Всё съел мой сын Эммануэль
14.03.2014 14:51
Нам, русским женщинам, всегда кого-то жалко

Всё съел мой сын эммануэльМоему подопечному 97 лет. Но я не говорю ему «синьор» и на «вы» не обращаюсь. Обычно кричу из столовой:
– Умберто, подъём! Кушать подано!

Он отбрасывает в сторону одеяло и газету «Ла Стампа», хватает трость и, напевая гимн итальянских коммунистов, быстренько так, топ-топ, сначала в ванную мыть руки, затем – за стол. Настроение у него обычно прекрасное, аппетит замечательный, и я, честно говоря, не понимала, зачем ему баданта, то есть помощница, хоть и на три часа в день, если он не больной, не калека, всё может делать сам.

Но у богатых свои причуды. Да, Умберто вполне может обойтись без прислуги – он ежедневно принимает душ, сам заправляет кровать, убирает за кошкой. Кстати, кошечку зовут нежно – Лира, это натуральная блондинка с хитрыми зелёными глазами.

В шкафах и тумбочках у Умберто идеальный порядок. Но вот что касается поесть – здесь он беспомощен, словно младенец. Дело в том, что для большинства итальянцев трапеза – не просто принятие пищи, это священный ритуал. Белоснежные скатерти, льняные прабабушкины салфетки, тяжёлые серебряные ложки, вилки и ножи, хрустальный бокал для вина, ещё один – для воды; гриссини – такие длинные хлебные палочки, сервизные тарелки – одна, вторая, третья… И не дай бог что-то перепутать, не доложить, подать не в привычной очерёдности. Нет, Умберто не будет ругаться, но обязательно пошутит: мол, всё, с сегодняшнего дня объявляю тебе диворцио, то есть развод.

Два года назад, когда я впервые пришла в этот дом, Умберто протянул мне 50 евро и отправил в магазин за продуктами, предупредив:
– Покупай только всё самое полезное, самое необходимое! – и начал диктовать: – Печенье – можно два вида, несколько плиток шоколада, виноград, яблоки, клубнику, торт тирамису, сухое марочное вино, а самое главное – мороженое. И побольше, побольше, несколько пачек!

Вы, наверное, думаете, что мой хозяин похож на Карлсона? Глубоко ошибаетесь! Он высок и строен, словно юноша, хотя ест за троих, налегая на сладкое и мучное. Его классический рацион – макароны с соусом на первое и яичница на второе – я осторожно дополнила лёгким супчиком и рыбой с овощами. А вот к тефтелям из телятины так и не приучила. Умберто – вегетарианец, не по моде, а по убеждению. Он всю жизнь не ел мяса, так что мои ухищрения, когда пытаюсь добавить в соус фарш, терпят фиаско. Нет, он не отбросит тарелку, но будет демонстративно и очень долго в ней ковыряться, отодвигая в сторону несъедобные, по его мнению, микроскопические кусочки.

Однажды изощрилась и подала ему на второе нежнейшее куриное филе, припущенное в оливковом масле и украшенное веточкой розмарина. Поставила на стол и побыстрее скрылась, чтобы не спугнуть: может, на этот раз соблазнится? Копошусь на кухне и вдруг слышу всхлипывания:
– Ми пердоне, ми пердоне, – это дедушка мой извинялся перед курицей, прежде чем её есть.

Я давно знакома с этой семьёй и всегда была уверена, что Умберто – аристократических кровей. Внешность у него, знаете, такая достойная, держится всегда спокойно, уверенно. Играет в гольф (вернее, ещё год назад играл), начитанный, чистоплотный. Воспитание, манеры – чем не граф?

Но Умберто опроверг мои домыслы. Рассказывал, что он из очень бедной семьи, работать начал с семи лет – «топтал виноград» для домашнего вина. Были такие времена, когда они со старшим братом искали на лугах съедобную траву, ею и питались. Я прослезилась.

