Люберы – это молодёжное течение 80-х годов, зародившееся в подмосковных Люберцах. А вышли они из культуризма, который в Советском Союзе не очень-то поощрялся и даже поливался помоями в советских газетах. Так же как впоследствии и само движение люберов. И если в первом случае газетная травля была основана на недоразумении, то в истории с люберами позиция советской прессы была, судя по всему, вполне осознанной.

Почему недоразумением были наезды на качков? Ну, в принципе, их деятельность вполне вписывалась в рамки советской идеологии, поощрявшей здоровый образ жизни и вообще мужественность. На негативное отношение властей к новому виду спорта повлиял присущий ему нарциссизм. Одно дело – использовать накачанные бицепсы и трицепсы для производства чего-то материального: для разгрузки вагонов, для войны или для установления спортивных рекордов. И совсем другое – выходить на подиум в плавочках и кокетливо играть намасленными мышцами перед публикой. Это считалось чем-то не мужским, непристойным.

Ещё повлияли западные публикации о советских бодибилдерах, где наших качков выставляли чуть ли не борцами с режимом. Советская власть к таким материалам относилась нервно и начинала давить героев публикаций просто для профилактики.

Ну и последней каплей в 1977 году стало убийство в атлетической студии «Муромец». Один из качков, ночевавший в спортзале, задавил своего товарища грифом штанги, потому что тот мешал ему спать. И неважно, что экспертиза признала убийцу психически больным человеком. Советские спортивные чиновники перенесли его диагноз на всех качков. В результате культуризм на много лет стал нелегальным видом спорта, ушёл в подполье. В буквальном смысле.

Желающие нарастить красивые мускулы переместились в подвалы жилых домов. Обстановка в этих сырых и холодных помещениях была крайне аскетичной. Занимались на кустарно изготовленном оборудовании. Чтобы поднимать штангу, не задевая низкий потолок, иногда долбили в полу специальные ямы. К началу 80-х годов культуризм уже не преследовался, но и помощи ему государство не оказывало. А значит, процесс был бесконтрольным. Ну а когда здоровых мужчин с повышенным уровнем тестостерона не направляют в общепринятые рамки, эти мужчины неизбежно создают боевые структуры. Такова уж их природа.

Полуподпольные «бойцовские клубы» росли по всей стране, а проявились ярче всех именно в Люберцах. На это повлияло много факторов. И то, что город имел крепкие спортивные традиции, и то, что, прилегая вплотную к столице с её соблазнами и более высоким уровнем жизни, сам он был населён в основном пролетариатом. Люберецкая молодёжь имела возможность видеть столичную жизнь, но пользоваться её благами не могла и воспринимала модные столичные течения как выпендрёж и нарушение порядка.


Собственно, организованность люберецких и началась с поездок в Москву. Именно там, в стычках с местными, они ощутили себя единым целым. А до этого в Люберцах было много разнокалиберных отрядов, состоявших из спортивной молодёжи. Молодёжь «качалась», загорала на песчаных карьерах, отрабатывала удары на спортивных снарядах, понемногу воевала друг с другом, с отрядами из других подмосковных городов, но всё это были обычные подростковые дела. Однако постепенно у люберецких бойцов родилась идеология, сплотившая их в организацию.

Дело в том, что вера в коммунизм в начале 80-х уже дала трещину. Среди молодёжи появлялось всё больше скептиков и последователей новых течений, приходивших, как правило, с Запада. Особенно быстро эти тенденции развивались в столице. Периферия, естественно, в этом смысле отставала, была более консервативной. Люберцы близки к Москве географически, но при этом менталитет у этого города оставался провинциальным. В результате Люберцы оказались как бы на переднем крае борьбы старого и нового. Причём «новое» часто оказывалось очень неприглядным.

Например, в Москве того времени появились неонацисты – невиданное дело для страны, потерявшей 30 миллионов жизней в Великой Отечественной. И первое большое сражение между москвичами и люберами произошло именно на этой почве. 20 апреля 1982 года московские неформалы-нацисты решили отметить день рождения Гитлера на Пушкинской площади. Люберы, уже хорошо знакомые с московскими нравами, решили «устроить фашистам Сталинград». В этом им отчасти помогала московская милиция, воспринимавшая тогда спортивных, непьющих и антихулигански настроенных молодых людей как своих добровольных помощников.

