– Поскольку у нас семейная газета, будем говорить о семье, но начнём с государства.
– (Дурашливо.) Наше государство – хорошее. Все остальные – плохие.

– Да? А почему тогда несколько лет назад ты сказал, что с группой единомышленников собираешься создать своё собственное государство?
– Кватро Паредес? Мы до сих пор хотим. Каждый человек хочет создать вокруг себя идеальное пространство. По международному праву, для того чтобы организовать собственное государство, нужно приобрести остров и объявить его государством, но так, чтобы оно находилось в нейтральной зоне.

– Читала, что вы хотели собрать там только лучших людей искусства, науки и спорта?
– Ничего подобного. Мы хотели собрать только друзей. Нас шесть человек.

– А кто им будет управлять? Какой там будет государственный язык?
– Язык наш, русский. Там нет иностранцев. А управление – предпарламентская республика.

– Почему Кватро Паредес?
– По-испански – «Четыре стены».

– То есть оно будет закрытым? Откуда будет поступать обеспечение вашей жизни?
– Нет, мы, конечно, общались бы с миром. Но обеспечивали бы себя сами: и сад, и огород – всё в полный рост. Я сам копаю и всё произвожу.

– Так ты же сказал, что в Кватро Паредес будет полностью отсутствовать система наказания.
– Ну, так государство существует лишь в разговорах. Конечно, это только мечты, сидим вечером и фантазируем, а действий никаких никто не предпринимает, потому что нет такой физической возможности. Времени нет, и никто ещё не собирается на покой, чтобы это осуществить. Мы все находимся в работе.

– Ты переехал из Питера в Москву, живёшь здесь с 1994 года, но, кажется, так и не полюбил этот город?
– Ну почему, я люблю Москву, чего же её не любить-то? Но по-другому. Я отношусь к ней не как к родному месту. Это большой мегаполис, который я очень хорошо знаю. Конечно, к дому, где ты родился и где прожил всю свою молодость и лучшие годы жизни (до тридцати), ты будешь привязан больше. Но я сто раз говорил, что Питер теперь другой город.

– А любимые места в Москве есть?
– Ты знаешь, нет. Ведь со мной там не связано ничего.

– А за что ты тогда её любишь?
– Она соответствует моему темпу и размаху. Сейчас в Москве трудно жить, но в ней есть всё что нужно. Она создаёт такие агрессивные условия, с которыми хочется бороться. Мне нравится, что в этом городе есть энергетика, она чаще всего агрессивная, но зато держит тебя всё время в тонусе, в состоянии борьбы.

– А тебе всегда необходимо это состояние борьбы?
– Скажу тебе честно: уже нет. Но совсем засыпать-то нельзя, правда? Надо хоть иногда шевелиться. Хотя я иногда мечтаю на покой уйти: диван, книжка, наблюдения за детьми…

– Твоя любовь к Питеру осталась там, в городе, которого нет. А твои дети какой город считают родным? Или они живут на два города?
– Нет, они постоянно живут в Москве. Хотя бабушку в Питере навещают, но и только. К Питеру они относятся трепетно, мы стараемся их так воспитывать. Но тем не менее, они – москвичи. Хотя в них очень много питерского по крови.

– В чём это выражается?
– В ироничном отношении к окружающей действительности.

– То есть москвичи в смысле иронии отстают?
– Ну если ты послушаешь рок-музыку восьмидесятых, московскую и ленинградскую, то тебе будет легче понять. В питерской музыке нет прямолинейности, все группы – до предела ироничные. А московская музыка бьёт прямо в лоб: что видят, то поют.

– У тебя красивое и большое семейство: две дочки, Катя и Настя, сыновья Ваня и Вася, две внучки – Маша и Глаша. Но что интересно, Ваня является дядей и ровесником своих племянниц, а Вася вообще вдвое младше племянниц. Не путаются они? Одни тебя называют «деда», другие – «папа».
– А чего же им путаться, если они всегда все вместе? Они в курсе всего, знают, как всё устроено в семье. В июле мы целый месяц вместе отдыхали на море, причём с удовольствием – все шестеро, дети и внучки. Путаюсь скорее я. Звонит телефон, например: «Аллё, дедушка, дай дядю!» – а я на работе, и у меня не сразу срабатывает в голове: кто это – дедушка? Какой такой дядя?

– Как ты воспитываешь мальчиков? Надо учить их драться?
– Здесь сложный подход. Мальчикам надо уметь за себя постоять. Надо уметь драться, но нельзя драться – вот, собственно, и всё.