– Значит, тебе с женой повезло. Она богатой оказалась? – пытаю старика, выстраивая новую версию, которая бы подтвердила материальное благополучие семьи.
– Нет, Филомена оказалась ещё беднее меня. Когда мы с ней познакомились, они с матерью и сестрой жили в каморке, – охотно поддерживает разговор мой падрон, то есть хозяин. – Но я поздно женился, уже после войны… Ты же знаешь, мы были союзниками немцев, Муссолини приказал воевать – что я мог поделать? Но я в людей не стрелял, только вид делал. Рассуждал так: какое право имею убивать этого человека? Чем он хуже меня? Чем я лучше него? Да-да, я стрелял мимо…

Так оно было или нет, кто теперь скажет? Более семидесяти лет прошло, но память Умберто ясна. Достаёт из тумбочки и показывает простенькие проржавевшие ножницы – его единственный военный трофей, нашёл где-то и вот столько лет хранит. Вспоминает, что именно тогда, на фронте, впервые попробовал шоколад и пристрастился к сладкому, как к наркотику. Служил в авиации, паёк был хороший, и Умберто после деревенских травяных харчей быстро раздался и ввысь, и вширь, превратившись в крепкого голубоглазого блондинистого красавца.

– Однажды в сорок третьем нас, лётчиков, приехали развлекать артисты. Спускаюсь из самолёта, ноги онемели, весь в мазуте, а ко мне несётся, и обнимает, и целует – кто бы ты думала? – самая красивая актриса военной поры Марина Берти!
Умберто помолчал и торжественно добавил:
– Да, за свою долгую жизнь я много красивых женщин познал.

Но если в этом признании и была толика хвастовства, то совсем крошечная. Он не из тех, кто бахвалится мужскими подвигами, – просто констатирует приятный факт своей жизни.

После войны Умберто и его брат Роберто довольно быстро разбогатели. Из сельской местности перебрались в город, каждый создал свой семейный бизнес. Уже в 56-м (год рождения сына, которого назвали Эммануэлем – в честь последнего короля Италии) мой подопечный был богатеньким Буратино. Об этом времени он вспоминает с гордостью и в то же время с печалью, даже с отчаянием. Вы потом поймёте почему.

Конечно, меня мучает любопытство: ну как это так, словно по мановению волшебной палочки, можно взять и разбогатеть? Но выяснить это так и не смогла, каждый раз получала обтекаемый ответ: торговал. Чем? Всем! Зато о том, что вскоре имел, говорит охотно:
– У меня появился свой офис, в нём работали три бухгалтера, в том числе жена. Но когда в семье появился малыш, я её уволил, чтобы ребёнком занималась. На всё лето снимал для них дом в Лигурии, а потом его выкупил. Домашнее хозяйство вела прислуга. Был ещё один дом – на горнолыжном курорте Червиния, трёхэтажный, с бассейном, в гараже – пять машин… Я ведь и «Мерседес» тогда купил!.. Да знаешь ли ты, что такое «Мерседес» в те годы? Я не миллионером был, нет – миллиардером! Наше постоянное жильё было на «холмах» рядом с городом: вилла на две семьи – мою и брата. У меня сын подрастал, у брата – дочка. Эммануэль имел всё, что мог пожелать сын богатого синьора. Правда, учился плоховато, что в школе, что в университете, но разве это его вина? Таким уж он у меня получился. Зато много путешествовал, весь мир объездил. Всё невесту себе искал…

А потом у братьев почти одновременно заболели жёны. Старший взял для ухода за своей двух филиппинок. Они пригласили ещё двух своих подруг – для жены Умберто. «Это был какой-то дурдом!» – примерно так охарактеризовал тот период жизни впечатлительный Эммануэль.
– Почему дурдом-то? – спрашиваю, но внятного ответа не получаю, домысливаю сама.

Филиппинки – маленькие крепенькие женщины, спокойные, неконфликтные, всегда скромно одетые, все на одно лицо, очень правильные и грамотные. Они не будут работать без контракта, за гроши, 24 часа в сутки, как согласны вкалывать в Италии румынки и молдаванки. Филиппинкам необходимо оформлять всё по закону, и это обходится работодателю как минимум в 1,5 тысячи евро в месяц на каждую служанку. Две служанки в доме – минус 3 тысячи евро из семейного бюджета. Тут действительно схватишься за голову.

Когда жена брата умерла, 30-летняя филиппинка Джулиана поступила мудро: прыгнула в постель хозяина и стала его законной женой. Произошло это стремительно, а главное неожиданно для потерявших бдительность родственников. Дочка брата, племянница Умберто, переживала, но поезд ушёл. Потом вышла замуж и переехала к мужу.

