– Сергей Васильевич, расскажите, чем вас привлёк этот фильм и кого вы в нём будете играть?
– Это дорожная история: два непримиримых человека, два антипода во время совместного пути узнают друг друга – и становятся близкими людьми. История о русском парне Ярославе и кавказце Нурике, который в итоге становится его ангелом-хранителем. А я в этом фильме исполняю роль кавказца по имени Алхан. В нём уживаются, с одной стороны, любовь к Николаю Васильевичу Гоголю, знание Достоевского и даже такого писателя, философа и гуманиста, как Томас Карлейль, а с другой – жестокость. Но поскольку жанр у нас – трагикомедия, то я думаю, что это позволительно. Конечно, здесь главное – чувство меры, чтобы не заиграться.

– Вам сценарий сразу понравился?
– Сразу. Придумано и написано очень талантливо.

– Обычно вы придирчиво оцениваете сценарии?
– Не придирчиво – просто я их внимательно читаю. И если вижу, что предложенная история позволяет думать и фантазировать, – тогда принимаю в этом участие. А если после прочтения сценария история не вызывает у меня никаких эмоций – зачем тратить на неё время?

– Итак, ваш герой, как сейчас говорят, лицо кавказской национальности…
– Да, и в данный момент гримёр как раз делает из меня кавказца. Хотя зло не имеет национальности. И если существует ангел, значит, должен быть и его антипод. Вот мой герой Алхан – это не просто человек, это некое зло. Ну, естественно, он с руками, ногами и головой. И с чувствами. Так что не надо потом писать: «Маковецкий играет зло». Нет, я играю реального человека.

– У которого должен быть кавказский акцент…
– Поскольку персонаж у нас не конкретный, то мы можем придумать для него любое произношение, и даже чрезмерно московское. Но мы этого не делаем – всё-таки хотим, чтобы по мелодике речи он был Алханом, а не Серёжей. Но эта мелодика не должна быть и карикатурно-кавказской. Её нужно найти, придумать, и главное, чтобы это было органично (переходит на сильный кавказский акцент), а нэ просто вот так разговаривать. Хотя жанр комедии это позволяет, но у нас всё же трагикомедия, поэтому здесь всё нужно делать очень аккуратно.

– Вы говорите, что ваш персонаж прекрасно знает литературу. Он когда-то был учителем?
– Поскольку это не история Алхана – речь в фильме идёт о другом, – мы просто можем фантазировать на эту тему. Он откуда-то знает литературу, часто говорит цитатами и иногда может выдать удивительный афоризм. Например, вчера он сказал в кадре: «Самая большая ошибка – во всём считать себя абсолютно безупречным. Томас Карлейль». То есть Алхан его читал и помнит. А кто он по профессии, мне кажется, не имеет никакого значения. Будем считать, что его мама была учителем литературы, заставляла ребёнка читать, и он делал это с удовольствием. А каким этот начитанный ребёнок вырос и во что он превратился… Может быть, это даже страшнее – когда человек, знающий и любящий литературу, становится негодяем и даже убийцей.

– В этом фильме затрагивается тема межнациональных отношений?
– Да. Это очень опасная вещь. Но наш жанр позволяет нам выйти из ситуации достойно. Нам очень хотелось бы, чтобы это вызывало у зрителя улыбку, а в конце – хороший, здоровый смех. Ведь когда что-то вызывает улыбку и смех – это не опасно и не может ни огорчить, ни оскорбить людей. Наоборот, сам факт, что кавказец становится ангелом-хранителем для русского парня, у которого свой, скажем так, особый взгляд на эту проблему – он был скинхедом, – согласитесь, это неожиданный поворот. И если всё пойдёт хорошо и картина, с Божьей помощью, будет готова – в зале появится много улыбок. А там, где люди улыбаются и смеются, – там не бывает войны, это невозможно между друзьями. Для меня совсем не важно, кто человек по национальности и откуда он, если это замечательный, талантливый, умный человек. Вот об этом картина.



– Для вас важно, кто станет вашим партнёром?
– Как и для любого человека. Вчера был первый съёмочный день, когда мы все встретились. И стало ясно: у нас шикарная компания, замечательные актёры! Многое зависит от того, какая атмосфера на площадке. А у нас она изумительная. И отношения друг к другу очень уважительные.

