Почему муж шумит

В самом начале беседы известная писательница, драматург, телеведущая, политик и главная феминистка России Мария Арбатова пообещала говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. И вот что она рассказала.

Об отцах и детях
Я человек более чем толерантный. Мой первый муж – православный, второй – марксист, третий – индуист. И то, что я буддистка, никоим образом не мешало в браках. Многие люди моего поколения и моей среды – буддисты. Не то чтобы я проснулась и было мне откровение, просто семидесятые годы для нас окрашены идеей свободы, музыкой «Битлз» и переводными книгами буддистских популяризаторов.
Моим сыновьям-близнецам Петру и Павлу 36 лет, они носят фамилию отца – Александра Мирошника. Мы с ним ещё во время беременности по-феминистки договорились: если родятся сыновья, получат его фамилию, а если дочери – мою.
Пётр – главный редактор журнала о развитии городов. Павел – психотерапевт, занимается регрессионной терапией. Это выглядит так: люди лежат в тёмной комнате с повязкой на глазах, просматривают свои прошлые воплощения и прорабатывают ошибки. Они не под гипнозом, не в трансе, просто общаются с психотерапевтом, подробно рассказывают, что видят, и всё это записывается на диктофон. Например, человек пришёл с панической боязнью летать на самолётах. И вот, лёжа в темноте, он видит, как его столкнули со скалы, прорабатывает этот страх и начинает спокойно летать.

Про Америку
Пишу книжку о поездке в Америку. Слава богу, что я попала в Нью-Йорк не двадцать лет назад, а сейчас, когда качество жизни в Москве ничем не отличается от качества жизни там.
Конечно, стоит только написать об этом в интернете, набегают тучи экономических эмигрантов и начинают истерить. Потому что эмиграция – главное достижение их жизни, и им необходимо ежедневно подтверждать верность своего выбора.
Мы с мужем ездили на Нью-Йоркскую книжную ярмарку с нашей новой книгой, и теперь я пытаюсь описать свои впечатления о неделе в этом городе, которая оказалась даже ужаснее, чем мои самые жуткие предположения.
В Нью-Йорке чуть ли не треть жителей не говорят по-английски, и такое впечатление, что все они работают в сервисе, и сервис этот чудовищный. Вообще ощущается неопрятность не только метро, но и всего Манхеттена: на улицах грязь, в общепите антисанитария, огромное количество обкуренных пешеходов. Притом наш отель находился в престижном районе. А когда собрались в Гарлем (негритянский, неблагополучный район Нью-Йорка. – Ред.), знакомые нам говорили: «Вас там прибьют! Ходите только по центральной улице, всё время смотрите, есть ли на дороге полицейский автомобиль!» Люди прожили в городе целую жизнь, но не переступали границу Гарлема, хотя он начинается за забором Центрального парка и без труда выплёвывает свои болезни в самые дорогие кварталы Манхеттена.
Москва с небольшим потоком трудовых мигрантов имеет языковые, трудовые, культурные, религиозные и криминальные проблемы, притом Россия моноязычная и монокультурная страна. А Америка вся – за исключением капельки недобитых индейцев – состоит из «понаехавших», которые не только говорят и думают на разных языках, но не адаптируются до десятого поколения. Да ещё каждый второй при этом купил пистолет.
Кстати, мы из Нью-Йорка привезли в Москву клопов. Не верите? Поищите в интернете: там просто эпидемия клопов и крыс.