Вот что рассказывает один из участников тех событий: «Мы приехали на Пушкинскую. Здесь к нам подошёл человек в штатском – как потом выяснилось, подполковник МВД. Сказал: «Сейчас соберутся нацисты. Ребята, надо разогнать». Нас было человек семьдесят, не больше. Мы за углом встали. Он сказал: «Скорая помощь» пройдёт – можете начинать. Пожарка пройдет – закругляйтесь, разбегайтесь». Ну, когда «Скорая помощь» прошла – началось. А пожарку никто уже не видел и не слышал. Кто-то закричал: «Всё, машина прошла, расходимся». Какое там «расходимся»! Дрались, пока менты всю драку не оцепили и в автобус не стали всех кидать. А одному из наших сказали: «Так, ты стой у автобуса, своих отбирай».

Этот бой стал для люберов своеобразным крещением. Именно после этого разрозненные отряды люберецких качков стали превращаться в организацию идейных борцов. Борцов не только против фашистов, но и против всех, кто «позорит советский образ жизни».

Последняя формулировка оказалась очень растяжимой. В принципе, под неё подпадали любые неформальные течения.

Сшей мне, мама, клетчатые брюки

В первой половине 1980-х годов люберы не только нашли свою идею, но и выработали общий стиль в одежде. Стиль был практичным, приспособленным для драк. С одной стороны, одежда не сковывала движения, с другой – позволяла легко отличить своих от чужих на поле боя. Так, ширина знаменитых люберских штанов позволяла их обладателю совершать любые резкие движения, а клетчатый рисунок показывал принадлежность к организации. То же было, например, с повязыванием шарфов поверх воротника, концами за спину. И в бою не размотается, и противник за конец не ухватит, и сразу видно, что свой. Даже само разговорное название «любера», короткое и энергичное, было удобно для созыва своих в критической ситуации.

Есть сведения, что некоторые отряды люберов цепляли на грудь значки с портретом Ленина. Это, в общем, тоже было полезно. Придавало носителям значков какую-то официальность, сходство с дружинниками и дополнительно пугало противников.

В то же время у люберов появился собственный гимн:


Поначалу люберы действительно старались поддерживать порядок. Скажем, футбольных фанатов или металлистов с панками били не только за необычный внешний вид, но и за плохое поведение. За крики в ночное время, за разбрасывание окурков, битьё пустых бутылок и писанье в неположенных местах. Но потом, когда численность организации выросла, сами люберы всё чаще стали попадать в криминальные сводки. Это естественно. Во-первых, чем больше структура, тем её труднее контролировать, а во-вторых, вырастая, она начинает искать способы прокормиться. Так что теперь люберы не только стригли неформалов или срывали с них цепи и значки, но и перепродавали эти аксессуары другим неформалам. Что говорить, если фирменный значок с портретом рок-звезды тогда стоил 10 рублей, при средней советской зарплате в 150.

И если поначалу милиция качкам в клетчатых штанах симпатизировала и помогала, просто из солидарности (московские рядовые милиционеры часто были лимитчиками, приехавшими в столицу из провинциальных городков и деревень), то к середине 80-х отношение к люберецким изменилось. Почувствовав, что ситуация выходит из-под контроля, милиция начала учёт всех «качалок», занимавшихся там стали переписывать. После особенно ярких «подвигов» в люберецких школах и училищах происходили проверки; одной из улик были сбитые костяшки пальцев.


Но всё-таки отряды спортивной люберецкой молодёжи мало чем отличались от таких же в других частях СССР. Пожалуй, ещё большую известность получили казанские гопники (последствие так называемого «казанского феномена»). Везде пацаны качались, везде объединялись со «своими» против «чужих». Общечеловеческая норма. Люберы же прославились благодаря раскрутке в газетах и на ТВ.

Писавшие о люберах журналисты, правда, не собирались создавать своим героям популярности. Просто объявленная в стране гласность стала подарком для советской прессы. Если раньше многие острые темы замалчивались, то теперь остроту и чернуху стали искать даже там, где их не было. И в общем-то заурядное молодёжное движение на страницах газет превратилось в жутковатую и могущественную организацию отморозков.

