Три истории из таксомоторной жизни под Новый год |
23.12.2014 19:24 |
Снегурочка и сатир Утром по расписанию у меня миссия. Я подъезжаю к очередной гостинице и жду. Они всегда опаздывают, и счётчик наматывает лишнюю сотню рублей за простой и ожидание. Вначале я недоумевал, когда из пятизвёздочного отеля выходила простенькая девушка, садилась на заднее сиденье и я вёз её через пол-Москвы куда-нибудь в нехитрое Зюзино или сонное Дегунино. Там она исчезала в пятиэтажечке с железным подъездом и клумбой с цветными опилками. Выходило несоответствие. Они всегда молчат, лица непроницаемы, и глаза у них похожи на желе из замороженных ягод. Будь возможность, они бы шторки опускали на свои глаза, но такого ещё не придумали. А тёмные очки в шесть утра – совсем глупость. От девушек пахнет вкусным шампунем. То есть свежестью, которая остаётся с человеком короткое время после душа. А ещё рядом с ними пахнет бедой, которую никаким шампунем не замоешь. По причине врождённого тугоумия до меня не сразу дошло, что утренние пассажирки рейсов «Шератон» – Бирюлёво (Перово, Калитники) – это девушки по вызову. Артель интимного промысла. Близкие нашему брату люди. Я везу их бережно, как раненых кошек, но исподтишка разглядываю в зеркало. Человек на всякую неправду падок. Белое называет чёрным, чёрное – белым. А неправда его с удовольствием кушает. Незаметно точит, как моль. Если в любви за деньги была бы хоть капля правды, эти девчонки не выглядели бы как улитки с заживо сорванными раковинами. Дело было в пятницу, под ночь. На улице Василия Петушкова такси вызвала девушка с двумя промышленными пылесосами. Тушки на колёсах с чёрными, расплющенными книзу хоботами, заняли весь багажник. Девушка немедленно вытащила пачку сигарет. – Здесь не курят, – сказал я. – Не очень то и хотелось, – ответила она и бросила пачку. Я включил радио и сразу попал на волну с классической музыкой. – Оставьте, – сказала девушка. – Скрипка и виолончель успокаивают… Бабушка мечтала, чтобы я стала музыкантом… А я двенадцать лет отзанималась тхэквондо. – И как бабушка? – Она мною гордится. – Ещё бы. С вами по улицам ходить не страшно. – Это с какой стороны смотреть. Под виолончельное трио Брамса мы приехали в Троице-Лыково. Выяснилось, что ни девушка, ни навигатор Гугла не знают точного адреса. В свете того, что случилось потом, предполагаю, что адреса и в помине не существует. В темноте мы немного заблудились. Фонарей в районе не наблюдалось. Мегаполис неожиданно закончился, превратившись в огромный тёмный пустырь с миражами на горизонте в виде жилых башен Строгина. За одним из бетонных заборов свернули на гравийную дорожку. А ещё метров через пятьдесят уткнулись в странное, если не сказать зловещее, здание. Это был жилой дом, примерно в три этажа высотой, обращённый к нам глухой стеной, только под самой крышей имелось единственное окошко с занавеской и горящим светильником. А внизу дверь – без крылечка и козырька, и голые бетонные ступеньки от земли. – Какое то ведьминское гнёздышко, – заметил я. – Вы летаете тут верхом на пылесосах? Вместо ответа девушка сдержанно, если не сказать нервно, хохотнула. Она позвонила по мобильному. Оказалось, надо подождать… Мы подождали. Девушка вскрыла банку с энергетиком. Как-то незаметно её волнение передалось и мне. Счётчик таксометра перевалил за 700 рублей. На всякий пожарный я развернул машину носом к выезду, и то и дело вглядывался в зеркала – не крадётся ли кто… Наконец пришло сообщение, что ей можно подняться. Я помог вытащить пылесосы из багажника, и тут обнаружилось, что одна она не состоянии их тащить. Шланги и провода волочились по земле. – Давайте помогу, – предложил я раньше, чем сообразил, что не хочу этого делать, и, если честно, то – стрёмно. – Ладно, только это… ничему не удивляйтесь, – согласилась девушка. Душа у меня слегка ушла в сторону пяток. И мне показалось, что на симпатичном личике моей пассажирки мелькнула плотоядная улыбка. И вот тут-то всё и случилось… Когда мы поднялись с пылесосами по ступенькам и позвонили, за дверью раздался женский