Про эмиграцию
Из своей страны уезжают неудачники, или те, кто рано или поздно сядут за нарушение закона, или их дети. Нормальному успешному человеку совершенно не нужна такая травма, как эмиграция, с потерей языковой и культурной среды. Моя тётя, родители которой – эмигранты первой волны, семьдесят два года прожила в Лондоне в любви и богатстве, но главной её присказкой всегда было: «Эмиграция – это трагедия!» Сейчас ей девяносто два, она звонит моей маме, которая на год младше, и говорит: «Какая ты счастливая!» Её сыновья замечательные парни, но они живут в других городах и навещают её вместе с внуками два раза в год – на Рождество и в день её рождения. Так принято. И она заполняет дом какими-то приживалами, говорящими на русском, чтобы не чувствовать себя совсем одинокой.
Конечно, бывают ситуации вынужденной эмиграции. Например, мой нынешний муж приехал из Индии учиться в Университет дружбы народов, куда набирали детей коммунистической номенклатуры. Его дядя – генсек и создатель индийской компартии, а тётя – национальная героиня Индии, и ему с детства говорили: «Будешь хорошо учиться – поедешь в Россию». Но на каком-то курсе он пошёл в кино, увидел там девушку, влюбился и родил с нею двух красавиц-дочек.
Мы познакомились после его развода с женой. Живя в нашей стране почти тридцать лет, он не получает российское гражданство и каждый начинает день с новостей из Индии. И попробуйте только сказать что-нибудь плохое о его стране! Он личностно состоявшийся человек, а родина – важнейшая часть формирования личности. Наши же колбасные эмигранты, стыдясь самих себя за границей, пытаются изрыгать из себя родину, обгаживать её, чтобы внутри остались только пустота и грязь. Чем ниже уровень притязаний, чем человек личностно менее развит, тем легче он переносит эмиграцию. Ему насыпают плошку, и он адаптируется к новой стране, как к новой плошке.

Куда пойти учиться?
В конце перестройки мы с мужем повезли сыновей-подростков в Англию. Мой дядя, бывший офицер британской разведки, объяснил, что лучшее заведение – Итон (престижный частный колледж для мальчиков. – Ред.) и что они с тётей готовы платить за обучение Петра и Павла. Но поскольку он знает специфику отношения к детям у русских, то обязан показать мне Итон подробно. И дядя сделал нам с сыновьями экскурсию.
В детстве я лежала с больной ногой в лечебном интернате, который вспоминаю, как детский ГУЛАГ. Так вот – мой интернат был просто раем по сравнению с тем, что я увидела в Итоне: мрачные стены, абсолютно фашистские рожи педагогов, палочная дисциплина, ужасная еда… Когда одного известного английского политика спросили, как он выдержал сидение в тюрьме, он ответил: «Но я же окончил Итон!» В общем, в конце экскурсии сыновья посмотрели на меня и в ужасе спросили: «Неужели ты нас тут оставишь?»
За границу отправляют учиться детей ненужных, недолюбленных, чьим воспитанием не занимались, а в переходном возрасте, естественно, перестали с ними справляться. А ведь это возраст, когда перед ребёнком встаёт масса проблем, со многими из которых ему сложно справиться в одиночку. Это возраст, когда ребёнку нужно не только ласковое слово, но тактично данный совет и незаметный контроль. Ведь система удалённого образования детей и юношей – это модель колониального воспитания, рассчитанного на то, что потом ребёнок может навсегда уехать в британские колонии. И даже не уезжая в них, он дистанцируется от родителей. О смерти стариков в Англии часто узнают по скисшему молоку, которое оставил на пороге молочник, и по нетронутой свежей газете.
А мы совершенно другие, и наши дети должны расти по-другому. И нам не нужны чужие территории, нам бы свою освоить. Когда же родители отсылают ребёнка учиться подальше, они не понимают, какая их ждёт старость. Я наблюдаю достаточное количество знакомых эмигрантов, заезжающих в Россию пошляться по кабакам, театрам, потусоваться с друзьями, и забегающих к старикам-родителям на час перед самолётом обратно, чтобы кинуть пачку денег. Есть и другая категория – беспомощные старики, которых вытащили умирать в чужую страну, где они, лишённые своих стен и среды, неприкаянно бродят по улицам и кидаются к каждому, говорящему по-русски. Им уже категорически нет места в новой жизни выпихнутых когда-то детей. Это нормально с точки зрения западных стран, но ужасно для нас.
Короче, отказавшись от Итона, мои сыновья получили в России прекрасное образование. Пётр окончил РГГУ, он культуролог, Павел – Высшую школу психологии, он психотерапевт. И к их высшему образованию, полученному в нашей стране, у меня нет претензий. Считаю, что моих сыновей учили просто великолепно.