Вот, например, как начинался репортаж в «Огоньке» в 1987 году:

«…от перрона Казанского вокзала как раз сейчас отправлялась последняя электричка в Люберцы. Они появились в дальнем конце бульвара. Четверо… Руки строго заложены за спину. Характерная походка враскачку. Лёгкие не по сезону куртки и смешные с виду, но не сковывающие движения в драке, клоунски широкие клетчатые штаны.

– Эй, парень, подойди сюда!— остановились метрах в десяти.

Я поднялся с мокрой скамейки.
– Что у тебя за значок?

Это был значок одного из рок-фестивалей, и надел я его специально, рассчитывая на их интерес. Не рассчитывал я на другое. Узкие чёрные галстуки на фоне белых рубах – последнее, что успел заметить, прежде чем прикрылся от неожиданного удара…»

«Люберы», – только и успел подумать теряющий сознание корреспондент.

Эпизод с избиением явно придуман, но чего не напишешь ради повышения тиража. Однако похоже, что перестроечная пресса демонизировала люберов не только ради сенсации. Из молодых людей, которые боролись за традиционные советские ценности, пусть и сомнительными методами, требовалось сделать пугало. Тогда вообще пресса травила любые, самые робкие попытки защитить умирающий строй. Люберов перестроечные газеты стали сравнивать с немецкими штурмовиками 30-х годов и китайскими хунвейбинами. Молодёжи, которая начала свою деятельность с борьбы против фашизма, приклеили на лбы клеймо фашистов.

Правда, газетная кампания имела и другую сторону. После того как о люберах узнала вся страна, у них нашлось много подражателей. Накачанную молодёжь в клетчатых штанах теперь можно было встретить в любом конце СССР. Зато многие жители Люберец о существовании страшных люберов впервые узнали из газет.


Реальная жизнь вообще сложнее своего отражения в газетах и на ТВ. Если под пером корреспондентов люберы были однозначными агрессорами, в реальности речь шла о примерно равном противостоянии молодёжных течений. В конце 80-х битломаны враждовали с металлистами, металлисты – с брейкерами, и те и другие недолюбливали панков. После раскрутки люберов у всех неформалов появился общий враг, против которого надо было объединяться. Причём по сути это было объединением более сытой и продвинутой московской молодёжи против приезжих, которых сразу зачислили в гопники.

Из «неформалов» наиболее слаженный отпор организовали металлисты – субкультура, основанная на агрессивной мужественности. Поначалу, когда это течение только пришло к нам с Запада, основную массу любителей «тяжёлого металла» составляли хлипкие длинноволосые подростки. Вскоре советские металлисты приблизились к западным образцам, а это означало, что кроме длинных волос, цепей и кожаных курток они обросли и мощной мускулатурой. Эта группа стала ядром антилюберецкой коалиции.

В ПТУ и школах распространялись воззвания, призывавшие в определённое время собираться на драки с люберами. В назначенные дни Москва превращалась в поле передвижения многочисленных молодёжных групп, которые через милицейские кордоны стягивались к местам столкновений, самым популярным из которых был Парк культуры имени Горького. Из милицейских сводок 1988 года видно, что в молодёжных разборках в Москве принимало участие до 1000 человек. При этом жителей Люберец среди них было не более 15 процентов, остальные или подделывались под люберов, или являлись их противниками.

Быстро возникшая известность так же быстро и сдулась. К 1990 году люберство стало немодным. Правда, многие качки перешли от подростковых игр к более серьёзным занятиям. В 1992 году люберецкие бандиты были одними из самых авторитетных в московском регионе, но и здесь их могущество продолжалось недолго. Люберцкая группировка была разгромлена, не без помощи милиции. Много знаменитых люберов лежат на местном кладбище, кто-то сидит, кто-то уже вышел, кто-то бежал за границу.

По подсчётам, доля потерь в криминальных войнах 90-х среди бывших люберов доходила до 50 процентов. Для сравнения: советские потери в Афганистане составили 2 процента от общего числа служивших там.