визг. Он повторился трижды на одной и той же истошно высокой ноте. Я никогда не занимался тхэквондо… Озноб в затылке не прибавлял оптимизма. Дверь, как назло, немедленно открылась. Я уверен, что трусость не порок. Глупость – порок. Не надо заходить к незнакомым людям без крайней нужды. Внутри было совершенно темно. Я так и не понял, кто нам открыл. Пассажирка потянула меня за рукав и уступила дорогу. Мы поднялись по ступенькам на второй этаж. Он был освещён, но не ярко. Тёмно-вишневые светильники работали в мерцающем режиме. Справа показалась двустворчатая полупрозрачная дверь. И когда мы подошли к ней – я шёл впереди и волочил в двух руках пылесосы, а моя пассажирка – провода и трубы, – из за угла раздались подозрительные звуки, словно по паркету кто-то шлепал ладонями. Раздался тот же истошный женский визг – я даже присел от испуга, словно ожидая свиста пуль над головой. В ту же секунду навстречу нам вывалился этакий кентавр. В нижней части это был толстый волосатый мужчина с бородой Деда Мороза на резинке вокруг черепа. Насколько я мог понять, он был абсолютно голый, передвигался на четвереньках. А в верхней части, то есть на спине этого сатира, восседала тощая, костлявая девица, на которой из одежды были только парик Снегурочки с белой косой и меховой воротник. Было заметно, что «конь» уже изрядно притомился, пот катился по его дряблым щекам, и визг Снегурочки – а истошные звуки принадлежали именно ей, – вряд ли мог подстегнуть иноходца. Мы встали друг против друга как вкопанные. От изумления я уронил пылесосы на пол. Сатир вздрогнул и прохрипел: – Ты кто? – Таксист… – пролепетал я. – Два восемьсот восемьсот… – О! Вовремя! Слышь, Снегурочка! Слазь, дальше поедешь на такси. Тощая девица, тут же повинуясь, с гиканьем бросилась ко мне, но… споткнулась о пылесос. Эта заминка спасла меня. Сминая на ходу свою бывшую пассажирку, я бросился вниз, скатился по ступенькам, нащупал в темноте дверь и вылетел на улицу, как ядро из пушки. Меня никто не преследовал, но по газам я ударил так, что гравий шрапнелью летел из-под колес. А я летел быстрее шрапнели до самого Строгина, пока не смешался с общим потоком… Лунный Пьеро Краем глаза я видел, как привидение направляется именно ко мне, и никак иначе… Опыт подсказывает: твой клиент всегда тебя найдёт. Не надо суетиться, тем более драться с братьями-водителями за хлебные места. Надо отъехать в безопасную сторонку и ждать. Клиент не замедлит явиться. Причём в таком месте, где обыкновенные граждане пассажиры не ищут транспортных средств. Так вот, привидение двигалось ко мне по чётной стороне Цветного бульвара, прихрамывая и волоча за собой непонятный тяжёлый предмет, условно напоминавший цирковой снаряд. Привидение было одето во всё белое – пуховую куртку, лыжные штаны, мохнатый шарф и кроссовки. Привидение нагнулось к окошку и постучало. – Отвезёте меня в Алтуфьево? Странное совпадение: слово «Алтуфьево» у меня ассоциируется с белым цветом. Бирюлёво – с жёлтым, Речной вокзал – с коричневым, а Охотный ряд – с красным. У привидения был очень тихий голос. – Сколько будет стоить? Я предложил воспользоваться услугами таксометра. Привидение оглянулось. Здесь я окончательно понял, что это мой клиент. Такого надо хватать и везти сразу куда-нибудь под Калугу и там искать ему Алтуфьево. Если совесть позволяет, конечно. В руках у него оказался новенький складной велосипед с электромотором. Этим объяснялась хромота моего лунного Пьеро – он вёз велик одним колесом по тротуару. Мы затащили велосипед в багажник. То есть это я затаскивал, а Пьеро с поразительной лёгкостью отстранился от происходящего, словно это была не его вещь, – он уже сидел на пассажирском месте. Как только мы тронулись Пьеро произнёс: – Какой печальный, безрадостный город… – Это вы про Москву? – Да. Очень темно. И люди на каждом шагу смущают. – Темно? Я с удивлением посмотрел на пассажира. От иллюминации зданий на Цветном бульваре в салоне было светло почти как днём. – Мне не хватает, не хватает… – произнёс человек в белом и отвернулся к окну. – Вы не