Бассейн «Москва»

Тем, кто родился в столице уже после 90-х или посетил её в эти годы впервые, беломраморно-золотой храм Христа Спасителя на Волхонке кажется таким же естественным олицетворением Москвы, как и Красная площадь, ГУМ-ЦУМ или Большой театр.

Мои же московские сверстники и гости столицы конца прошлого века с большим воодушевлением купались и ныряли на месте роскошного кафедрального храма, в бассейне «Москва».

Можно без конца спорить, так ли необходимо было снова возводить на этом месте некогда разрушенный храм, но те, кто завидовал нам, счастливым купальщикам, утверждали, что гигантский открытый бассейн сотнями кубометров своих испарений вредил как близстоящим домам, так и Пушкинскому музею с его экспонатами. Ведь главная фишка бассейна «Москва» заключалась в том, что он был под открытым небом и работал не только в тёплое время года, но и зимой.

Огромных размеров круглый бассейн с подогретой водой, таинственный, как Девонширские болота, потому что вечный туман, а выходы из всех секторов – подводные: спускаешься по каменным ступеням из раздевалки прямо в воду, откидываешь плотную резиновую заслонку и – вперёд, в клубы пара. Наплаваешься вдоволь и можешь залезть на бортик, поиграть в снежки прямо в купальнике и снова нырнуть в тёплую воду.

Турецкий хамам – детский сад. В бассейне «Москва» ты – самолёт, а вокруг – облака, и головы в облаках, плывущие над водой.

Любимый всеми мультик «Ёжик в тумане» – это в определённом смысле бассейн «Москва». Плывёшь себе в белом месиве пара, и вдруг перед тобой выныривает…  нет, не белая лошадь, а сова-джигит.

Да простят меня жители тогдашних кавказских республик, но именно они представляли главную опасность для женской аудитории бассейна. Они живо сообразили, что могут озорно хватать купальщиц за разные места, а затем безнаказанно скрываться в облаках пара. Не скажу, что всем московским купальщицам это не нравилось. Возможно, бассейн этот частично был клубом по интересам для московских библиотекарш и горячих джигитов.

Абсолютный сюрреализм: пар, туман, мимолётные связи, физические упражнения…

«Дом игрушки»

Кто вообще помнит, что это такое? А ведь это наше московское детское Эльдорадо. «Детский мир» на Лубянке – не то. Там ещё и колготки, кеды, школьная форма, колючие свитера, которые надо мучительно примерять.
А «Дом игрушки» – это только игрушки!

Как пелось о нём в знаменитой песне нашего детства: «Самый-самый лучший дом!»

Я жила через одну остановку от этого дома, я была счастливым московским ребёнком. На чёрно-белом снимке в моём детском альбоме трудно разглядеть маленькую девочку в нагромождении кукол, мишек, лисичек и прочего детского восторга. Внизу под фоткой – мамина подпись: «И это ещё не все Наташины игрушки».

Конечно, наши советские игрушки были довольно неуклюжие, кондовые и несколько дебиловатые. Но ведь в «Доме игрушки» на Кутузовском порой продавали такое!.. Встречались там и гэдээровские железные дороги с металлическими паровозиками, вагончиками, домиками, деревьями, и супермашинки с открывающимися дверками и откидными сидениями, а для девочек – пупсы из соцстран, разнополые, то есть пупсы-мальчики и пупсы-девочки со всеми подробностями под одеждой!

В основном такие чудеса толкали спекулянты по субботам на улице у витрин магазина. Но и в самом магазине было волшебно.

Буквально через день я героически давилась мерзкой манной кашей или гадостной варёной рыбой, а потом прижималась к маминой или бабушкиной руке и молила: «Посли в «Дом иглуски»? Тойко посмотлеть!»

Конечно, мама или бабушка знали, что «только посмотреть» не получится, и брали с собой кошелёк. И у меня появлялись пупс Борька, пластмассовый, дурацкий, но очень любимый; резиновые бегемотики; Буратино; Чебурашка; ходячая кукла Настя.

О, эти советские ходячие куклы, помните? В общем-то с очень тупыми выражениями лиц, ростом с ребёнка, управлять ими было жутко сложно – нажимаешь как-то хитро на пластмассовую руку, и они должны шагать. У меня это почти не получалось, и тогда я постригла Настю мамиными маникюрными ножницами почти под ноль, а лицо её улыбающееся разрисовала фломастерами.

