– Сергей, мы познакомились в Ялте на музыкальном фестивале. Помню, как на вопрос одной журналистки «Где вы остановились?» вы ответили: живу в палатке в Ботаническом саду. И с таким серьёзным лицом, что она поверила и написала об этом в новостной ленте интернета.
– (Смеётся.) Да-да, помню. Ну а что мне оставалось делать? Какой вопрос, такой и ответ. Может, надо было назвать отель и номер?

– Тогда вы попросили организаторов поселить в такую гостиницу, где есть тренажёрный зал. Всегда озвучиваете такое пожелание на гастролях?
– Почти всегда. В Москве я хожу в фитнес-клуб и дома занимаюсь. Это держит в тонусе. А на гастролях, чтобы не раскисать, не терять форму, с утра обязательно посещаю тренажёрный зал.

– Жена вместе с вами занимается спортом? Спрашиваю, потому что вычитал, будто вы познакомились на каком-то марафоне, вместе участвовали в забеге.
– (Смеётся.) Ну это шутка. Просто тогда мне показалось, что так наше знакомство выглядит смешнее, вот и придумал: увидел и полюбил Настю на лыжной эстафете «Газпрома». На самом деле мы познакомились на моём концерте, куда её привёл наш общий друг – музыкант. Поздоровались за кулисами. А когда я увидел её на втором своём концерте, пригласил в ресторан. Уже тогда за ужином мы поняли, что всё это не просто так. Я был женат, но у нас дело шло к распаду. Где-то на третьей встрече с Настей я сказал ей, что у нас родится сын и его будут звать Ванечка. Так и получилось. Первым родился Иван, а уже потом – Лизонька. А насчёт спорта… Настя ведь долго танцевала на эстраде, она спортивная и стройная девушка. И сейчас занимается танцами и дома на тренажёрах.

– Сергей, а как вообще понять – твой это человек или нет?
– Мне кажется, тут надо просто ответить себе на вопрос: хочешь ты быть с этим человеком там, в другой жизни? Ну представить себе, что есть жизнь после смерти. Я представил и понял: Настюха – мой человек. (Смеётся.)

– Вы посвящаете ей песни?
– Практически все песни написаны для неё и о ней. Я бы назвал её сегодняшнюю работу «муза мужа». Когда мы ещё только начинали жить вместе, Настя уехала на гастроли – она танцевала в коллективе Лаймы Вайкуле. Я её ждал-ждал, уже на второй день почувствовал себя очень одиноким. К приезду Насти была готова песня. Даже если знаю, что Насти нет в зале, всё равно пою для неё. И продолжаю скучать.

– А Настю можно назвать цензором вашего творчества?
– Она – мой первый слушатель. Если замысел ей непонятен и песня не вдохновила, я понимаю, что недоработал. Это, правда, не значит, что я не буду её исполнять. Творческий путь – всегда монолог. И главный цензор моего творчества – я сам. Есть у меня такая установка: каждая новая песня для меня – ничто. Но если через месяц-полтора я смогу убедить себя в обратном, то оставляю её в репертуаре. А если нет – больше её не пою. Или кладу в стол, если понимаю, что время этой песни ещё не пришло. Ведь творческий человек, я уверен, отображает реальность через себя. Если артист талантлив, то результат его работы интересен всему миру. Жаль, что у нас на сцене я часто вижу людей, которые пытаются выразить свой внутренний мир, но он довольно беден. Человек показывает себя, а ты думаешь: о чём он спел, зачем? Сегодня искусство многих наших эстрадных артистов заключается в том, чтобы выжать слёзы на сцене при помощи ветродуя. А может быть, у них просто нет такого камертона, как моя Настя. Она помогает мне даже в выборе сценической одежды.

