– Ваше имя большинству почитателей известно в связи с кино, а сегодня вы ушли в театр. Почему вдруг?
– Кино мне стало неинтересно. Считаю, что оно должно быть для зрителя не только развлечением, а этого в наших кинотеатрах практически нет. Девяносто девять процентов фильмов мне, как зрителю и кинорежиссёру, совершенно неинтересны. Театр – другое дело, театр не может существовать без эксперимента, он заставляет тебя искать что-то новое, что я прежде и делал в кино. Мне важна мысль, в кино этого почти не осталось. У меня сейчас практически нет шансов снимать своё кино, а то, что финансируется государством, мне неинтересно. Если потребуюсь – позовут. А сейчас получаю удовольствие от зрителей в театре. Читаю отклики, выслушиваю советы, вижу, как зрители плачут. И какое огромное количество молодёжи приходит в театр! Причём они приходят не поржать, а попереживать. Для меня это неожиданность. Но я знаю, почему такое количество молодых людей потянулись в театры. Многим стало просто жалко тратить своё время на кино, потому что основная масса фильмов – это лабудень для подростков четырнадцати-пятнадцати лет. Поэтому люди мыслящие собрались сегодня в театрах. Они хотят узнать что-то о себе: как общаться с противоположным полом, что значит любить, что такое ненависть и предательство. Все эти вопросы задаются в хорошей литературе и в театре.

– Спектакль «Цветы для Элджернона», который вы поставили в молодёжном театре (РАМТ), пользуется невероятным успехом у зрителей, а вот пресса и критики осторожно называют его «коммерчески успешным».
– Зрители мою постановку приняли, я рад, что они мне доверяют. А мнение критиков… Не забуду, как один известный продюсер, посмотрев мой фильм «Муму», сказал: здесь слишком много Грымова. Он явно хотел меня обидеть, хотя потом мне очень многие люди объясняли, что это комплимент. Я всегда снимал только то, что меня беспокоит. Не чувствую себя звездой, да мне это и не надо. Хочу оставаться адекватным и честным с самим собой. Никто и никогда не пытался купить меня. Если пойду на такую сделку, как смогу объяснить артистам, чего от них жду? Всегда пытаюсь донести мысль, что люди со всеми их недостатками – всё-таки хорошие. Таково моё отношение к миру.

– Обратила внимание, что после спектакля вы вместе с артистами вышли на поклоны. Каждый раз приходите в театр, когда идёт ваша постановка?
– Но это же моя работа, и я в ответе за всё происходящее на сцене. Я благодарен за то, что в этом театре есть возможность репетировать перед каждым спектаклем. Это важно, потому что в программке значится моя фамилия. Мне ещё бабушка в детстве говорила: «Почему ты не подписываешь свои рисунки? Люди должны знать, кто их нарисовал, неважно, плохо это или хорошо». Потому я и буду присутствовать на каждом своём спектакле.

– Один из героев вашего спектакля – по сути изгой в обществе, он не знает, как вписаться в эту реальность с её дикими правилами, согласны?
– Да, согласен. Таким был мой приход в кино. Это потом я стал получать награды профессионалов, но всё равно для меня это не так уж много значит. Но когда я, например, лечу в самолёте, подходят незнакомые люди, ничего не говорят, а просто жестом показывают: «Класс!» – вот это для меня важно.



– У вас всегда получалось раскрыть не просто характер, но внутреннюю мотивацию поступков женщин. Откуда это?
– Наверное, я в принципе снимаю кино для женщин. С самого начала, ещё с фильма «Мужские откровения». Когда снимал «Казус Кукоцкого», окончил курсы акушерства и гинекологии и сказал себе тогда: мне женщина интереснее, чем мужчина. И совсем не потому, что сам мужчина, я шире смотрю. Считаю, что мужчина устроен примитивнее, женщина – сложнее, уверен в этом. Потому и снимаю фильмы о них, даже если главные герои – мужчины.
Вот я сейчас затеял новый проект. Придумал, как поставить в театре «Войну и мир»: сохранить всё содержание огромного романа, сделав из него спектакль адекватного размера. Не каждый театр сможет это потянуть, нужны огромные трудозатраты. В общем, я окончательно развернулся в сторону театра.