А потом у меня была иностранная говорящая куколка. В её спину был вмонтирован настоящий проигрыватель, имелись две пластмассовые грампластинки, голубенькая и жёлтенькая. На одной пластинке кукла плакала и вечно что-то от меня требовала, на второй – здоровалась со всеми и смеялась. А ещё в её рот был вставлен магнит. Если ты подносила ей ложечку с кашей, в которой тоже был магнит, она вертела башкой и отказывалась есть, а если бутылочку с молоком – присасывалась к ней намертво.
Сейчас «Дома игрушек» не существует, и очень жаль. Его сменила масса новых проходных магазинов парфюмерии и продуктов. Это ужасно, потому что «Дом игрушки» в истории Москвы – это памятник нашему советскому детству, это гимн московской детворы:

Не дом, а целый город –
Попробуй обойти!
Машины всюду носятся,
Ракета в небо просится,
А куклы здесь такие –
Просто глаз не отвести!
Три москвички, три подружки –
Оля, Маша и Танюшка –
Каждый день бывают в нём.
Дом игрушки – самый-самый лучший дом!

По соседству от «Дома игрушек» стоял магазин «Голубой экран», тоже на Кутузовском проспекте, и тоже магазин-выставка.

Выставка, потому что далеко не каждый москвич мог позволить себе купить цветной телевизор «Рубин», но полюбоваться заходили многие.

У нас был чёрно-белый «Темп». Мы с мамой часто бывали в «Голубом экране» – посмотреть на оттенок помады и цвет кофточки известных телеведущих. В этом магазине беспрерывно работали десятки цветных «Рубинов», как в мультике «Ну, погоди!», когда заяц пел своё «О, соле мио».

Это можно было сойти с ума – пятьдесят цветных экранов, и в каждом из них красивая тётя Валя ведёт программу «От всей души» или «В гостях у сказки».

Кафе «Буратино»

Это кафе на Старом Арбате было маленькой волшебной страной! Хотя и очень смутно, но я помню Арбат, когда по нему ещё ходили троллейбусы. Мы блуждали по этой улице с мамой и пели: «Ах, Арбат, мой Арбат, ты моё отечество…»

Детское кафе «Буратино» было там именно тогда.

Детский сад, где мама работала воспитательницей, находился в Калошином переулке близ Арбата. Мама, активная, фонтанирующая идеями воспиталка, собирала свою младшую или среднюю группу и водила всех в Театр имени Вахтангова на «Золушку» и «Турандот», а когда у меня стрясывался день рождения, заказывала пару-тройку такси, собирала всех детей по домам и везла в кафе «Буратино».

Там были: живая белка, неуёмная, вечно бегущая в колесе, птички в клетках и рыбки в аквариумах, пианино, на котором мы бренчали, игрушки и куча всего интересного. Посетителями были в основном дети, официантки относились к нам серьёзно, как ко взрослым, и это было очень приятно.

Мы сдвигали столики в один длинный ряд, ели торт «Сказка» или «Чародейка», пирожные «корзиночка» и «картошка», пломбир шариками в стеклянных розетках с сиропами и прочие советские вкусности.

Милицейский стакан

Это такая стеклянная милицейская будка на ножке с лесенкой, очень похожая на большой гранёный стакан. Она возвышалась над проезжей частью, в ней сидел милиционер и наблюдал за порядком, а также переключал светофоры. Таких стаканов в Москве 70-х было предостаточно, поэтому не помню, в какой именно угодила я.

Дело было так: моя мама в очередной раз потащила группу из детского сада погулять по Москве. Она усердно сажала детей в троллейбус, а меня забыла. Мне было года четыре, я осталась на остановке, а троллейбус с мамой и детсадовцами уехал.

Не помню, ревела я или нет, а если и ревела, то недолго, потому что вокруг меня быстро собралась толпа обеспокоенных взрослых, и стало очень интересно. Я чувствовала себя важной звездой – меня гладили, угощали конфетами и совершенно не знали, что со мной делать. Адреса своего я не помнила, мобильных телефонов тогда не было.

Взрослые посовещались и решили передать меня милиционерам в стакане.

Милиционеров было двое, молодые и весёлые, но они тоже не знали, что со мной делать. Милиционеры позвонили в участок и спросили, не поступал ли сигнал о потерянной девочке.

Нет, сигнал не поступал. Мама, кажется, даже не заметила моего отсутствия – одним ребёнком больше, одним меньше.

Меня это вполне устраивало: в стакане было здорово – всякие кнопочки, рычажки, на которые мне разрешали нажимать. К тому же разные прохожие бабушки и дедушки с тёплыми улыбками стремились вскарабкаться по лесенке в стакан и накормить меня апельсинами и яблоками.

Мы просидели так довольно долго, без всякого результата. Тогда милиционеры вызвали свою милицейскую машину и повезли меня по городу в поисках моего дома.

Я показывала то на один дом, то на другой, мы катались по Москве и хохотали. А потом я увидела на улице маму с группой детей, она пыталась строить их в пары, но не все пары складывались, и мама старалась разобраться – кого же не хватает?

Возможно, всё было совсем не так, и мама сразу заметила моё исчезновение, и ужасно нервничала, но бросить группу не могла, но я страшно ревновала её к детсадовцам и считала, что она меня совсем не замечает.