– Она меня к отцу ревновала, – снисходительно объясняет Лина (уменьшительное от Джулианы) неприязненность падчерицы.

А я думаю, не в ревности дело: дочка боялась за последствия скоропалительного брака. У 65-летнего молодожёна к тому времени диагностировали рак, вскоре он слёг и через какое-то время Лина стала единоличной хозяйкой квартиры, цена которой и сегодня довольна высока, это настоящие хоромы!
– Лина стала миллиардершей, – таинственным шёпотом рассказывает Умберто. – Мой брат оставил ей не только жильё, но и денег немеряно.

Думаю, однако, что миллиард – это не в евро и долларах, а в бывших итальянских лирах. Но и это, согласитесь, круто.
– А дочке что-нибудь досталось? – спросила я, удивляясь неслыханной щедрости синьора по отношению к бывшей служанке.
– Ну дочку-то свою он тем более не обидел. А Лина, получив итальянское гражданство, перевезла в Италию всю деревенскую родню, вплоть до четвероюродных братьев и сестёр, всех устроила на работу, всем помогла с жильём. Своих детей у них с Роберто не было, удочерили девочку из Перу. Сейчас у Лины хоть какое-то занятие есть: возится с внуком, который считается стопроцентным итальянцем, хотя корни у него южноамериканские.

– Тебе не обидно, что всё так получилось? Служанка сейчас – почтенная синьора, весь пятый этаж занимает, а у тебя с сыном только три комнаты.
– Нет, не обидно. Когда Роберто снова женился, я ему сильно завидовал. Моя-то жена долго болела, «альцгеймеры» при хорошем уходе живут и живут себе, родственников мучают… Что бы я без филиппинок делал!

Лина изредка забегает к Умберто, они же в одном подъезде живут. Хозяйским жестом отодвигает приготовленный мною супчик и суёт ему под нос фритату – яичницу с пережаренным зелёным луком. Меня такое поведение бесит, но приветливо улыбаюсь – она же синьора!

Недавно забежала в очередной раз, по делу. Очень деликатно стала выспрашивать старого человека о том, о сём и, между прочим, о доме в Червинии. Том самом, с бассейном и гаражом на пять машин, который они приобретали вдвоём с братом.
– Так дом этот, Лина, давно уже продан, – сказал Умберто, и энтузиазм родственницы поугас.
– Слышала, вы с Эммануэлем новые апартаменты за городом купили? – продолжила интересоваться невестка.

Но Умберто не простачок, тут же смекнул, что к чему, и глубокомысленно ответил:
– Может, да, а может, нет. Ты лучше сына моего об этом спроси.

Когда Лина ушла, Умберто сказал мне со священным трепетом в голосе:
– Она в своей деревне учительницей работала! Кстати, её месячная зарплата была меньше, чем зарплата служанки в нашей семье. Представляешь?
– И что в этом особенного? – удивилась я. – У нас в России молодые учителя получали раз в десять меньше, чем итальянские служанки.

Но Умберто не поверил, думал, шучу.

Через три года ему исполнится сто лет, для Италии это нормальное явление, здесь полно долгожителей. Но на пенсии он всего десять лет, до этого всё работал. А ещё спортом занимался, в разных марафонах участвовал, 17 кубков за победы имел…
– И где же твои призы? – спрашиваю и чувствую, что вопрос для него, словно соль на рану. – Где твои фотографии военных лет, где медали?

И тут всегда уравновешенный, рассудительный Умберто взрывается. Потом произносит странную фразу, смысл которой не сразу до меня доходит, в переводе на русский она звучит как: «Мой сын всё съел». То есть буквально всё: виллы, квартиры, машины, офисы, призы, фотографии и даже кухонную мебель и постельное бельё! Всё, всё съел Эммануэль. Этот романтичный и в то же время прагматичный, импульсивный и умеющий держать дистанцию, влюбчивый и очень одинокий ребёнок пятидесяти восьми лет.

Возможно, старик преувеличивает, и всё не так уж плохо. Кризис, говорят, скоро кончится, у итальянцев появятся деньги, и семейный бизнес вновь сможет процветать. Эммануэль – шустрый парень (хочу пояснить: в Италии холостяк, сколько бы лет ему ни было, всегда остаётся «парнем») и такой же работоспособный, как отец.