– Знаю, что сегодня у вас будет трюковая сцена.
– А как же! Буду прыгать с десятиметровой высоты в воду! Без дублёра! (Смеётся.) Шучу. Нас просто будут вытаскивать из машины и класть на землю – я даже не знаю, насколько это трюк. И вытаскивать будут суперпрофессионалы, а они-то умеют разложить на земле!

– Вы ещё где-то заняты, кроме этого проекта?
– Нет, я никогда не работаю параллельно. Не люблю объединять проекты. Иногда это случается, но не по моему желанию. Так получилось в прошлом году, когда пришлось работать сразу над двумя картинами – «Братья и сёстры» и «Умельцы». (Сейчас они уже сняты, идёт монтаж и озвучание.) Но это произошло случайно. Затем начнутся съёмки «Бесов» по Достоевскому, с Владимиром Хотиненко. Но об этом кино мы пока говорить не будем.

– Как закончился ваш театральный сезон?
– Шикарно закончился! У нас в театре родилась замечательная идея: после финального спектакля, как только он заканчивается и закрывается занавес, все исполнители в костюмах и гриме выходят на Арбат – вместе с публикой. (Театр имени Вахтангова, в котором служит Сергей Маковецкий, находится на Арбате. – Ред.) Мы показываем нашим зрителям какие-то номера, заранее приготовленные шутки, куплеты. Для этого на улице заранее выстраивается сцена. И обязательно кто-нибудь из актёров обращается к публике и благодарит её за год, проведённый вместе с нами. Вот так мы заканчиваем сезон. В этом году его завершил спектакль «Евгений Онегин». На Арбат вышли все, кто был в нём занят: Максакова, Борисова, Коновалова, Маковецкий, Вдовиченков, молодые актёры, сам Римас Туминас (художественный руководитель театра, режиссёр-постановщик спектакля «Евгений Онегин». – Ред.). В этот раз мы читали пушкинские строки – каждый выбрал из своей роли яркую цитату, немного её перефразировав. Очень здорово получилось! Мне кажется, это красивая традиция. И теперь так бывает каждый раз, когда в театре Вахтангова заканчивается сезон.

– Вы себя считаете прежде всего кино- или театральным актёром?
– Скажу честно, не люблю этот вопрос. Ну как можно себя разделить? Это разные вещи. Кино – это прежде всего умение ждать. И нужно быть снайпером и иметь желание попасть сразу в яблочко. Иногда это удаётся, иногда нет. А театр… Если у вас в театре есть свой герой – вы с ним живёте сезон, второй, третий… И иногда на сто сорок четвёртом спектакле вдруг возникает некое откровение: «А-а-а! Вот оно!» Потому что вы всё время живёте этим персонажем. А в кино и процесс гораздо короче, и исправить уже ничего нельзя. Удивительное искусство! Особенно когда вы попадаете в яблочко. Проходит время, вы смотрите это кино и говорите: «Правильно! Только так и нужно было отреагировать на эту ситуацию!» И ещё, как я уже сказал, кино – это умение ждать. Иногда – солнца, иногда – пасмурной погоды. И всегда быть абсолютно готовым, чтобы за короткое время всё сделать по максимуму. И хотя режиссёр и в кино, и в театре – главный человек, но в театре ты всё-таки можешь позволить себе его ослушаться и проверить, насколько ты прав или, наоборот, не прав. А в кино вы с режиссером можете обсудить и попробовать несколько вариантов, но остановиться должны на чём-то одном: «Стоп, снято!» Хотя и в кино я тоже сейчас должен переодеться, войти в кадр – и сделать так, чтобы в первую очередь это понравилось мне самому.