– Интересно, а вы часто делаете друг другу подарки?
– В нашей семье это традиция, причём подарки самые неожиданные. Помню, как на четырёхлетие нашей свадьбы Ванька преподнёс наши портреты, нарисованные собственноручно. Похоже получилось! Мы вставили рисунки в рамку и повесили в спальне. А ещё вспомнил, как в мой день рождения Настя подарила мне штангу с изогнутым грифом! Накануне я как-то мимоходом упомянул, что хотел бы такую найти. Она запомнила название и заказала с доставкой. Утром зазывает меня в наш домашний тренажёрный зальчик, а там такая красота! А как-то я решил жену разыграть. Перед её днём рождения как бы случайно обронил: «Подарю-ка я тебе леопарда. Готовься». Она засмеялась, не поверила. Но каждый день я продолжал: «Вот там поставим вольер для зверя. А здесь он будет гулять по нашему дачному участку». И Настя уже поверила, даже рукой махнула: «Ну, пусть у нас живёт леопард». Утром в свой день рождения она обнаружила новенький «Лексус» с аэрографией леопарда сбоку! (Смеётся.) Ещё люблю дарить жене духи. Выбираю нежные, лёгкие, которые не перебивают запах любимой женщины – лучший в моей жизни аромат. Признаюсь: я тонкий нюхач. Память на запахи у меня фантастическая. Я, например, помню запах своего детства – запах только что открытой банки помидоров в собственном соку. Такие попадали к нам домой в новогодних заказах. Вспоминается запах свеженаклеенных бумажных обоев.

– Кстати, о вашем детстве. Увлечение музыкой – оттуда?
– Ещё с детского сада. Мне было лет пять, когда пришли люди нас прослушивать, я что-то напел, и меня отобрали в хоровую капеллу мальчиков при Институте имени Гнесиных. А когда мне было лет семь, мы пели в опере «Кармен» в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. И за каждый спектакль наши родители получали деньги. Вообще мне всегда нравилась музыка. Нравилось играть на фортепьяно, заниматься вокалом. А уж когда стал выступать в школьном ансамбле!.. Он назывался «Зеница ока». (Смеётся.) Мы выступали не только в своей школе, но и в школах всего района. В основном перепевали разные западные группы: «Эй-Си Ди-Си», «Роллинг Стоунз», «Битлз». Но пели и на русском языке, например песни Юрия Антонова. А в девятом классе я начал писать песни сам. Потом отучился в Московском институте культуры и год был слушателем на кафедре теории и композиции в Государственной консерватории.

– Прежде чем зрители узнали вас как исполнителя, вы писали песни и для популярных артистов…
– Да, написал целый сольный альбом для Светы Владимирской. А ещё альбом для солиста группы «Рондо» Александра Иванова. Там одна песня на стихи Цветаевой, а остальные все мои, например «Я постелю тебе под ноги небо», «Грешной души печаль». Но однажды знакомый продюсер предложил выпустить отдельным альбомом те песни, которые я писал для себя и исполнял для друзей на кухне. Так в 1995 году появилась «Аристократия помойки – 1», потом «Аристократия помойки – 2», потом ещё две части. Эти четыре альбома неожиданно для меня стали пользоваться популярностью. Письма с добрыми отзывами мне присылали даже русские эмигранты из Парижа. Так Трофим был причислен к русскому шансону.

– Почему Трофим? Причём позднее вы отказались от этого псевдонима и стали выступать как Сергей Трофимов.
– Любой человек – как камертон, в меру своего понимания он должен отражать время, в котором существует. В середине девяностых у нас наступил такой период, что без Трофима нельзя было обойтись. В России тогда творилось что-то невообразимое. Отношение ко всему было ироничным. Так и появился проект «Трофим» со всей его балаганностью и народностью. Трофим был человеком из народа, который реагировал на то, что происходило, понимая, что поделать с этим ничего нельзя. Затем изменились и время, и моё отношение ко всему происходящему. И «Трофим» как проект закончил своё существование.

– А как к вам приходит песня?
– Тут однозначно не ответишь. Бывает, с ходу, на одном дыхании, а порой и несколько месяцев на это уходит. Большинство песен на военную тематику написано «по живому», по впечатлениям, воспоминаниям. Я несколько раз был с концертами в Чечне. «Блюз-спецназ» был написан после того, как бригада, в которую я приехал, попала под обстрел боевиков. Песню «Аты-баты» написал о профессиональном кадровом военном, который от мизерной зарплаты мог бы давным-давно уйти в охранники, а он продолжал служить Родине. Какие-то песни приходят к тебе после услышанных от разных людей рассказов. Ситуацию как бы примеряешь на себя, и приходят стихи и мелодия. Сложно объяснить.