Два года назад у Эммануэля был один офис, унаследованный от отца, и одна секретарша. Сегодня у него три офиса и десять работниц, молодых и хорошеньких. А ещё – ворох неоплаченных квитанций, две банковские ссуды, одна из них – под залог квартиры, в которой они сейчас живут. Живут как на пороховой бочке. Работы, как утверждает Умберто, у сына полно, клиентов с каждым днём всё больше. Единственная загвоздка: денег нет даже на зарплату работникам. Пенсия бывшего лётчика и 500 евро, выделяемые государством на уход за престарелым человеком, идут в общий котёл семьи и растворяются в нём бесследно.

В последнее время Умберто сильно сдал. Если ещё летом, выходя на прогулку, спускался по лестнице с четвёртого этажа чуть ли не вприпрыжку и мы могли спокойно бродить по городу, ходить в супермаркет за продуктами, то в последние три месяца старик отказывается выходить из дома. Всё чаще, придя на работу, застаю его в кровати, спящим, с трудом поднимаю, даю лекарства, уговариваю поесть. Но он тот ещё актёр: кругом валяются обёртки от шоколада, значит, уже поднимался утром, лакомился.

Месяц назад он задал мне странный вопрос:
– Ты могла бы работать без зарплаты, как волонтёр? Ну если, предположим, мы не сможем платить, будешь приходить ко мне по-прежнему?

Кстати, зарплату я уже и так не видела два месяца, да и раньше её приходилось выцарапывать по частям, а это, согласитесь, унизительно. Мы с дочкой снимаем так называемую «монолокалку» за 450 евро в месяц, с оплатой нас никто не ждёт. Если мне не будут здесь платить (а уже и не платят), необходимо срочно искать другую подработку. Но как же тогда старик?

Как могла, успокоила Умберто:
– Если не смогу приходить каждый день, приведу к тебе молодую красивую молдаванку с высшим кулинарным образованием, которая закормит тебя тортами и пирогами! Не переживай, один не останешься.

На что он очень серьёзно ответил:
– Нет, если ты или твоя дочка не сможете к нам приходить, то мы больше никого приглашать не станем. Сами как-нибудь справимся.

Решила поговорить с его сыном, моим непосредственным работодателем. Сказал, что платить будет, но вот когда – вопрос. Когда появятся деньги. А ещё добавил, что он сейчас «на грани самоубийства».

В конце концов я сдалась – решила срочно искать другую работу, жить-то на что-то надо. О чём и объявила дочери, которая часто подменяла меня и тоже находилась в полной растерянности. Дружеские отношения с Эммануэлем портить не хотелось – он хороший парень, и если бы не его безграничная наивность и доверчивость, если бы не этот проклятый кризис… Но с другой стороны, а нас кто поймёт, пожалеет?

Дочь полностью со мной согласилась и сама пошла к старику. «А если он, поднимаясь с кровати, упадёт? А если, разогревая молоко, прольёт на себя кипяток? А если откроет дверь и кошка убежит?»

На днях, вернувшись домой, расплакалась:
– Мама, нас не обманывают. У них действительно нет денег! Холодильник уже неделю как пуст, не знаю, чем кормить Умберто, он так исхудал, ноги не слушаются… Кошке, кстати, еда куплена, большой пакет с консервами – на сорок восемь евро, чек видела.

Итак, несмотря на бушующие в душе сомнения, мы не бросили старика. Дочь ухаживает за ним, словно волонтёр, уже не надеясь на зарплату. Это, конечно, неправильно, но что поделать, если мы, русские женщины, вот такие. Нам всегда кого-то жалко.

…Сегодня дочь вернулась с работы удивлённая. Оказывается, когда пришла, синьор уже был на ногах, умытый, побритый и копошился на кухне.

– Схватил меня и начал вальсировать. Потом рассказал, будто ночью к нему прилетал ангел. Он приказал ему самому вставать по утрам, принимать лекарства и готовить еду. Ещё ангел якобы добавил, что Умберто – сильный человек и что ноги ему ещё послужат.

Наталья ЦИТРОНОВА,
Италия
Фото: FOTOBANK.RU


Опубликовано в №10, март 2014 года