– А если силы неравные – бежать или биться до последнего?
– Так нельзя рассматривать ситуацию. Заступаться за маленьких, заступаться за женщину – без сомнения, всё это нужно делать, но вряд ли ценой собственной жизни. Сейчас очень специфическая ситуация – каким бы ты ни был олимпийским чемпионом по борьбе, достанут пистолет, выстрелят, и всё. Вот эту вещь нужно уметь дифференцировать в пространстве: кто ты, где ты, с кем ты…

– Ты против легализации оружия?
– Я против, конечно. Я не считаю, что у нас в государстве всё нормально с психикой у граждан. Да и не только в нашем творится этот абсурд. Вот посмотри, в Америке постоянная стрельба, бесконечная. Не выдерживает человеческая психика нагрузки, один интернет чего стоит. Это раньше оружие было необходимо для того, чтобы охранять свой дом. А сейчас бояться надо уже не воров и разбойников, а своей собственной разрушенной психики.

– А девочек ты как воспитываешь?
– Смысл воспитания всегда один, что для мальчиков, что для девочек. Но девочкам папа женственность не передаст, это может сделать только женщина своим собственным примером. А основные жизненные принципы, конечно, одинаковы. Они все прописанные сотни раз: не убий, не укради, не предавай.

– От чего бы ты их уберёг в первую очередь?
– Ну, ты понимаешь, мои дети – это же не я. Я, конечно, стараюсь донести до них то, что считаю важным, но они должны прожить собственную жизнь. Такую-сякую, всякую разную. И я не пытаюсь их уберечь сразу от всего, это было бы неправильно. Зачем? Пусть они живут в полный газ. Ведь ни меня, ни тебя никто не уберегал от нашей советской действительности!

– Когда мы были юные, нас, безусловно, раздражала родительская опека. Но сейчас мы сами стали родителями и теперь уже волнуемся, когда ребёнок поздно возвращается или вдруг вообще пошёл не в том направлении.
– Ну, если он уходит не в том направлении, это уже твои проблемы, ты неправильно себя позиционировала, неправильно объяснила.

– Если всё-таки пошёл не туда, то пусть идёт и возвращается с синяками?
– С синяками – это ещё ничего. Мужчины должны проходить испытания подобного рода. Но ребёнок должен понимать, что есть такие отклонения в обычной жизни, которые непоправимы, – наркотики, алкоголь. За этим нужно следить. Это вопрос твоего примера. Одно дело, когда мальчика воспитывает мужчина, и совсем другое – когда женщина. Совершенно разные ситуации. Женщине воспитывать мальчика всегда трудно. Мужчина в этом смысле незаменим.

– А стыдно мужчине плакать?
– Смотря в какой момент.

– Ну, если не брать такие трагедии, как уход близких.
– Когда мужчина плачет в кино или театре – это смешно. Мужчина не должен плакать.

– Твои дети занимаются музыкой?
– Ваня серьёзно занят горнолыжным спортом. Но он занимался скрипкой семь лет, сейчас я отпустил его. Вася тоже с четырёх на скрипке.

– А почему отпустил Ваню? Он больше не захотел?
– А мы их не спрашиваем. Потому что, став взрослыми, они спросят уже нас: а почему вы меня не заставляли? Это стопроцентно. Детей надо заставлять, пускай ребёнок хотя бы азы получит, а дальше уже сам решает.

– Ты тоже занимался скрипкой и говорил, что скрипачи – самые умные музыканты.
– Скрипка же лежит здесь, на плече, рядом с головой (показывает), всё резонирует. А у виолончелиста – резонирует здесь, между ног.

– Из этого можно сделать вывод, что виолончелисты – самые…
– Да, самые-самые…

– Как проводники поезда, которые живут в вечной вибрации.
– Проводники – да. И проводницы… ламца-дрица… и арфистки тоже.

– А дети тебе задают неудобные вопросы? Вопросы пола, например?
– Секс? Конечно. Да они уже всё знают. Мы всегда разговаривали откровенно, с самого раннего возраста. Вася уже сейчас знает, что мужчины и женщины вступают в отношения. Не надо педалировать это, но отвечать на вопрос нужно всегда именно так, как этот вопрос поставлен.

– Как-то в программе «Сто вопросов взрослому» ты отвечал на вопросы подростков и, кажется, разочаровался в них.
– Ну, телевидение – это же всё ненастоящее. Когда участникам начинают раздавать заготовленные вопросы – становится неинтересно.

– Но, по-моему, вопрос одного мальчика в студии ты недооценил, а он был интересным. Мальчик спросил: что сложнее сказать – «я тебя люблю» или «я тебе не люблю»?
– Ну, наверное, труднее сказать «я тебя не люблю».

– Сейчас ты уже так решил? А тогда ты сказал, что и то, и другое одинаково трудно.
– По большому счёту баланс одинаковый. Мужчине, который способен сказать «я тебя люблю», нетрудно сказать «я тебя не люблю». У него хватит на это сил. За фразой «я тебя люблю» подразумевается вся та мера ответственности, которая возлагается на того, кто произносит. Это ведь уже не просто слова, это серьёзные вещи. Произнося фразу «Я тебя не люблю», ты берёшь на себя такую же меру ответственности. Нужно быть сильным человеком, чтобы принять на себя такую атаку.

