В первые дни поста почти ничего не ешь. К постной пище быстро привыкаешь и вскоре начинаешь ощущать в теле непривычную лёгкость, поклоны кладутся запросто и походка становится такой, словно ты не идёшь, а паришь, едва касаясь земли. А разговеешься, и чувство лёгкости исчезает.

В пятницу первой седмицы Великого поста мы съехались в один из храмов сослужить епископу. Февраль месяц, накануне выпало много снега, и его ещё не успели убрать. Машины приходилось бросать где придётся, забираясь в сугробы и надеясь, что после службы тебе помогут выбраться на дорогу. Однажды точно так же владыка приезжал к нам, и тоже на литургию преждеосвящённых даров. Помню это чувство, когда епископ сам причащается, а потом и всех нас причащает освящённым тобою «агнцем». В этом чувстве нет тщеславия или гордыни, скорее захватывающее дух ощущение причастности к Тому, перед Кем все равно недостойны – и епископы, и рядовые священники.
После службы клиросные, иподиаконы и мы, священники, следуем в трапезную. Мы выстраиваемся и идём попарно через внутренний дворик, точно монахи в монастыре. Вернее, мы пробираемся по сугробам. Дворники из числа волонтёров увлеклись молитвой и забыли расчистить дорожку.

Для владыки общая трапеза после службы – дело очень важное. Он помнит всех, кто сослужил ему у престола, и не сядет за стол, пока не убедится, что все в сборе.

Сам он идёт последним, в монашеском клобуке и с жезлом в руках. Идём в тишине – пост, трезвон не положен. Перед входом процессия останавливается, и мы пропускаем епископа вперёд. Вот он уже почти подходит к двери и собирается взяться за ручку. Как вдруг совершенно неожиданно рядом с ним появляется женщина. То, что это женщина, догадаешься не сразу. Она неопределённого возраста, хотя понятно, что немолодая, и одета не пойми как. Лицо обрюзгшее, щёки наплывают на воротник. Взгляд, устремлённый на владыку, и глаза, горящие ненавидящим безумием. Но всё это мы разглядели после, а пока ещё только слышим её пронзительный вопль:
– А-а-а! Посмотрите на него! Ишь ты, идёт он тут у нас с палкой. Страшный какой! Не боюсь я твоей палки! Вот только ещё хоть раз к нам появись, так я сама тебя этой палкой и отделаю!

Откуда она взялась? После я добросовестно обшарил весь дворик в поиске её следов, но они шли только в одну сторону, это уже когда она от нас убегала. Убегала, хотя никто её не преследовал.

Она кричит, а владыка стоит, опершись на палку. Она, не отрываясь, смотрит на него, а он – куда-то вниз, себе под ноги. Странно, но почему-то никто из нас не вмешался и не прогнал её. Хотя бесноватые и не опасны, они не станут нападать. Они просто кричат, причём кричать могут о чём угодно. Порой оскорбительно, а иногда как бы обличая в содеянных грехах. В тишине маленького внутреннего дворика крик бесноватой звучал совершенно нелепо и даже как-то болезненно на фоне тишины и белого, искрящегося под солнцем снега.

Епископ продолжал молча опираться о посох. Женщина кричала всё тише, её взгляд всё больше приобретал осмысленность и утрачивал злобность. Наконец, она метнулась в сторону и быстро, чуть ли не бегом, если так можно сказать про человека, пробирающегося по глубокому снегу, удалилась.

Уже за столом владыка поинтересовался, знает ли кто-нибудь эту женщину. Оказалось, никто её раньше не встречал. Один из священников, уже пожилой и, наверно, самый опытный из нас, отец Николай, спросил:
– А как вы думаете, владыка, могла эта бесноватая просто взять и материализоваться?
– Как это?
– Не знаю, из воздуха, что ли. Вот отец Александр говорит, что осмотрел весь дворик, но так и не обнаружил, как она сюда попала.
– Чудеса, – владыка разводит руками и улыбается, а потом предлагает: – Раз у нас всё так складывается, давайте поговорим о чудесах.

