СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Юлия Меньшова: Просто все судят обо мне только по работе…
Юлия Меньшова: Просто все судят обо мне только по работе…
03.11.2014 21:41
Юлия МеньшоваЕй во многом повезло с самого рождения. Появилась на свет в семье двух влюблённых друг в друга людей, двух ярких личностей – крупнейшего режиссёра, классика отечественного кино Владимира Меньшова и народной артистки России Веры Алентовой, тоже потомственной актрисы. С детства дружила и общалась с самыми интересными людьми российской сцены. Природа наградила её прекрасной внешностью, умом, энергетикой и многими талантами. Впрочем, везение, как она сама утверждает, в её жизни не главное – главное она создаёт сама. И не зря фраза «Я сама», а именно так называлась её первая телепередача, стоит за всем, что она делает. Юлия Меньшова – актриса, телеведущая, режиссёр – никогда не стоит на месте и не довольствуется малым. Самостоятельная, зрелая личность с собственной позицией, блестящий профессионал как в кино, так и на телевидении. А ещё – и это, по словам Меньшовой, приоритетно – жена и мать.

– Юлия, большое спасибо за вашу программу «Наедине со всеми», которая уже второй год идёт на Первом канале. Скажите, сегодня это ваша основная деятельность?
– Не совсем. «Наедине со всеми» вышла на первое место буквально с середины осени, а год назад, когда программа только появилась в эфире, я параллельно была занята в ещё одном очень большом съёмочном процессе – двадцатисерийном телепроекте режиссёра Алексея Кирющенко, который многим известен по сериалам «Моя прекрасная няня» и «Байки Митяя». У нового сериала пока нет названия, он выйдет на канале «Россия» не раньше весны будущего года, это лирическая комедия о жизни трёх поколений: дочки, мамы и бабушки. Пока я в нём снималась, разделяла время между съёмками, гастролями, спектаклями в Москве, которые есть и сегодня, и записями программы «Наедине со всеми». Это равноценные по затратам проекты, и физически было непросто.

– Многие актёрские дети рассказмуывают, что всё детство провели в садике на пятидневке или с бабушкой. Когда вы были ребёнком, родителей часто не было дома – съёмки, гастроли и так далее? С кем вы оставались?
– До моих восьми лет с нами жила бабушка, мамина мама. Потом она переехала на другую квартиру в Москве, но если требовалось побыть со мною, приезжала к нам. Хотя это случалось не так уж часто – только когда родители уезжали на длительное время. А лет с двенадцати я оставалась одна уже надолго. По советским меркам я достаточно самостоятельный ребёнок, могла разогреть себе еду, купить продукты.

alt

– В одном интервью вы сказали, что с детства чувствовали: для ваших родителей на первом месте профессия и уже потом семья.
– Да, так и было.

– Ревновали их к работе?
– Ревность – очень правильное слово, я испытывала её всё детство и всю юность. И, думаю, большинство конфликтов с родителями было связано именно с этим, потому что такой выбор не казался мне правильным и честным. Я не умела это тогда сформулировать, но мне было обидно.

– Внешне вы очень похожи на Веру Валентиновну. А кто вам ближе внутренне – мама или папа?
– Сейчас, будучи взрослым человеком, я, пожалуй, не могу пристать ни к одному берегу. Понимаю, что во мне в равной мере есть и папа, и мама. Но уже есть и я, которая ни папа, ни мама. И не могу ни об одном из них сказать, что кто-то ближе, оба одинаково близки.

– Вспоминая студенческие годы, вы как-то сказали, что проживали тогда мучительный этап самоедства, были крайне строги к себе. Ваше поколение сегодня называют детьми перестройки, но правильнее было бы сказать, что вы – дети лихих девяностых. Времена не выбирают, но с какими чувствами, мыслями вы вспоминаете то время сегодня? Как оно на вас повлияло?
– Это мои юность, молодость. В 1990 году я окончила вуз – школу-студию МХАТ, актёрскую мастерскую Александра Калягина. И с точки зрения моего эмоционального состояния это было трудное время. То самое время, которое китайцы называют эпохой перемен и неспроста считают проклятием.

После института я была приглашена во МХАТ имени Чехова, но у меня, как и у многих, была бесконечно смешная зарплата, мало что могла себе позволить купить. Впрочем, я жила с родителями и была хотя бы сыта и одета.

Но дело даже не в этом. Общая атмосфера была крайне тяжёлой. Разваливалась прежняя система координат, и были абсолютно неясны перспективы. В памяти возникают картинки: например, во МХАТе идёт спектакль – в зале сидят максимум сто человек. Люди не ходили в театр: какое там искусство, когда жизнь рушится! После спектакля я выходила на плохо освещённую Тверскую. Весь день на этой улице стояли ящики, у которых сидели бабушки, дедушки, люди средних лет. Они продавали всё, что могли, – кто носки, кто шариковые ручки, кто макароны. И вот я шла к метро, а эти ящики продолжали стоять. Не было дворников, никто не убирал, и ветер подхватывал мусор, закручивал бумажки и рваные пакеты в вихрь и нёс их вниз, к Кремлю. Возникало ужасное чувство неприкаянности, по ощущениям очень близкое к кадрам из фильмов о войне, которые моё поколение смотрело всё детство.

