Почему неопределённого? Потому что у людей пьющих невозможно определить возраст даже приблизительно. Женщина дохнула в мою сторону запахом свежевыпитой водки и произнесла со слезинкой в голосе:
– Скоро уже тётю Галю выносить будут.

Мы, не обращая на неё внимания, продолжаем высчитывать необходимое количество радиаторов отопления на внутренний объём часовни. Женщина снова:
– Жалко тётю Галю, хороший она была человек.
– Рома, а что, если вместо биметалла мы возьмём чугунину?
– И картошки всегда наварит, а если есть, то и селёдочкой угостит.
– Батюшка, я и сам за чугун. Ну что биметалл, там полезный объём горячей воды всего триста пятьдесят миллилитров…
– Ну и что, что она пьющая? А кто не пьёт? Зато у тёти Гали всегда можно было переночевать. Пойди сейчас найди ещё такого доброго человека. Одинокая она, никого после неё не осталось.

Краем уха я разобрал слова о «добром человеке», привычно перекрестился и сказал:
– Помоги Бог доброй тёте Гале. Раз никого нет, вот вы за неё и молитесь.
– А что ваш Бог? – собеседница снова обдала меня густым водочным ароматом. – Он есть и будет, а нашей тёти Гали больше нет.

Потом, уже после разговора, я позвонил старосте и поинтересовался, не заказывал ли кто поминовения по новопреставленной Галине?
– Это ты про алкоголичку из твоего дома? А кто будет по ней заказывать, она же одинокая. Вчера её дружки к нам приходили, просили на гроб помочь.
– И ты дала им денег?
– Ага, как же, что, я не знаю эту публику? Пришлось самой ехать покупать, иначе пропьют. А отпеть – нет, никто не просил. Да они, наверное, о таком и не слыхали.

Я ещё тогда подумал: рядом со мной, буквально в соседнем подъезде, много лет жил человек, а умер – и я даже не могу представить, как она выглядела. Ну как? Наверное, как и все опустившиеся личности. Но и она старалась делать для других что-то доброе – хотя бы для своих же товарищей по несчастью.

Жил человек, жалел людей. Умер, и куда он теперь с этой своей жалостью? Его-то кто-нибудь пожалеет?

Мне один батюшка рассказывал в начале 90-х, он тогда ещё учился в семинарии при Троице-Сергиевой лавре.
– В свой город я приехал совсем поздно, последней электричкой. Что автобусы в такой час не ходили, это понятно, но на привокзальной площади я не встретил ни одного такси. Пришлось добираться до дому пешком, а это значило – идти почти пять километров по заметённым снегом улицам ночного города.

Иду, а ветер, холодно, электричество тогда экономили, потому фонари тускло, в полнакала светились только по центральному проспекту. Навстречу никого. Думаю: ну хоть какая-нибудь машинка в мою сторону, ну хоть самая завалящая.

Вдруг меня догоняет большая чёрная машина, джип. Они тогда ещё только-только стали у нас появляться. И все знали, что на таких машинах разъезжают большей частью бандиты. Потому законопослушные водители на отечественных «Жигулях», стараясь не связываться с разбойниками, спешили уйти в сторону и уступить дорогу. Эх, вот бы эти люди посадили меня к себе в машину и подбросили до дома!..
– Господи, Ты же видишь, мне холодно и страшно, яви такое чудо, помоги!

Большая машина подъехала к перекрёстку и встала под светофором. Стоит и показывает, что поворачивает в сторону, противоположную той, которая нужна мне. До перекрёстка оставалось ещё метров пятьдесят. И те, кто находился в машине, могли бы уже раз десять свернуть в нужном направлении, но почему-то оставались на месте.

Мне стало не по себе: почему они не уезжают? Уж не меня ли ждут? Поравнявшись с автомобилем, я хотел пройти дальше и тут услышал, как опустилось стекло. Из машины высунулась голова:
– Эй, пацан, иди сюда.
– Простите, это вы мне?
– А кому же ещё? Садись давай, вот сюда, назад.
– Но поворотник вашей машины показывает, что вы хотите свернуть налево, а мне нужно как раз направо.
– Не волнуйся, куда тебе нужно, туда мы сейчас и поедем.

