеносное поражение, конечно, шокировало и удивило французов, но расстроило несильно. Ну да, погибло около 80 тысяч человек, ещё полтора миллиона взяты в плен, но главное, что всё закончилось и никто больше не погибнет!

По свидетельству очевидца, «весь народ: крестьяне, виноградари, ремесленники, бакалейщики, рестораторы, гарсоны кафе, парикмахеры и бегущие солдаты хотели одного – что угодно, только чтобы кончилось это падение в бездонную пропасть… У всех на уме было одно слово – перемирие».

Тем более что гитлеровцы оккупировали только северную часть страны, вместе с Парижем, а на юге создали «независимое» французское государство. Его главой стал герой предыдущей германской войны маршал Анри Петен. Новой столицей вместо Парижа избрали курортный городок Виши. Что-то вроде нашего Кисловодска.

Петен встретился с Гитлером и на другой день заявил французам по радио: «Наше поражение стало результатом нашей распущенности. Состояние вседозволенности разрушило всё. Поэтому я призываю вас в первую очередь к интеллектуальному и моральному возрождению… Наша встреча с фюрером пробудила надежды… Я принял его приглашение по свободной воле, не подвергаясь давлению. Мы договорились о сотрудничестве между нашими странами…»

Сотрудничество по-французски – «коллаборэ», так что пособников оккупантов стали с этого времени называть коллаборационистами. Поначалу это слово не было ругательным для французов. Ведь Петена поддержало большинство населения, его правительство признали многие страны, в том числе и Советский Союз.

А вот генерала де Голля тогда мало кто воспринимал всерьёз. Армия патриотов, которую он начал собирать в Африке, поначалу составляла всего 7 тысяч человек. Потом, правда, увеличилась тысяч до семидесяти. Но при этом вооружённые силы вишистского (профашистского) режима составили 100 тысяч бойцов, и ещё столько же французов сражалось на стороне немцев, в том числе в СС.

Секс в большом городе

Когда-то Наполеон сравнивал столицу, покорённую неприятелем, с девственницей, которой порвали плеву. В этом смысле к XX веку Париж давно уже был, мягко говоря, «опытной дамой».

Немцев немного боялись, но вскоре страх перешёл в любопытство, а любопытство – в симпатию. Особенно у дам. По-человечески это понятно. Страна разом лишилась почти двух миллионов мужчин – убитыми, ранеными, пленными. А тот, кто остался, сильно поблёк в глазах женщин. Как ни крути, не смогли защитить родину от захватчиков. Это уважению не способствует.

И тут в Париж входят немцы. Стройные колонны чеканят шаг под музыку Вагнера, стальные каски и сапоги сверкают. Форма с иголочки – это вам не Восточный фронт, с французами немцам особо пачкаться не пришлось, война длилась всего месяц. Здоровые, молодые, подтянутые. Набриолинили волосы и надушились. Но главное, от марширующих пахнет не столько одеколоном и новенькой кожей, сколько успехом. Запах сильных самцов-победителей.

При этом жёсткая дисциплина, никакого мародёрства, никакого насилия. Да оно и не требовалось.

Во-первых, свои услуги гостям столицы предложили несколько десятков публичных домов и более 5 тысяч «индивидуалок», а затем и «штатские» дамочки начали проявлять благосклонность. Сначала из любопытства и по причине сексуального голодания, а потом уже и ради выгоды.

Любопытство вскоре прошло, а вот сексуальный голод со временем только усиливался. Немцы ведь не мародёрствовали и не насильничали только на бытовом уровне. А вообще-то Германия начала планомерно выкачивать из Франции всевозможные ресурсы – от продуктов и промтоваров до рабочей силы. Очень скоро количество угнанных на работы мужчин сравнялось с количеством пленных, а у оставшегося населения начались перебои с едой.

Сексуальный голод отошёл на второй план. Всё больше девушек отдавались немцам просто за еду. Понятно, что любви к оккупантам такая ситуация не пробуждала. Гулять с ними девчонки гуляли, но всё чаще использовали эти знакомства для информирования партизан.

Надо, впрочем, отметить, что партизанское движение во Франции более-менее сформировалось лишь в конце 1943 года, а своего пика достигло в 1944-м, когда части союзников уже были совсем рядом. До 1942 же года население было вполне лояльно к немцам и маршалу Петену. Недовольство началось после массовых призывов на немецкий «трудовой фронт». Поначалу французы просто скрывались в лесах, но понемногу начали вооружаться и совершать диверсии.

Движения сопротивления

Вообще французы и француженки вполне могли бы с нацистами ужиться. Да, побеждённым не нравилось, что их грабят, что в стране нет бензина и в Париже – одной из главных европейских столиц – вместо такси стали ездить велорикши, как в какой-нибудь азиатской колонии. Не нравилось, что сначала ухудшилось качество вина и сыра, а потом эти продукты вообще перешли в разряд роскоши. Из-за массового вывоза кож, шерсти и шёлка прекрасные француженки должны были ходить в стоптанных туфельках и подкрашивать ножки краской, имитирующей шёлковые чулки. Понятно, что и французским мужикам не хотелось горбатиться на германскую экономику за небольшие деньги.