Наш курс оказался первым, который не «распределяли». До этого существовала внятная советская система: государство гарантировало рабочее место. Люди поступали в институт, потом театры брали выпускников, те начинали работать. А из наших двадцати пяти человек по окончании института попали в театр всего пятеро, к счастью, включая и меня. Но двадцать-то остались на улице! Никто их не хотел брать, и не потому, что неталантливые, а потому что в 1990 году все до одного театры отказали студентам в просмотрах. Худруки говорили: «Даже если вы гении, мы вас не возьмём. Нет ставок». Меня пригласили во МХАТ, но пока этого не случилось, я находилась в растерянности: а что дальше, куда пробиваться? Кино почти не снимали, театры на работу не брали… Шок.

Ситуации, которые раньше считались немыслимыми, вдруг становились реальностью. Все эти дикие бандитские разборки или расстрел Белого дома – здания Верховного Совета. Мы жили неподалёку, по вечерам я выходила гулять с собакой. В тот вечер увидела в небе трассирующие пули и подумала: неужели всё это со мной происходит? Или это какой-то фильм? Забежала обратно в подъезд. Страшноватые воспоминания.

Но если сегодня можно за что-то благодарить то время, так это за то, что именно оно очень быстро сделало меня взрослым человеком, заставило сориентироваться и понять: никто не будет обо мне заботиться, моя жизнь только в моих руках, и надо приспосабливаться к новым обстоятельствам, принимать решения. И после четырёх лет работы я ушла из театра.

Девяностые для всех нас стали годами тотального отрезвления. Из инфантильного общества мы превратились в общество взрослеющее, в котором выживают лишь те, кто понимает: их жизнь – это область исключительно их ответственности.

– А можно ли сравнить современную Россию и страну тех лет? То есть время вашего становления и время взросления ваших детей, Андрея и Таисии, которым сейчас шестнадцать и одиннадцать?
– За всю Россию не возьмусь ответить, она слишком велика. Хотя я довольно много езжу с гастролями и вижу, что есть города, которые живут хорошо, а есть – не очень. Но что касается моего родного города, сравнивать с тем временем невозможно. Хотя бы потому, что я и мои дети живём сейчас в стабильном мире – я имею в виду житейские обстоятельства. В Москве работает транспорт, улицы всё чище, появляются новые скверы, что меня бесконечно радует. Те же платные парковки, к которым лично я отношусь положительно, потому что вижу, как хорошо они сказываются на автомобильном движении. В школе, где учатся мои дети, – хорошие учителя. Мы имеем возможность вкусно есть, носить удобные и красивые вещи. В этом смысле сегодня наша жизнь абсолютно благополучна и не сравнима с девяностыми.

А вот обстановка в мире стала гораздо тревожнее, чем была во времена моего становления. Но мы, как всякий обыватель, надеемся, что нас минует ужасный сценарий, что политики наконец очнутся и поймут: война – это невозможная система разрешения конфликтов. Просто периодически думаешь, что не очнутся… И тогда за детей становится страшно.

alt

– А современные дети сильно отличаются от тех, какими были мы, скажем, тридцать лет назад?
– Очень сильно. Возможно, в чём-то более инфантильны, потому что окружены большим комфортом, а в чём-то – напротив, более самостоятельны. У них больше страхов, чем у нас. Ведь они априори понимают, что во взрослой жизни им придётся вступить в конкурентную среду. Кроме того, они ежедневно находятся под прессом лавины информации, которой мы были лишены. На них сваливается больше предложений, соблазнов, им труднее выбрать дорогу – куда идти, что делать. Мне кажется, в этом им сложнее, чем нам.

– Насколько я знаю, современных детей из обеспеченных семей трудно чем-то удивить, обрадовать. Они уже успели увидеть мир, много путешествовали. Благодаря интернету без труда получают любую информацию, могут увидеть любой фильм, познакомиться практически с любым человеком. Скажите, Юлия, чем вы радуете ваших детей? Как выбираете им подарки? О чём они мечтают?
– Почему-то я никогда не испытывала проблем с подарками и вообще с поисками того, что может удивить или порадовать близких. Человек всегда чего-то хочет, и мои дети не исключение. У меня всегда открыто ухо, отмечаю для себя, что дети говорят как бы между прочим. И, конечно, я всегда в курсе, чем они интересуются. Например, сын сейчас очень увлекается комиксами. Это очень полезное увлечение в свете его интереса к профессии режиссёра. Дочь увлечена куклами с необычной внешностью, многим девочкам во всём мире они нравятся.

В общем, вопрос всегда только в том, сколько времени вы готовы потратить на разработку этой идеи – удивить ребёнка. Если дарите готовые продукты – «держи планшет!» или «вот тебе ещё более крутой мобильный телефон», – то удивление быстро заканчивается. А если держать руку на пульсе и вникать в интересы ребёнка, никаких трудностей при выборе подарка не возникнет.