– Но всё-таки кино вас не отпускает, ведь написали вы открытое письмо президенту страны. Зачем?
– Мотивация очень простая. Когда даю интервью на тему «Что происходит с нашим кино», всегда говорю: происходит надувательство. В стране в год зарабатывают две-три отечественные картины. Если Россия не будет снимать 400 картин в год – это несерьёзно. Я проанализировал ситуацию в киноиндустрии разных стран и предложил президенту принять закон о кино. В письме двадцать два пункта, предложения о направлениях развития в этой области. Потому что каждый год идут разговоры о том, что надо спасать наше кино, и ничего не делается. Всё коррумпировано сверху донизу. Для себя я этим письмом поставил точку. Получил ответ из администрации президента: «Спасибо за проделанную работу. Учтём Ваши пожелания». И всё.

– А так ли уж нужно нашему зрителю отечественное кино?
– Уверен, необходимо. Я считаю, что если сто сорок миллионов человек говорят и думают по-русски, то своё кино у нации должно быть. Не нужно противопоставлять себя Голливуду или гнаться за ним – и там хорошего кино осталось совсем немного. Американское кино сегодня, конечно же, лидер проката. Но если не будет развиваться наше молодёжное, детское, независимое кино – придём в тупик. Зрители ждут хороших фильмов о наших людях. И пусть на меня кто-то обидится, но считаю, что такие фильмы, как «Ёлки» или «Горько», – это трэш, мусор.

– Юра, вы человек талантливый и, безусловно, мыслящий. У вас есть ответ на вопрос – для чего живёт человек?
– Он обязан продолжать свой род и созидать. Думаю, что человек должен существовать в некоем созидательном пространстве: один пишет книги, другой делает табуретки, третий выращивает цветы, четвёртый строит дома. Если бы я был финансово независимым, конечно же, делал бы больше. Я сам и журналы издавал, и дизайном занимался – меня это трогает, наполняет. Как-то про меня написали: «Грымов мечется». Я не мечусь, просто мне всё интересно. И самый большой судья себе – я сам. Уверен, что обществом движет меньшинство. Вообще любой творец принадлежит к меньшинству, и я его часть. Когда у меня появляются единомышленники, я счастлив.

– Сегодня наблюдается явное возвращение к ценностям советского прошлого – и на телевидении, и в кино, и в театре. Как вы к этому относитесь?
– Когда речь заходит об этом, хочется спросить: а по чему конкретно мы ностальгируем? По запретам, расстрелам, несвободе в творчестве? Тогда художников называли «п…и», а их картины давили бульдозерами. Люди эмигрировали не потому, что мечтали об Америке, – они уезжали из своей страны. Если мы говорим о возвращении к традиционному искусству, то скажите мне, в чём традиционность Кандинского или Малевича? Они были не традиционны. Если оголтелые чиновники начнут диктовать свои правила, у нас не появится новый Кандинский или Малевич. Я против всех этих комиссий, которые, по всей видимости, нас ожидают. Я сторонник прозрачности законов. Но когда вижу откат в прошлое, то отчасти понимаю, почему это происходит. Та нравственная вакханалия, которая наблюдается в последние лет пятнадцать, ошеломляет. В телепередачах мужчины позволяют себе ругать женщин и даже бить их. Конечно, чиновники обеспокоены этим. Но они бросаются из крайности в крайность. Так что я большой противник возврата к прошлому. А знаете, когда всё началось? С проекта «Старые песни о главном» на Первом канале. Это был показатель того, что мы тормознули, проект-символ. Не бывает старых песен о главном. Главное – всегда в новом! А мы перепеваем «Самоцветы». И что в этом хорошего?