О российских женщинах
Наши женщины ещё в 1917 году получили возможность социального становления. Кроме того, революции, войны и репрессии в нескольких поколениях привели к тому, что на одного мужчину детородного возраста приходилось три ровесницы. Так что самая тяжёлая и грязная работа легла на женщин. Есть даже феминистская поговорка: «В год, когда американские женщины добились права спускаться в шахту, российские женщины добились права туда не спускаться».
В девяностые годы женщины оказались более адаптированными к рыночной экономике, потому что семья выглядела примерно так: муж-сын и жена-мама. «Мама» выдавала «сыну» рубль на обед, предлагая жить в социалистической экономике, а сама крутилась в экономике капиталистической – экономила, занимала, что-то придумывала. Это называлось – «как из одного первого сделать два вторых». У нас до сих пор почти весь мелкий бизнес – женский. А крупный бизнес – госсобственность, «распиленная» номенклатурой.
Женщин в номенклатуре того времени, как вы помните, не было. В Советском Союзе «стеклянный потолок» не пускал женщин на руководящие должности. В политбюро было всего две женщины – Фурцева и Бирюкова, и это положение меняется слишком медленно. У нас и сейчас всего одна женщина вице-премьер, Ольга Голодец, одна женщина министр, Вероника Скворцова. Всего две женщины-губернаторы – Наталья Комарова и Светлана Орлова. Небольшой процент женщин в Госдуме. Правда, Валентина Матвиенко возглавила Совет Федерации, Эльвира Набиуллина – Центробанк, а Татьяна Голикова – Счётную палату. Но всё равно это очень мало на фоне того, что пятьдесят три процента населения России составляют женщины.
Кроме того, у нас проблема с первыми леди, а это очень важная роль для страны, это лицо страны, эталон поведения, социальный идеал, которому подражают. Путин развёлся с женой и теперь один, а Светлана Медведева будто пренебрегает образом женщины третьего тысячелетия. Так что уровень влияния женщин на власть у нас очень низкий.

Как пережить развод
С первым мужем я жила в браке семнадцать лет, со вторым – лет девять, с третьим – вот уже лет восемь живу. Во время разводов всегда пользовалась услугами психологов, поэтому мне было легче, чем моим подругам, которые к психологам не обращались.
Есть такое правило: как люди живут, так они и разводятся. И если вы понимаете, что больше не развиваете друг друга, значит, нечего делать вместе. И если вам не хочется вместе в постель ложиться, то бегите бегом, потому что и у вас всё будет хорошо, и у него будет всё хорошо, просто в другой комбинации.
Я всегда говорю, что развод – это не конец, а начало безумно интересной жизни, наполненной новыми возможностями и обогащённой серьёзным опытом. Важно расстаться в человеческих отношениях, иначе человек зачёркивает часть самого себя.

О медицине и косметике
Единственное, что есть в Индии и чего нет нигде, – это аюрведическая медицина, которую я всем рекомендую, потому что она самая мягкая, комфортная и доброжелательная к человеку. Это сложная и одновременно очень простая система, и если бы она развивалась в России, то решилось бы очень много проблем. Конечно, есть и русская народная медицинская традиция, но она затоптана и заплёвана мошенниками, потому что, в отличие от индийской, была искусственно прервана.
Косметикой пользуюсь только отечественной, это единственное, что я из Советского Союза вытащила, типа фабрики «Свобода». У меня мама микробиолог, она знает, что из чего состоит. Ей девяносто один год, и она может сниматься в рекламе фабрики «Свобода», потому что всю жизнь пользовалась этими кремами, добавляя в них натуральные растительные масла – подсолнечное, оливковое, кедровое. И тётя, приезжая из Англии, накупала советских кремов.
А что касается пластических операций, то считаю, что надо жить и умирать с собственным лицом. Как говорила Анна Маньяни: «Я хочу, чтобы моя жизнь осталась на моём лице». Куча моих подруг давно уже на себя не похожи, хотят вернуть обратно своё лицо, но теперь это невозможно. И у них начинается очень серьёзный кризис идентичности. Самое смешное, что количество подтяжек и ботокса вообще не сказывается на успехе у противоположного пола, такое впечатление, что женщины ложатся под нож, чтобы хвастать друг перед другом.