Помню, я, ещё будучи священником, познакомился с тогда уже немолодой женщиной. Поскольку она имела медицинское образование, в сорок первом году попала на фронт, на самый передний край. Наравне с мужчинами пришлось участвовать в боевых действиях и испытать на себе весь ужас войны. И вот однажды, в один из дней, когда было очень уж страшно, она, прежде неверующий человек, комсомолка, опустившись в изнеможении на какой-то пенёк, как могла, взмолилась:
– Господи, если Ты есть, помоги! Мне страшно, я ещё совсем молодая и хочу жить!

Глаза поднимает и видит – стоит перед ней старичок, весь такой домашний, смотрит на неё словно, родной дедушка, и улыбается:
– Не бойся, внученька, ты не умрёшь. Пройдёшь сквозь войну и невредимой вернёшься домой. Только не забывай молиться.
– Кому, дедушка?
– Богу молись, деточка.

Тут её внимание что-то отвлекло, и дедушка пропал так же неожиданно, как и появился. А она действительно потом дошла с нашими войсками аж до Берлина и ни разу не была ранена. Молилась постоянно и говорила, будто это к ней сам святитель Николай приходил. Её несколько раз представляли к орденам и медалям, только она награды брать не соглашалась.

После войны поселилась в Сергиевом Посаде, тогда это ещё был Загорск, и стала монахиней в миру. Я бывал у неё дома. Последний раз заезжал, когда уже служил епископом. Добрая такая старушка, увидела меня с панагией и от неожиданности растерялась.
– Благослови, владыка.

Суетится, не знает чем и угостить. Потом вспомнила:
– Да у меня же под кроватью банка кислого молока! Сейчас я тебя угощу, владыка. А то потом скажешь, вот, мол, к бабушке заходил, а она даже за стол не усадила.

Я её останавливать, но бабушку уже не угомонить. Забирается она под кровать, шарит там в темноте и в волнении опрокидывает банку. До сих пор помню, как оно разливается по полу, течёт к моим ногам, а моя старушечка плачет:
– Нечем мне тебя угостить, владыченька.

Я её потом и отпевал. Такое вот чудо, отцы.

Отец Игорь, учёный биолог, в начале перестройки перебрался в Европу и преподавал в одном из немецких университетов. Спустя много лет профессор вернулся на родину и принял сан.

– Благословите, владыка. Сейчас вот пришло на память, – начал он свой рассказ. – Дружил я с одним человеком из числа наших эмигрантов из России. Там, вдали от родины, многие приходят в храмы, образуя православные общины. Вот и они с женой тоже пришли. Только верующей по-настоящему была она, а он приходил с ней больше за компанию. Конечно, женщина мечтала, чтобы её муж тоже поверил, и постоянно об этом молилась.

Мой знакомый работал в дорожной бригаде. В тот день они, установив специальное ограждение и предупреждающие знаки, проводили ремонт на одной из полос скоростной трассы. Прокопали траншею глубиной этак сантиметров семьдесят. Он как раз и стоял в этой самой траншее, а один из водителей зазевался и, не заметив предупреждающих знаков, сметая ограждения, вылетел прямо на дорожников.

И вот ситуация: машина по всем законам физики неминуемо должна была его раздавить. Тем более что он в тот момент стоял к ней спиной и не мог её видеть. Все кинулись врассыпную, понимая, что товарищ их обречён. И вдруг какая-то невидимая сила в доли секунды выдёргивает человека из траншеи и отбрасывает далеко в сторону. Мой товарищ даже не ушибся. Он сам мне эту историю и рассказал.