– А если предложенная роль не понравилась, но за неё хорошо заплатят, вы согласитесь её играть?
– Это не получится. Сто процентов! У меня такое уже было. Я просто не буду играть, и всё. Хочу получать удовольствие, а не только зарплату. Хотя, не будем ханжами, деньги никто не отменял. Тем более что я их зарабатываю, а не краду. Но моя психофизика так устроена: не могу делать то, что у меня вот здесь (показывает на сердце) не вызывает никакого ощущения. И конверты с энным количеством денежных знаков тут не помогут – я должен получать удовольствие от персонажа! Однажды мне предложили не слишком интересную для меня роль. Я сказал, что занят, на это мне ответили: все в курсе, что в этот период вы не заняты. Тогда я подумал: «Назову-ка приличную цену, и они сами откажутся». Не отказались! Вот тут я понял: без правды не обойтись. Поговорил с режиссёром, очень тактично рассказал ему, что у меня эта роль не вызывает никаких эмоций, что я не могу её нащупать. И он, слава богу, со мной согласился. Так что одним гонораром меня заманить невозможно: я ведь тоже зритель, и мне тоже приятно смотреть хорошее кино.

– А если вы устали и не можете играть – скажете режиссёру: «Давайте снимем эту сцену завтра»?
– Если роль нравится и приносит удовольствие, от неё нельзя устать. Если актёр устал – он просто неверно играл. А отдыхать нужно чисто физически.

– А как вы отдыхаете чисто физически?
– Иногда это удаётся прямо в процессе работы. Например, прошлым летом мы снимали мелодраматический телесериал «Братья и сёстры». Жили на берегу чудесной речки Медведицы, которая считается самой чистой в Европе. Кстати, призываю: товарищи, не загрязняйте природу! Мы все так лихо оставляем после себя горы мусора, а потом сами же и удивляемся: кто это всё загадил?
Так вот, приезжаешь вечером после съёмок на берег реки и спускаешься вниз по ступенькам в эту удивительную воду… Или утром идёшь на смену, смотришь – уточка плавает. Тоже чуток поплавал – и всё, готов к труду и обороне! Отдыхать, конечно, нужно – нервы-то не железные.

– У вас же к своим переживаниям ещё добавляются переживания персонажей.
– Конечно! Просто те, кто пишет о нас негативные вещи, почему-то думают, что у нас нет нервов. К счастью, актёры – люди, у которых тоже есть сердце и которым тоже бывает больно. И даже во сто крат больнее, чем другим! Но они умеют держать удар и не всегда показывают публике, что с ними происходит. Зрители пришли в театр, многие из них могут сказать: «Подумаешь, у него горе! Мы билеты купили и пришли комедию смотреть!» Но бывает и по-другому: «Как она может играть комедию, если завтра хоронит родного человека?» А актриса выходит на сцену, и зал визжит от восторга. И не понимает, что в эту минуту она свободна от своего горя. Это уже потом, когда занавес закроется, ей станет больнее во сто крат. Но в течение двух часов она от этого свободна.

– А в Москве вам удаётся отдохнуть? Пройтись по тому же Арбату, например, или по другим любимым местам?
– Когда есть время, я люблю прогуляться по Арбату. Не хочу говорить, лучше он стал или хуже – я-то его знаю с тех пор, когда по нему ещё ходили машины. Сейчас это музейная улица, и на ней не всегда бывает комфортно – слишком много людей. Мне больше нравилось, когда Арбат был живым, рабочим, когда по нему шли троллейбусы. Тридцать девятый как раз останавливался возле театра Вахтангова, на него можно было сесть и доехать до Киевского вокзала…

– И уехать в Киев…
– Да, в мой любимый город. И вот там у меня полно любимых уголков! Но поскольку я давно живу в Москве – даже страшно сказать, сколько, – здесь тоже появились любимые места. Во-первых, место, где я живу, – район Чистых прудов. Очень нравятся и Патриаршие пруды. Арбатские переулочки – Староконюшенный, Гагаринский… Люблю бродить там – тихо, спокойно, делал это ещё в студенческие годы. Всё ведь рядом: Щукинское училище, где я учился, театр Вахтангова… А на каникулы я уезжал в Киев.

– Сейчас на родине часто бываете?
– Хотелось бы приезжать как можно чаще, не получается. Но раз в год стараюсь бывать.

– И отпуск, конечно, в Киеве проводите?
– Видите, где я сейчас отпуск провожу? В Переславле-Залесском. У актёров отпуск – это работа!