О питании
Надо идти от себя в еде и во всём. Когда-то я вела мастер-классы по весофобии. Эксперименты показывают, что всё наше питание – социальное. Человек ест не то, чего требует организм, а в первую очередь дорогое, дефицитное, потом модное и полезное, одобряемое общественным стандартом. То, что реально требует организм, едят только беременные и дети до трёх лет, потом и у них начинается социальное питание, от которого все болезни.
А обесценивание национальной кухни в пользу модной иностранной – это вообще ужас. Для здоровья и культуры питания нет ничего отвратительнее «Макдональдса». На втюхивание этой булки в котлете по всему миру тратятся такие деньги, что человек становится беспомощным против рекламы, особенно ребёнок. И все забывают, насколько она выгодна производителям и насколько разрушительна для здоровья, ведь шестьдесят процентов жителей США страдают ожирением, по улице ходят монстры. При этом американцы говорят: «Вы не видели наших толстых, настоящие толстые сидят дома и не могут выйти на улицу!»
Лично я фанатка индийской кухни не только потому, что она вкусная, но и потому что, благодаря куркуме, самая полезная и антиканцерогенная в мире. Другой вопрос, что повар должен быть настоящим индийцем.

О быте
Вопрос распределения обязанностей по дому – тест на культуру и любовь. Во всех трёх моих браках домашние обязанности распределялись поровну; так же воспитаны и мои сыновья. У меня нет домработницы, мы всё делаем сами. Притом меня долгое время растили с нянями и домработницами, но я не вынесу, если какая-то чужая тётка будет мотаться по дому.
С нами живёт моя мама. У сыновей свои семьи и, к сожалению, в других концах Москвы. А мы живём в таком большом и трудном по транспорту городе, что мне не хватает общения с ними. Я очень люблю готовить, мне важно, чтобы на обед было три-четыре блюда, муж великолепно готовит индийские блюда. А быт мы стараемся оптимизировать, и всё, что можно, сваливаем на кухонную технику. Ведь когда тебе пятьдесят шесть лет, понимаешь, что от многого надо отказываться, не хватает времени, энергии. Например, я ушла из публичной политики, перестала консультировать как психоаналитик, чему до этого долго обучалась. Когда мне было сорок, я успевала вообще всё, а сейчас уже надо оставлять себе время подумать и правильно расставлять акценты.

О муже
Мой третий муж – индус, индуист. Индуистом можно только родиться, принять эту религию нельзя. Я часто так и называю его – индус, потому что на русском языке невозможно строить фразу с именем Шумит. Когда в предложении произносишь слово «Шумит», у всех едет крыша.
Познакомились мы неоригинально. Я вела программу на радио, а он был моим гостем на передаче о положении индийских женщин. Правда, до этого моя астролог показала, что именно в эти две недели я выйду замуж, но либо за очень молодого, либо за очень некрасивого. Муж действительно моложе меня почти на десять лет.
Наш брак сперва потряс всё моё окружение, но за восемь лет все настолько полюбили Шумита, что ставят своим мужьям в пример. А я всем горячо рекомендую мужей-индуистов. В Индии дефицит невест, на сто мальчиков всего восемьдесят девочек, и миллионы мужчин так и остаются без жён. При этом все они ориентированы культурой на семью, обожание женщин, ответственность за детей, на Камасутру, наконец. Но с индусами, как с любыми иностранцами, надо жить только на своей территории, где вас защищают и законы, и уклад, и близкие. Это касается любой страны, как продвинутой западной, так и самой консервативной. Знаю более чем подробно, поскольку по роду моей общественной деятельности получаю письма от женщин из всех стран, попавших в дикие передряги с разводом и лишившихся по тамошним законам всего, а главное – собственных детей.
Записала
Светлана ЕГОРОВА
Опубликовано в №43, октябрь 2013 года