– А в твоём случае что труднее? Ты не считаешь такое признание слабостью, демонстрацией своей мягкости женщине?
– Нет, я с этим справлюсь легко. Да и в чём же здесь слабость? Я беру на себя ответственность, и всегда брал. Ты путаешь ответственность, силу и слабость. Люди часто бывают зажаты, они будто закрыты бронёй. Ты же училась в театральном институте и должна понимать, насколько серьёзен вопрос внутреннего раскрепощения. Вот заметь: перед каждым вопросом ты сама каждый раз зажимаешься.

– Да, я тебя побаиваюсь. А ты сам вообще ничего не боишься? Бывает так, что тебе тяжело и страшно? Ты же не монстр?
– Часто бывает и тяжело, и страшно, хоть я и монстр… Но это не заголовок для интервью!

– К кому ты идёшь, когда тебе невмоготу?
– К кому иду? К тому, кто всегда со мной. Это – я сам. Впрочем, такого не случается в моей жизни – чтобы стало совсем невмоготу. Это означало бы крайнюю степень нервного истощения, со мной такого не бывает.

– Ты такой сильный?
– Да дело не в силе! Что вообще значит понятие «невмоготу»? Я помню, в детстве получил двойку, шёл и думал – всё, жизнь кончилась! У меня возникло такое напряжение, думал – сойду с ума! Ну да, я плакал, это было ужасно. Думал, что дома меня убьют. Это случилось в среду. А потом наступили четверг, пятница, суббота, воскресенье. Потом наступили понедельник, вторник. И где-то через месяц я вспомнил свои ощущения и подумал: господи, да я перегрелся! У меня буквально вышибло пробки в голове, я думал, что умираю, а ничего страшного не произошло – я живу.

– Тебе снятся сны?
– Нет. Мужчинам вообще редко снятся сны. Во всяком случае, мне. Какие тут сны – так много энергии тратишь за день, ложишься и вырубаешься до утра – пак! Включили-выключили.

– У тебя в детстве не сносило крышу, когда ты пытался себе представить бесконечность вселенной?
– А у меня есть сомнение в бесконечности вселенной. Мне кажется, что это аморфная трёхмерная форма, и она представляет собой замкнутую субстанцию. Может, она и бесконечна, но это означает лишь то, что она бесконечно растиражирована в пространстве.



– Господи, я вообще перестала тебя понимать. Это у тебя папины гены, да? Он же был физик, член-корреспондент Академии наук, изобретатель самонаводящихся ракет, он даже внесён в список пятисот лучших учёных мира.
– И не говори.

– А если бы тот Коля из семидесятых-восьмидесятых переместился в сегодняшний день и увидел всё, что ты натворил, – он был бы доволен свершённым? Или сказал бы: вот гад бессовестный, не сделал того, о чём я мечтал?
– Ты знаешь, мне кажется, что я абсолютно счастливый человек. Нет ни одной задумки, которая осталась нереализованной. Я даже автомобиль построил, это вообще чума!

– А вообще история с русским гоночным автомобилем «Маруся» уже закончилась?
– Нет, не закончилась. Она на переходном этапе. Мы закончили одну машину. Теперь находимся на стадии подготовки производства. Собираемся строить завод по производству уже не спортивных, а дорожных машин. И всё-таки это будут спорткары, быстрые автомобили немассового производства, всего тысяча машин в год.

– А что круче – построить такой автомобиль или гонять на нём?
– Всё хорошо в своё время. Гонять – это отлично, но потом становится понятно, что до конца жизни заниматься автоспортом – всё равно что всю жизнь петь рок-песни: два куплета, два припева. У этого дела короткий запас. То, что было сделано мной в автоспорте, заняло у меня пятнадцать лет, это большой срок, поверь. Мне всегда был важнее процесс, чем результат. Что в «Секрете», что в театре, что в кино, что в автоспорте, что в строительстве автомобиля. Мне всегда хочется дойти до конца. А когда дошёл, то ордена уже не важны. Это смешно, после таких-то затрат! Если человек выиграл войну, то спроси: важно ли ему, наградят его или нет? Да ему всё равно, он выиграл войну! Всё состоялось. Вот такие у меня мысли в голове.

– Чем бы таким закончить? То, что у тебя все достижения в жизни главные, это уже понятно.
– Да в жопу все эти достижения. Сегодня это достижение считается главным, завтра – другое. Приятно, когда ты в разное время совершаешь разные достижения.

– А ты хотел бы пожить подольше и увидеть, как будет там, дальше? Или там страшно?
– Нет, мне всё уже понятно. Счастливые времена идут сейчас. Они всегда сейчас.