Выпросить чего-нибудь у родителей – для меня раз плюнуть, даже очень стараться не надо. Стоит только помечтать вслух, чтобы они услышали, – и пожалуйста. У меня всегда были лучшие игрушки, самые интересные книжки, мама шила мне красивые платья – «фасонистые», как говорила бабушка Катя. То есть мама перешивала на меня свои платья, потому что в нашем магазине на детей ничего не купишь. Папа тоже привозил из командировок всякие нарядные одёжки – фетровые шляпки, костюмчики, кофточки, кроличьи шубки. Все говорили, что меня слишком балуют, но, наверное, это потому, что родители боялись меня потерять: когда мне было два года, я почти умерла и с тех пор часто болею.

Так вот, заикнулась я как-то о сестрёнке: мол, пора бы и купить. Я тоже хочу быть старшей, не всё же Сашке мной командовать. Думала, моё желание исполнится на следующий же день, как всегда. День проходит, другой… Ничего! Я опять за своё, а родители почему-то ничего не говорят, только глупо хихикают. А иногда говорят, что в специальном магазине всех деток раскупили, придётся немножко подождать.

Решила я пожаловаться на родителей своему дружку Игорёшке. Прихожу, а у них в детской кроватке малипусенький хорошенький мальчик ручками-ножками дрыгает и пузыри пускает. А рядом Игорёха прохаживается, весь раздутый от важности, как гусь, будто золотую медаль получил. Задавака! Меня такие завидки взяли, аж задохнулась. И бегом домой.

– Проворонили! – ору на маму с папой. – Вон Янзобины купили себе ребёночка, а вы опять проворонили!
– Танечка, но ведь ты сестрёнку хочешь, а в магазине были только мальчики, – сбила меня с толку мама.

И правда: хватит нам пацанов, один Сашка чего стоит. Хотя, если по правде, других-то пацанов у нас в семье нет.

А мама стала ко мне подлизываться. Давай, говорит, твоей сестрёнке имя выберем. Я про себя ещё больше разозлилась, но потом подумала: раз до имени дело дошло, значит, сестрёнка у меня когда-нибудь точно будет. Но имена, которые перечисляла мама, мне не нравились. Этих Ир, Оль, Галь, Наташ вокруг полным-полно. И я сказала, что мою сестру будут звать Мариной. Мама согласилась, что это хорошее имя. Оно означает «морская».

Потом в доме появилась настоящая детская коляска, похожая на жабу из книжки: зелёная, на низких колёсиках-лапах, со сморщенным, как жабья кожа, колпаком. Но я, довольная, таскала эту «жабу» за длинную ручку из комнаты в комнату. Хорошо, что в нашей квартире их было две, но полного счастья не чувствовала, потому что коляска так и оставалась пустой.

Так и зима прошла, снег начал таять. Как-то утром я проснулась сама от непривычной тишины, вылезла из своей кроватки, чтобы перебраться к маме под бочок. Я всегда так делаю, когда мне что-то непонятно или страшно. А дома никого нет, и мамы тоже. Только Сашка сидит на её кровати, швыркает носом и пришивает резинку к моему лифчику. Это такая специальная маечка до пояса, с пуговицами на спине, сшитая из пелёночной материи. А по бокам резинки-держалки для чулок. Такие лифчики носила вся малышня – и девчонки, и пацаны.
– А где мама? – спрашиваю Сашку.
– Её… в больницу… увезли, – зарыдал Сашка и высморкался в мой лифчик.

Я тоже заплакала, но тут в комнату вошла наша тётя Валя, отняла у Сашки иголку и погнала его собираться в школу. А меня умыла, одела, причесала и повела в детсад. Тётя Валя была не просто тётей, но и воспитательницей в нашей группе.

И так продолжалось долго. Я не знала, что случилось с мамой и от страха за неё толком не помнила, как мы жили и сколько времени прошло. Но в один прекрасный день нас с Сашкой оставили дома. Мы тихо сидели у себя в детской и гадали, как это понимать.

Вдруг в квартиру ввалилась чуть ли не вся наша большая родня и… мама, а впереди всех – папа с каким-то кульком из одеяла в руках. Кулёк положили на кровать, мама развязала на нём ленточку и подозвала меня. В кульке лежала живая кукла. Она спала и сопела носиком, похожим на розовую пуговку. Я хотела заверещать от радости, но мама быстро прижала палец к губам, и я не заверещала, а стала ползать по кровати вокруг своей огромной мечты, которая так чудесно исполнилась, и любовалась ею так и сяк. Мариночка… Наконец-то!

– Здравствуй, маленькая моя, – шептала я потихоньку.

Может быть, она почувствовала, как я ей рада, открыла серенькие глазки, улыбнулась беззубым ротиком и подмигнула мне. Я заскулила от нежности и объявила, что Марина узнала меня, но никто не поверил, все только засмеялись.

Потом Мариша подросла и начала вставать на ножки. И к нам пришёл с фотоаппаратом дядя Витя Янзобин, Игорёшкин папа, чтобы сфотографировать, как наша малышка стоит в кроватке с сеткой, которую папа сам сплёл из верёвки. Чтобы дочка не упала во сне на пол.

Пока взрослые разговаривали на кухне, я наряжала сестру. Надела на неё свой зелёный свитер, который стал мне мал, и выпросила у мамы модную газовую косынку, чтобы сделать из неё пышный бант. Потому что девочка без бантика – это всё равно что мальчишка без штанов. Волосиков у Марины было ещё очень мало и коротюсенькие – все удивлялись, как я ухитрилась завязать на них бант. А тут как раз Колька Лабазин припёрся к Сашке в гости и сказал, что, наверное, клеем приклеила. Ну что с дурака взять…

А Мариша получилась на фотке такая лапочка!