– Получается, он спасся по молитвам своей жены?
– Скорее всего, да. Больше-то о нём никто не молился.
– И какова дальнейшая судьба этого человека? Он стал верующим?
– Нет, – отец Игорь в раздумье повёл плечами, – почему-то не стал. Более того, спустя какое-то время супруги расстались.

За столом воцарилось молчание.

– А я, – прервав молчание, отозвался один из батюшек, – был знаком с одним предпринимателем. Всю жизнь человек строил жилые дома и производственные помещения, а когда советская власть закончилась, собрал вокруг себя опытных работяг и принялся работать самостоятельно. Дела его пошли в гору, и скоро он уже был одним из самых состоятельных людей в нашем городе.

Этот человек никогда и никому не помогал. Пока однажды к нему не пришли и не попросили об этом. Он подумал: а почему бы и не помочь? И помог, потом ещё кому-то, и ещё. Ему понравилось помогать людям. И храмам помогал, хотя на службы никогда не ходил и не молился. Помню, звоню ему зачем-то, а он сразу:
– Ты куда пропал? Неужели вам ничего не нужно?

Однажды в разговоре с другим бизнесменом я обмолвился о том, что наш общий знакомый занимается благотворительностью и помогает очень многим.

– Как?! – воскликнул мой собеседник. – Быть такого не может! Серёжа и благотворительность – понятия несовместимые. Да он всегда был скрягой, снега зимой не выпросишь.

Наверное, Серёжа и сам так думал, пока не понял, что он на самом деле собой представляет.

Он погиб в автомобильной катастрофе. Отвлёкся на телефонный звонок.

Несколько месяцев спустя я случайно пересёкся с его вдовой и услышал от неё удивительную историю.

– Серёжа явился мне в ночь с тридцать восьмого на тридцать девятый день после смерти.
– Вы хотите сказать, приснился?
– Не знаю, судите сами. Он сказал: «Наташа, я не успел помочь одной женщине. Она приходила и просила о детях. Нужны два слуховых аппарата. Я пообещал, но попал в аварию. Вера Ивановна, наш бухгалтер, должна её помнить, разговор был при ней, и она записала адрес той женщины у себя в ежедневнике».

На следующий день мы с Верой Ивановной перерыли её бумаги и нашли ту запись. Созвонились с просительницей, договорились о встрече и выкупили заказанные ею слуховые аппараты.

Кто-то вздохнул:
– Да, после такого видения точно в церковь побежишь.
– Нет, никто не побежал. Хотя, может, ещё не время.

– Во сне много чего случается, – продолжил очередной рассказчик. – И духи, бывает, приходят разные. Наши дети выросли, и мы с матушкой остались вдвоём. Она частенько уезжает в Москву нянчиться с внуками, а я живу один.

Однажды сплю у себя на диване, обычно я его не раскладываю. И чувствую, будто лежит со мной кто-то рядом и меня обнимает. Хорошо так обнимает, плотно, и руки и ноги, всё обхватил.

Сплю я чутко. Проснулся и сразу понял, кто меня обнял. Матушка и раньше просила квартиру освятить, замечала – живёт у нас кто-то. Я не верил и всё отшучивался: ты, мол, уезжаешь, так пусть хоть кто-нибудь со мной остаётся, всё не один. Дошутился.

Начинаю мысленно читать «Отче наш» – не отпускает. Тогда вспоминаю «Да воскреснет Бог» и чувствую, как невидимые, но очень сильные руки что есть мочи сдавили меня в своих объятиях. Ещё немного, и мои кости затрещат. Мелькает мысль: хорошо, ещё дышать могу. Страха никакого, знаю, никуда он не денется, отпустит. И действительно, под конец молитвы отпустил. А я на него разозлился и давай ругаться.

– Вот это ты, отец, напрасно, – отозвался владыка. – Не стоит с ними ругаться. Они этого только и ждут. Помню, в житии оптинского старца Макария есть такой эпизод. Один бесноватый подбежал к преподобному и ударил его по щеке. А тот ни секунды не раздумывая, подставил ему другую. Не человеку, бесу подставил. И тот вышел из несчастного.