Однако мама крайне удивилась, когда я вышла к ней из милицейской машины с апельсинами, яблоками и двумя милиционерами.

Гостиница «Россия»

Величественной гостиницы «Россия», располагавшейся у самого Кремля, тоже больше нет в Москве – её снесли, но я успела в ней побывать и умудрилась потеряться из запертого номера. Мне тогда было лет двадцать.

В гостиницу «Россия» поселяли обычно высокопоставленных номенклатурных работников, известных артистов и прочих важных приезжих; в киноконцертном зале гостиницы проходили кинофестивали и праздничные концерты, словом, это была такая знаковая пафосная гостиница.

Но были там номера и попроще. Именно в таком номере поселился мой добрый знакомый по имени Серёжа из города Питера. Серёжа вечно был занят какими-то проектами, носился по Москве как заполошный, в гости ко мне доехать не мог, и я решила его отловить непосредственно в гостинице.

Но и в этот момент он должен был отлучиться по какому-то важному делу. Зная мой неусидчивый характер, решил от греха запереть меня на время в своём номере, дабы я не шаталась по коридорам без дела и не натворила чего-нибудь.

Номер оказался так себе, по телевизору показывали какую-то ерунду, сидеть одной было ужасно скучно. А за окном был чудесный солнечный денёк, а ещё – крыша киноконцертного зала, гигантская площадка, на которую выходили окна из других номеров.

Я открыла окно и вылезла. Гулять по такой крыше, несомненно, приятно – прекрасная панорама города и Москвы-реки, ласковое весеннее солнышко. Я обошла её всю вдоль и поперёк, а потом поняла, что заблудилась.

Все окна были абсолютно одинаковые, многие из них открыты, в какое лезть обратно – я не знала.

И у меня началась паника. Я стала осторожно заглядывать в каждое окошко, но своего не находила. Где-то люди сидели, где-то лежали, на меня с ужасом глянула из номера дама в махровом полотенце, в каких-то номерах было пусто, но пусто как-то по-другому, не как у нас.

Наконец в одном из окон я услышала телевизор с той дурацкой передачей, от которой и сбежала. С облегчением я перелезла обратно в номер. Мой приятель оказался уже там, он лежал на кровати под одеялом лицом к стене и, кажется, даже спал.

«Ну ничего себе! – подумала я. – Разлёгся среди бела дня и даже не волнуется, куда это я испарилась из запертого номера».

Я возмущённо плюхнулась на соседнюю кровать и стала ждать. Но ситуация никак не развивалась – приятель мой продолжал спать. Тогда я разозлилась и кинула в него подушку: «Долго ты ещё будешь дрыхнуть?!»

Он зашевелился, что-то пробурчал и вдруг вскочил как ошпаренный и уставился на меня почему-то усатым и почему-то грузинским лицом.

Не знаю, кто из нас двоих испугался больше, но заорали мы оба довольно громко.

Когда прошёл первый испуг, я тупо спросила:
– А где Серёжа?
– Нэ знаю, – так же тупо ответил усатый.

Наконец до меня дошло, что я ошиблась номером. Я встала с кровати и попятилась к окну:
– Тогда я, пожалуй, пойду, – и перемахнула через подоконник.

Вслед мне раздался новый вопль усатого, похоже, он не знал, что под окном имеется площадка.

К счастью, из соседнего окна выглядывало озадаченное лицо моего приятеля. Я радостно бросилась к нему.
– Ты где была? – спросил он сердито.

Но тут из «грузинского» окна выглянул усатый с вытаращенными глазами, он тыкал пальцем в мою сторону и судорожно хватал воздух ртом.

– Кто это? – с подозрением спросил меня Серёжа. – Что ты с ним сделала?
– А ви кто? – наконец выдавил из себя усатый.
– Малыш и Карлсон! – хмуро сказал Серёжа и за шкирку втащил меня в номер.

Меняется Москва, меняются люди, живущие в ней, гости столицы давно чувствуют себя хозяевами, коренных москвичей почти не осталось в центре, их давно расселили по бывшим новостройкам на окраинах города, которые превратились теперь в унылые однотипные спальные районы.

Я уже не теряюсь и не лазаю в окна.

Серёжа построил себе дом в Подмосковье, и в гостиницах у него больше нет нужды.
Дети из детского сада в Калошином переулке выросли и ходят в дорогие взрослые рестораны, у них теперь совсем другие игрушки.

Под новеньким храмом Христа Спасителя появились огромная подземная автостоянка и надписи над дверями: «Exit».

Нет больше на карте Москвы ни туманно-облачного бассейна, ни кафе «Буратино», ни «Дома игрушки», ни гостиницы «Россия», но эти места остались на карте моей памяти и по-прежнему волнуют воображение, как исчезнувшая Атлантида, как догоревшие звёзды, свет от которых идёт до сих пор, как детство, тепло которого согревает сердце.