– А что смотрит ваша восемнадцатилетняя дочь Тоня?
– В детстве она смотрела кино вместе с нами. Разное, и взрослое тоже. Хотя, помню, дочери было лет семь, и мы с женой решили пересмотреть «Заводной апельсин» Стэнли Кубрика. Там жёсткая агрессия, и я решил, что ребёнок ничего не поймёт. Смотрю, она села с нами и смотрит с интересом. Ничего не понимает, но кино её явно привлекает. А вообще специально я ничего ей не навязывал, но она слышала, о чём я рассуждаю, о чём говорят люди, которые приходили в наш дом, – и впитывала. Главное – правильная расстановка приоритетов. Однажды ребёнок обязательно наберёт на компьютере слово «порно» – и это естественно. Я подростком ходил в библиотеку и лезвием вырезал из журнала «Чешское фото» голых женщин. Но важно, чтобы при этом ребёнок знал, что делает что-то нехорошее. Мне кажется, моя дочь выросла разумной, она способна отличить настоящее от мусора. Сейчас Тоня живёт во Франции, учится там. Потому что в московской школе, где она училась, всё изменилось. За границей она прекрасно успевает, директор школы обеспокоен тем, чтобы ей выделили деньги на образование, и в будущем году она даже получит вид на жительство во Франции. Можете представить? Я считаю, что надо изменить систему образования в нашей стране. Обеспокоен тем, что у нас никто не инвестирует в образование, оно в катастрофическом состоянии, сами учителя так говорят. И я не слишком рад тому, что мой ребёнок вынужден жить на две страны. Мне было бы спокойнее, если бы она жила и училась в России. Нас воспитывали творцами, учили рассуждать. А их воспитывают какими-то роботами. Современные дети не хотят запоминать, они всю информацию получают из интернета. «Ошибка советского образования в том, что оно воспитывало человека-творца, – заявил бывший министр образования господин Фурсенко. – А мы должны подготовить квалифицированного потребителя». Вот и получаем…

– А детей не забыли спросить, хотят ли они быть творцами? Может, им удобнее быть именно потребителями?
– Детей ни в коем случае не надо спрашивать. Вообще образование – вещь жестокая. Если не искоренять лень, которая сидит в каждом ребёнке, он ничего не будет делать. То есть воспитание и образование связаны с небольшим насилием, если можно так выразиться.

– Ещё одна тема – одиночество. Сейчас молодёжь, особенно девушки, пытаются найти себе спутника на сайтах знакомств. Но сколько разочарований связано у них с такими попытками. Почему большинство молодых парней хотят быстрых, ни к чему не обязывающих связей?
– Случился перелом. Лет пятнадцать назад стал всё чаще звучать вопрос: какие девушки тебе нравятся, блондинки, брюнетки или рыжие? То есть их начали рассматривать как предмет потребления. Надо сказать, сами девушки многое для этого сделали, с помощью пластической хирургии превращаются в каких-то кукол, а мужчины стали относиться к женщинам как к секс-рабыням. Да и средства массовой информации навязывают определённый образ успешного человека. Что красивее – юная берёзка или старый дуб? Оба прекрасны по-своему. А сегодня идеал женской красоты – внешность семнадцатилетней девочки. Катастрофа! У меня, кстати, об этом есть сценарий «Последнее искушение Адама». Искуситель предлагает Создателю забрать Адама на старости лет обратно и дать ему в спутницы молодую девушку. Ева-то уже стала старой. Вода на мельницу дьявола льётся всегда, но сила человека определяется умением этому противостоять.

– Мы двадцать пять лет вместе, и родители мои всю жизнь в браке, а по-другому и быть не должно. С будущей женой встретился случайно, подвёз её на машине. И на третий день женился. Хотя она собиралась выходить замуж за другого, уже было куплено платье и назначена свадьба. Понятно, от её семьи мы тогда получили по полной программе. Не хочу громких слов, скажу только, что чувствую ответственность и за неё, и за себя.

– Ваш демонический образ – это способ отгородиться от мира или что-то ещё?
– Это просто удобно. У меня есть комплекс – не хочу себя навязывать, быть этаким пряником. Я боюсь милых весельчаков. Потому и дистанцируюсь. Наверное, это всё-таки защита. Но я горжусь, что у меня много друзей, с одним из них дружу с первого класса. Близкие люди знают, какой я и чем живу. Раньше был довольно активен в социальных сетях, а сейчас минимизировал эти контакты. Не понимаю, как люди, которые являются подписчиками твоей страницы в социальной сети, могут считаться твоими друзьями. Многие подсчитывают их количество. На самом деле это рейтинг одиночества.