– Вычитал в прессе, что какое-то время вы пели и служили в церкви. Как к этому пришли?
– Это происходило в начале 1990-х. Вспомните то время! Бандитствовать не хотелось, воровать тоже. Искусство было никому не нужно. И я в этом времени как-то потерялся. Крестился, захотел стать ближе к России, её традициям. Пошёл изучать православие изнутри. Был в четырёх московских храмах: сначала певчим, потом регентом, подьячим. Даже хотел постричься в монахи, но настоятель сказал, что моё место – в миру. Считаю, пусть вера каждого пребудет в сердце его, а Господь узнает нас по делам нашим!

– Как-то вы признались, что много в жизни накуролесили, особенно из-за алкоголя. Вам вера помогла избавиться от этой болезни? Знаю, что уже много лет не употребляете ни капли.
– Наверное, и вера тоже. Когда пил, казалось, что алкоголь должен помочь найти себя. Но я терял себя всё больше и больше, и пустота внутри только увеличивалась. Когда же осознал, что уцелел только потому, что все эти годы Бог меня хранил, то дал обет. Знаете, я так рад, что встретил Настюху уже после этого. Думаю, она бы просто не полюбила меня того, каким я был… Очень благодарен Богу, что Он послал мне такого человека, как Настя, потому что у нас созидающая любовь, а не испепеляющая, как иногда бывает. Мне повезло, она сумела полюбить меня таким, какой есть, со всем ворохом недостатков.

– Однажды вы рассказывали мне, как в Италии, где любите отдыхать с семьёй, перевернулись на скутере. Оказались в больнице. А вообще часто попадали в экстремальные ситуации?
– Да чего только не было! В таких переделках побывал – можно сказать, между жизнью и смертью. В двенадцать лет свалился с дерева и сломал обе руки. Врачи со мной года три возились, чтобы всё восстановить. И позже всякий раз я чудом выживал.

– Мы сейчас в разговоре снова вспомнили Анастасию. С такой любовью о ней говорите… А какая она, когда злится?
– За годы совместной жизни мы изучили друг друга. Если я приезжаю, а она ходит по дому такая прямая, вытянутая, словно лыжную палку проглотила, и лицо протокольное – значит, что-то случилось. Например, вычитала обо мне какую-нибудь гадость. Но рассказывать – язык не поворачивается или не хочет портить мне настроение. А с эмоциями справиться всё равно не может. И я хожу за ней, как кот за колбасой. Пытаюсь мягко выяснить, что же произошло. И она раскалывается. (Смеётся.)

– Сергей, а какими вы видите себя и Настю в пожилом возрасте?
– Вообще-то я предпочитаю далеко не загадывать… Когда-то знал одну супружескую пару, им было далеко за семьдесят. Звонит мне как-то муж: «Серёжка, я развожусь». Спрашиваю: «Почему?» – «Да понимаешь, она меня совсем не ценит. Я прихожу домой, тапочки должны стоять около галошницы, а она специально убирает в галошницу, чтобы я их доставал». Они не развелись, потому что он всё-таки стал убирать тапочки в галошницу. Вот я думаю: неужели буду таким, что в этом «важном» моменте жене не уступлю? (Смеётся.)

– Вы могли бы описать своё сегодняшнее состояние?
– Наверное, это можно назвать мудростью. Не так давно я понял, что нельзя быть требовательным к людям. Мерило жизни – смерть. Поэтому, если помнить, что когда-нибудь умрёшь сам, а также все твои близкие, – есть смысл быть к ним добрее. Я научился жить так, чтобы ни о чём не жалеть. Человек ведь такое существо: просыпается утром – и уже в депрессии. А надо радоваться тому, что проснулся, что наступил новый день, ведь каждый день – маленькая жизнь. Я понял это и теперь принимаю свою жизнь такой, какая она есть, и другой не хочу.