Даже если бы я и хотел от них убежать, вряд ли это получилось бы. Кругом лежали горы наметённого снега, так что отступать было некуда.

Впереди сидели двое, я устроился сзади, закрыл дверцу джипа, и мы поехали. Через несколько минут я почувствовал, что сижу на чём-то очень неудобном, и решил это что-то отодвинуть в сторону. Но оно задело ещё какую-то железяку и предательски звякнуло.
– Слышь, пацан, мы тебя не предупредили. У нас там сзади три «Калашникова», ты это, не пугайся, – и ребята весело заржали.
Легко сказать, каково это – ночью в компании с незнакомыми людьми, да ещё и верхом на автомате, мчаться по пустынным улицам ночного города!
– Мы хоть и бандиты, но этой ночью мы добрые. Тебе повезло, вчера днём у одного лоха машинку отжали и в благодарность Богу решили: в эту ночь будем делать только добрые дела.

Они действительно доставили меня домой, а прощаясь, предупредили:
– Будь здоров, пацан, и наш тебе бесплатный совет: старайся так поздно по городу не ходить. И с нами больше не встречаться. Не каждый день так везёт.

Примерно в те же годы начинался и мой путь к Богу. Я слушал того священника и понимал, что если разбойники не чураются добрых дел, то и мне, христианину, Сам Бог велел творить добрые дела. Только не так это просто. Вот кто хочет, пусть попробует и потом скажет, просто это или нет.

Ходил я тогда по улицам и всё думал – какое бы доброе дело сделать? Ну точно как тот сказочный герой из фильма «Морозко»:
– Люди, какое вам доброе дело сделать?

Но ничего доброго в голову не приходило. А то, что приходило, казалось каким-то жалким и смешным. И вот однажды возвращаюсь вечером с работы и вижу на столбе объявление. Я человек любопытный, если что-то висит на столбе, обязательно подойду и прочитаю, за что много лет получаю от матушки. Та не одобряет моего любопытства и постоянно в такой ситуации произносит свою любимую фразу:
– Не читай заборов! Ты разве не знаешь, кто и что на них пишет?

Но в тот вечер я шёл в одиночку, потому мне никто не помешал. На половинке бумажного листа из тетрадки в клеточку дрожащим почерком пожилого человека было написано примерно следующее: «Миленькие, я, старая, потеряла кошелёк. А в нём вся моя пенсия. Как же мне теперь месяц прожить? Если кто найдёт, Христом Богом прошу, верните мне его по адресу…»

Прочитав объявление, я чуть не задохнулся от нахлынувших на меня радостных чувств. Вот, это именно то что надо! Спасти человека от голода, помочь ему заплатить за квартиру. Понятно, что кошелёк я искать не собирался. Ищи его теперь, свищи. Я поступил по-другому. Узнал, какая в то время пенсия считалась средней, поговорил с женой, а она у меня человек нежадный. Взял необходимую сумму и отправился по указанному в объявлении адресу.

Дверь открыла бабушка.
– Чего тебе, милок?
– Скажите, это вы потеряли кошелёк?
– Да, – бабушка обрадовалась, – неужто нашёлся?
– Ну, почти нашёлся. Вот возьмите, это ваши деньги.
– Мои деньги? – бабушка внимательно смотрела на купюры – Нет, это не мои деньги. Мои бумажки были не такие.

Потом она посмотрела мне в глаза и сказала:
– Ты меня обманываешь, это твои деньги. А мне чужого не надо, я в жизни чужого ничего не брала.

Она протянула мне мои деньги, а я, не зная, как поступить, стал пятиться назад по лестнице. Я отступаю, а бабушка упорно продолжает идти вслед за мной. Наконец, я повернулся и побежал. И как же удивился, когда спустившись на первый этаж, услышал, что моя бабушка тоже бежит. Правда, она была уже старенькая и угнаться за мной не могла. Потому, запыхавшись, остановилась на этаж выше и закричала:
– Пойми, мне не нужна твоя жалость! Я хочу, чтобы тот человек, что нашёл мои деньги, вернул мне их. Пожалуйста, забери это назад.
– Нет, сейчас не возьму. Вам на что-то целый месяц жить надо. Решите вернуть – приносите в храм.