Но, в общем, все эти неприятности были связаны с войной. Это она пожирала ресурсы. Особых же идеологических разногласий между немцами и французами не возникало. Ну, да, германцы считают себя хозяевами мира – управленцами, но ведь они не против существования других народов, за исключением евреев и цыган. В Третьем рейхе место найдётся для всех, у каждой страны своя функция. Россия, например, кладовка – сырьевой придаток. Украина – ферма. А Франция… у Франции важная и почётная роль курорта и публичного дома для арийских господ.

Советским дикарям подобное разделение труда почему-то казалось унизительным, и они отдали 27 миллионов жизней за то, чтобы не вписываться в эту схему. Цивилизованные французы такую цену платить не собирались. Глупо, нерентабельно. Да и статус публичного дома, в общем, вполне сочетался с их вольными нравами. Трагедии в этом не было. А вот попыткам обуздать их распущенность французы яростно сопротивлялись.

Обуздать хотел маршал Петен. Старый солдат ведь сотрудничал с оккупантами не из трусости или корысти. Он искренне хотел спасти свой народ, но видел, что сделать из него боевую силу так же трудно, как отлить пулю из навоза. Так что маршал попытался хотя бы новое поколение воспитать воинами, которые смогут взять реванш у немцев. Юношей заставлял заниматься спортом, для женщин создавал условия, чтобы они бросали работу в случае беременности и полностью отдавали себя рождению будущих солдат. Запрещал аборты. В борьбе за оздоровление нравов даже на купальники наложил запрет – тело на пляже требовалось закрывать полностью, как в начале века.
Вот тут настоящее сопротивление и началось. Известен анекдот того времени: полицейский видит юную француженку в купальнике и делает ей замечание. А та отвечает: хорошо, месьё, я сейчас сниму эту гадость.

Что до абортов, то их стало только больше. Массовые миграции населения, отсутствие легальных мужей и, значит, невозможность легализовать приплод. Но даже при этом француженки ухитрились родить от оккупантов 200 тысяч детей. Может, потому, что немецкое командование выдавало мамочкам за каждые такие роды по 2 килограмма засахаренного миндаля – серьёзное подспорье в голодный год!

Голые и смешные

Судьбу Франции, конечно, решили не деголлевские формирования и тем более не партизаны – «маки». Немцев поломали русские на Восточном фронте, а саму страну освободили англичане и американцы. Но, тем не менее, война шла к концу, и «победители» начали возвращаться домой. Были среди них настоящие герои, были и «сопротивленцы последнего часа» – примкнувшие к партизанам, когда это стало уже совсем неопасно. Вернулись пленные мужья.

Естественно, начинали с классического: «Как мужа ждала, мужнину честь берегла?» Многим француженкам ответить на этот вопрос было очень трудно. Начались скандалы, мордобой. Некоторые женщины не находили с мужьями общего языка и сбегали от них. В первый послевоенный год каждый десятый брак во Франции распадался из-за измены. Некоторые «рогачи» не хотели отпускать подруг, писали на них доносы о сотрудничестве с немцами, об умышленном заражении супруга венерической болезнью…

Вот тогда и началось массовое обривание женских головок. Унизительной процедуре могли подвергнуть и за простую работу машинисткой, поварихой или уборщицей в оккупационных организациях, но особую ненависть вызывали, понятно, любовные связи. Их прозвали «горизонтальным сотрудничеством». Всего было острижено более 20 тысяч женщин от 15 до 60 лет. Многих из них били, гоняли голыми по улицам. Случались и массовые изнасилования, и убийства. Женщин, впрочем, убивали редко, в отличие от мужчин-коллаборационистов.

Французский комитет национального освобождения на словах осуждал стихийные расправы, но на деле в первые месяцы после освобождения закрывал на них глаза, чтобы дать выплеснуться народному гневу.

После издевательств большая часть остриженных женщин прошла ещё и через суд. 18 500 из них были признаны «национально недостойными», то есть получили поражение абсолютно во всех правах, кроме права на жизнь.

Этот приговор был отменён семь лет спустя. Да и вообще президент де Голль вскоре свернул все процессы по коллаборационизму, чтобы не раскалывать нацию. Слишком уж много предателей выявлялось. В 1953 году освободили даже настоящих предателей, виновных в серьёзных преступлениях. Сейчас по закону им даже нельзя напоминать о прошлом. А что над безвинными женщинами поиздевались когда-то – ну что сделаешь, народная психотерапия. Как ещё могли вернуть себе самоуважение униженные немцами французские мужики?