– Вы производите впечатление очень сильной женщины, сделавшей себя, неспособной на слабость. Словно у вас какая-то броня.
– Не знаю, почему вы именно так это чувствуете. Брони во мне нет совсем. Я очень открытый и эмоциональный человек. Может быть, вы просто судите обо мне как о телеведущей «Наедине со всеми», но ведь это – моя работа! Мне нужно удержать собеседника в рамках определённого времени и при этом успеть задать максимальное количество вопросов, которые бы его раскрыли. Я говорю к тому, что когда вы меня видите по телевизору, я не расслаблена, я работаю, причём максимально сосредоточенно. В общем, интервью – достаточно напряжённая работа, поэтому, может быть, у вас и создаётся впечатление брони. Сама я этого качества в себе не чувствую.

– Если выпадает пара свободных дней, недель, чем занимаетесь?
– Отдыхаю нечасто. Если есть возможность поспать, уже прекрасно, отоспаться – самое главное. Но недавно у нашей семьи появилось такое «место силы»: мы купили квартиру в Юрмале. Мой муж с юности был совершенно заворожён этим балтийским побережьем. И надо признаться, для нас всех Юрмала стала любимейшим местом, мы её обожаем и ездим туда отдыхать, как только появляется возможность. И летом, и осенью, и зимой.

alt

– Юлия, а вы когда-нибудь, скажем, в суровые девяностые, задумывались об эмиграции? Смогли бы переехать в ту же Юрмалу навсегда?
– Никогда не думала об этом, ни тогда, ни сейчас! Думаю, я бы плохо прижилась в другой стране. Я читала много литературы о русской эмиграции времен революции. Полагаю, если бы я осознавала, что никогда не смогу вернуться, это стало бы для меня чудовищным стрессом. Кроме того, я понимаю, что чем дольше живёшь в одной стране, тем ты ей нужнее. Никуда не денешься – где родился, там и пригодился. Я успешна – здесь! И это неспроста: я смотрела те же мультфильмы, то же кино, читала те же самые книги, что и все. Когда езжу по стране с антрепризными спектаклями, я чувствую зал: знаю, что людей рассмешит, а что – заставит грустить. Безусловно, есть вещи, общие для всех, но всё равно эмоциональная, ментальная природа каждого народа – разная, я это слишком хорошо чувствую.

И моя работа на телевидении адресована определённой аудитории, понятным мне людям. Я знаю их беды, проблемы, страхи, недостатки и достоинства: они у нас – общие, только поэтому я чувствую, на какие рычажки нажимать, ведь и у меня внутри те же кнопки. А если меня отсюда вырвать, то… Наверное, как-то буду жить – читать книжки, может быть, вышивать, рисовать. Вообще у меня есть мечта: если появится больше свободного времени или когда выйду на пенсию – начать делать что-то руками, мне это нравится, дико увлекает. Короче говоря, я как-то постаралась бы приспособиться за границей, может, начала бы что-то предпринимать, не ограничилась бы домашним существованием, но сказать, что я бы этого желала, – честно, нет! Не хотела бы быть вырванной с корнями из нашей российской почвы, потому что она, безусловно, меня питает. Мы часто просто не осознаём, до какой степени мы все тут друг друга питаем, понимаете?

– А если однажды, через пару лет, ваш сын Андрей скажет: хочу учиться в Лондоне?
– Я отвечу ему: если у тебя есть на это деньги – о’кей! Если он меня убедит, что ему нужно получить образование за границей, и только там, и у нашей семьи хватит на это средств, мы рассмотрим такой вариант. Однако поскольку Андрей стремится реализоваться в творческой сфере, я бы не посоветовала ему уезжать учиться в другую страну. На это у меня абсолютно прагматичный взгляд: твой курс, люди, с которыми учишься на продюсерском или операторском факультете, – это твоя будущая среда. Это все те, кто потом будет работать с тобой бок о бок.

В юности подобные вещи, к сожалению, не учитываешь. Но с течением жизни понимаешь, что вращаешься среди людей, с которыми рос. Именно они рядом с тобой становятся профессионалами, на которых ты потом сможешь положиться, и это крайне важный ресурс. Я просто знаю тех, кто уезжали учиться за границу и потом возвращались. Они приобретали огромный опыт, но здесь у них отсутствовала профессиональная среда обитания. Они возвращались как бы на пустую почву. Имели знания, но были вынуждены тратить очень много времени на то, чтобы сориентироваться в новых обстоятельствах. Здесь уже за годы складывался свой круг. Кому-то удавалось в него встроиться, а кому-то нет, хотя у них было прекрасное образование. Совсем отрываться от родины, по-моему, неразумно.

– Юлия, это правда, что все решения вы всегда принимаете сами, или всё-таки обращаетесь за советом? Фраза «я сама» вас не преследует?
– Нет. Самостоятельные и независимые решения касаются только моей профессиональной жизни. В семье я совсем не авторитарный лидер и, конечно же, часто советуюсь с мужем, детьми. Праздники, поездки на каникулы и в отпуск, крупные покупки – это всегда наши общие решения.

Расспрашивала
Марина Хакимова-Гатцемайер
Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №43, ноябрь 2014 года