Она всё-таки вернула мне мои деньги через много лет, когда я уже стал священником. Подошла после службы с конвертом в руках и напомнила о себе.

Первый неудачный опыт не поколебал моей решимости продолжить творить добрые дела. Только теперь я понимал, что не нужно приставать к людям со своей помощью, ещё далеко не каждый согласится её принять. Даже от священника.

Как-то в аварии погибла одна моя знакомая. Муж, считая себя виноватым, в отчаянии решил покончить с собой, но не вышло, зато получилось на целый год улечься на больничную койку.

Помню, зима. Приходит на панихиду их девочка, помолиться о маме. Почти ровесница моей дочери. Холодно, а на ней лёгкое осеннее пальтишко. Мы с ней немного общались. Встречая её в посёлке, я всегда расспрашивал об отце и так, вообще, о жизни. Потому и тогда поинтересовался:
– Почему ты так легко одета?
– А у меня нет тёплой одежды. Мама собиралась купить, но не успела.

Я представил на её месте собственного ребёнка, и стало так больно. От боли даже слёзы на глазах навернулись. Так иногда бывает. И ничего не могу с собою поделать, болит – и всё тут. Пошёл в алтарь и стал рыться в сумке, в карманах. Достал все свои заначки и снова подошёл к девушке. Я уже не помню, сколько там было, но на зимнее пальто, пускай и скромное, ей должно было хватить.

Это была суббота, а на следующий день, в воскресенье, ко мне подошла её бабушка и сказала:
– Никогда, слышите, никогда больше так не делайте. Мы не нищие и мы не нуждаемся в ваших деньгах!

Я не знаю, что она обо мне тогда подумала, но спасибо, что не пыталась вернуть мне деньги назад.

А эпопея с добрыми делами продолжалась. Как-то, ещё задолго до священства, поехал на рынок купить картошки. Уже возвращаясь с тяжёлой сеткой в руках, подхожу к автобусной остановке и наблюдаю такую картину. Из автобуса выходит пожилая женщина, скорее всего, какая-нибудь дачница, с неизменным дачным атрибутом – большущей сумкой на колёсиках. Тётенька уже было сошла, но в последний момент оступилась и громко вскрикнула.

Люди, находившиеся в тот момент на остановке, заботливо усадили женщину на лавочку, подкатили к коленям сумку, сели в автобус и разъехались по своим делам.

А я остался, потому что мне в очередной раз повезло проявить милосердие и христианскую любовь. И уж этот человек точно не откажется от моей помощи. Одно мешало – моя тяжелая авоська с картошкой. На остановке её не оставишь, утащат. Тут меня неожиданно выручил знакомый. Он как раз мимо на своей «Волге» проезжал, увидел и остановился. Мол, садись, до дому подброшу. Я обрадовался: вот оно, Господь всегда рядом с тем, кто помогает ближнему!

Мой знакомый, человек добрый, конечно же, согласился помочь. Общими усилиями мы усадили плачущую дачницу-москвичку к нему в машину и отвезли в приёмный покой городской больнички.
– Вы мне дайте телефон кого-нибудь из ваших близких, – говорю ей, – нужно же сообщить, где вы. А то беспокоиться станут, переживать.

Когда я вернулся в поселок, мне не терпелось немедленно отправиться на переговорный пункт и позвонить в Москву. Я уже заранее слышал, как приятный и обязательно женский голос скажет:
– Спасибо вам, молодой человек! Мы вам очень благодарны за помощь, оказанную нашей маме.

А я ей отвечаю:
– Ну что вы, что вы! Какая благодарность? На моём месте так поступил бы каждый христианин.

Но картошка, целая авоська весом двенадцать килограммов, заставила сперва отправиться домой и только после этого – на переговорный пункт.

Звоню и слышу в трубке недовольный мужской голос. Первое разочарование.
– Простите, я звоню по поручению Марии Ивановны Петровой. Знаете такую?
– Ну, знаю, это моя мать.
– Так вот она, к сожалению, приехав к нам в город, выходила из автобуса и, видимо, сломала ногу.
– Блин! Этого ещё только не хватало! – молчание. – А сам-то ты кто такой?
– В общем, никто, просто прохожий. Я ей до больницы помог добраться.
– И чего ты хочешь, прохожий? Бабла срубить захотел? Так ты лучше на носу себе заруби: ничего у тебя не получится! Ты меня понял? Ещё хоть раз позвонишь, я тебя найду и точно башку сверну!