Смирение – единственный способ победить врага.

– Благословите, владыка, в продолжение темы, – это наш отец Николай. – Я тут вспомнил. Это ещё в советское время было, я тогда настоятельствовал в одном из храмов в далёкой глубинке. Пришла перестройка, и вместе с ней появились бандиты. Они тогда разъезжали по деревням в поисках старых икон, стариков грабили, не брезговали и храмами.

К нам они заявились ночью, два больших джипа. Меня сторож разбудил:
– Батюшка, вставай! Бандиты! Народ скликать надо.

Я кинулся по домам, стучался в окна, созывая всех в храм, а одну бабушку за милицией послал. Там, если задками бежать, всего четыре километра. Народ собрался в церковь, свет зажгли и стали читать акафист. Но что могут несколько старушек против восьми вооружённых мужиков? А без оружия те не ездили.

Вынес я из алтаря свой крест-мощевик и положил на аналой. Вот этот, я когда еду куда-нибудь, всегда на себя его надеваю. В нём частички мощей четырнадцати святых, в том числе Леонтия Ростовского и Никиты Новгородского. Бесноватые рядом с ним начинают биться.

Машины постояли-постояли и уехали. Я думаю, нас Бог по молитвам вот этих святых и спас.
– А что было потом?
– Потом меня перевели на другое место, и я забрал мощевик с собой.
– А что с храмом?
– Его потом грабили бессчётное количество раз. Сейчас вот только угомонились, да там уже и грабить нечего. На стенах старинные оклады, а в них иконы, что бабушки из календарей вырезали. На них они и молятся.

Потом мы пошли провожать владыку. Дружно выталкивали из снега его машину. Затем помогали друг другу. И в этот момент снова появилась наша знакомая. Где-то она до того отсиживалась. Только где? Храм уже закрыли, а рядом ни магазинов, ни контор.

Тычет пальцем в сторону отца Николая и кричит:
– Что я вам скажу, люди! Этот-то, бородатый, моего тела возжелал! Нет, вы представляете?! – кричит, разводит руками, словно ища поддержки у идущих мимо прохожих. – Я, между прочим, замужняя женщина, а он возжелал!

Люди, обходя её стороной, спешили дальше, а бесноватая всё кричала и кричала. Её обвинения в адрес отца Николая звучали нелепо, и хотелось смеяться. Но когда ты знаешь, кто кричит устами несчастного человека, то смеяться уже совсем не хочется. Ты понимаешь, что он не только в ней, но и рядом с тобой. Совсем рядом.

Не знаю, как бы я поступил на месте отца Николая, а он неожиданно поклонился ей и сказал:
– Мать, ты уж прости меня Христа ради. Я больше не буду.

Бесноватую точно в грудь толкнули. Отскакивает она назад и, не находя подходящих слов, ловит ртом воздух. Потом, собравшись с силами, снова, но уже не так громко, будто бы извиняясь, продолжает:
– Возжелал моего тела, а у меня есть муж, Вовка. Вот я ему всё скажу, он тебе надаёт, злой поп!

Батюшка снова ей кланяется:
– И у Вовки твоего Христа ради прощения прошу.

Это уже было слишком, женщина повернулась и снова побежала прочь, хотя и здесь за нею никто не гнался. С тех пор мы её в наших местах не видели.

Первая седмица Великого поста. Да, это очень напряжённое время. Скудная еда и ежедневные долгие службы с десятками поклонов. Но именно в эти дни, как ни в какие другие, храмы наполняются множеством молящихся.

Подходит она к концу, и становится жаль. Вместе с ней уходит в прошлое что-то для тебя очень важное и по-настоящему ценное. И в то же время не чувствуется трагедии, потому что ничего в нашей жизни просто так не проходит, но становится частью тебя и называется опытом.