Домой я возвращался точно оплёванный. Меня обидели в очередной раз, когда я действительно по-настоящему помог человеку. Нет, ну что, ему было трудно просто сказать «спасибо»? И всё, и повесить трубку.

Потом я расскажу об этом случае моему духовнику отцу Павлу, и он скажет:
– Обидно? Я понимаю, ты сделал доброе дело и ждал похвалы, а вместо этого тебя обругали. Ты читаешь Евангелие. Вспомни, как много доброго сделал Христос, и что в ответ? Правильно, люди Его убили. И ладно, если бы Господь не догадывался о том, что Ему грозит. Нет, Он знал, что убьют, но продолжал делать.

Так что тебе ещё повезло, тебя только обругали. А на будущее имей в виду: христианство, несмотря на то что мы постоянно говорим о смирении, – всегда наступательно. Мы действуем на опережение. Пускай тот человек, что сегодня считает тебя своим врагом и относится к тебе с явным предубеждением, почувствует на себе твою бескорыстную любовь. И неважно, обругает он тебя сразу после того, как ты ему поможешь, или промолчит. Годы пройдут, может, и он поймёт, что ему или его близкому помогли просто потому, что он человек. Он не поймёт – сын поймёт или внук. И сам станет человеком, способным на добро. Миру как воздух нужны добрые дела.

Уже десять лет как ушёл в вечность мой дорогой отец Павел, а я сам, став священником, пытаюсь продолжать его дело. Я улыбаюсь, вспоминая те мои первые неофитские, но такие искренние и наивные попытки сделать кому-нибудь что-нибудь доброе. Со временем я понял, что нам не нужно специально искать добрых дел, а просто надо жить этим. И раздавать добро так же естественно, как есть хлеб и дышать воздухом. Делать и не задумываться о том, что ты совершаешь нечто большое и необычное.

После похорон тёти Гали прошла неделя, а я уже про неё и забыл. Как забываешь о множестве мимолётных встреч, случайных разговоров ни о чём.
Подхожу к своему дому и вижу, как из окна квартиры на третьем этаже ребята-гастарбайтеры бросают вниз, прямо в палисадник, чью-то старую мебель и прочий домашний скарб.

Внизу, возле дома, меня окликнул знакомый работник из местной хозбригады:
– Батюшка, ты там повнимательнее!
– А чем это вы тут занимаетесь?
– Да вот, алкашка одна преставилась. Квартирка освободилась, велено очистить от хлама.
– А наследников, что же, не нашлось?
– Говорят, одинокая была. Потому и не приватизировала. Но я тебе скажу, хозяйка хоть и выпивала, а квартирка ничего, чистенькая.

Я догадался: ага, так это же он про тётю Галю. И подумал: вот и закономерный финал. Закончилась человеческая жизнь, и теперь в огонь отправится всё, что было с ней связано. Я увидел рассыпавшиеся фотографии, пачку старых писем, перевязанных верёвочкой. Может, ещё мамины? У меня дома тоже такая же. Поднять? Но кому интересны чужие письма? А вот душа, куда пойдёт её душа? Говорят, будто она была неплохим человеком и делала много доброго. Так что же, неужели от этих дел ничего не останется?

И тут замечаю – среди мусора валяется икона. Кричу:
– Эй там, наверху, погодите кидать!

Поднимаю икону с земли, отираю от пыли. Спаситель. И поражаюсь, какой хороший образ. Немалых денег стоит. Сохранила, не пропила. Получается, Он ей был нужен?
– Я заберу, можно?
– Вот басурманы, икону выбросили, – посетовал мой знакомый. – Бери что хочешь, батюшка, всё одно жечь.

Я прижимаю образ к груди и поднимаюсь к себе. У меня отличное настроение, я вдруг почувствовал, что мы с этой тётей Галей не чужие друг другу. Завтра же подарю эту икону кому-нибудь из наших, пускай поминают. И ещё нужно узнать, где её могилка, обязательно пойти и отпеть.