местный. А откуда прибыли? – Из Тюмени. – Неужели в Тюмени светлее, чем в Москве? Я у вас проездом был, в рабочей бане парился… – развспоминался я. Важно установить контакт с клиентом. От этого зависит сумма гонорара. В смысле – чаевых. – Полиция проверяла документы, – произнёс Пьеро с уже знакомой тоской. – Вышел из магазина, а они потребовали паспорт. Решили, что я украл… Он рассмеялся, и это был поразительно тихий, словно рассыпающийся на мелкие части смех. – Вы специально приехали в Москву за велосипедом? – Да. У нас закрылся магазин подарков. – А на сколько хватает хода электродвигателя? – На пятьдесят пять километров счастья. Мы помолчали. Толкались в пробке на бульваре, потом на кольце и Новослободской улице. Про счастье он сказал так, словно это было последнее возможное счастье в жизни. Я представил себе белую фигуру на элегантном электровелосипеде на тракте Тюмень – Тобольск и… поёжился. – Я второй раз за ним приезжаю, – сказал Пьеро. – В первый раз он от меня убежал. Да. Да… Убежал. Я сдал его в багаж, прилетел в Тюмень, а он не вышел навстречу. – Кто не вышел? – не понял я. – Велосипед. Он остался где-то в багаже самолёта. – То есть украли? Пьеро вздохнул. Мысль о том, что он мог украсть, вызывала у него усмешку. Мысль о том, что могли украсть у него, – горький вздох. Видимо, привык… Где-то за час мы добрались до нужного адреса на Алтуфьевском шоссе. Вывеска «Гостиница» венчала скромную стеклянную дверь между «Мойкой» и «Магазином запчастей для садовых тракторов». По счётчику вышло 800 рэ. – Возьмите полторы, – сказал Пьеро таким голосом, словно стыдился и этой малости. Я с радостью принял предложение. Вытащил велосипед и пожал владельцу руку. Мне показалось, что он грустит от нашего расставания. – Подарок? – кивнул я в сторону велика. – Да. – Кому, если не секрет? – Не секрет. Себе… Пьеро опустил голову. Жалость бывает острой и тонкой, как булавка. И не важно, что перед тобой не ребёнок, а взрослый мужчина. Он заковылял к гостинице и скрылся за дверью. Я остался на обочине и смотрел, как сыплются заказы по Москве от робота-диспетчера. Кто-то постучал в окошко. Я поднял голову – мой Пьеро с велосипедом в руках. – Вы поможете мне его разложить? – Сейчас? – Да. – А зачем? – Пожалуйста… Он стоял на тротуаре и ждал. Затем сел на велосипед и поехал вдоль шоссе, на север. Кусочек белого шарфа летел за ним, как на картинах про первых авиаторов. До кольцевой дороги аккумулятора должно было хватить. А дальше наступала темень… Или Тюмень. Какая разница… Пятая колонна Под Новый год спрос на наши услуги увеличивается многократно. Москвичи устремляются на распродажи. Ярко подсвеченные бильборды с информацией о скидках бросаются в глаза на каждом углу. – «Деда Мороза нет! А скидки есть. Покупайте квартиры в Новой Москве!» – с возмущением читает рекламный плакат дама средних лет в норковой шляпе. Мы медленно тащимся по Звенигородскому шоссе, она курит электронную сигарету и всю дорогу извиняется за эту свою слабость. – Креативщики… – с омерзением продолжает она, – «ради красного словца продаст матерь и отца». Новый год – это же народное достояние. А Дед Мороз – сакральная фигура. Без него Новый год не наступает. – Так уж и не наступает? – спрашиваю я. – Он не может не прийти. – Может. У нас в семье в прошлом году Новый год не наступил. А всё потому, что мой муж… ну, он из этих… национал-предателей, пятая колонна… вы знаете… не любит нашего президента… Я искоса поглядываю на пассажирку. Приличная женщина, типичная московская речь. – У нас в семье всё непросто, – продолжает она. – Политические дискуссии на первое, второе и на десерт. Ужин как майдан. Мы в оппозиции друг к другу даже в постели, простите за подробность… Конечно, эта либеральная интеллигенция, как водится, в меньшинстве. Мама моя – государственник старой закалки, недаром тридцать лет возглавляла женский профсоюз на Волоколамской текстильной фабрике. И поэтому у нас в квартире Болотная площадь не прокатывает. Мы не даём раскачать лодку. А дети изображают роль миротворческого контингента. Правда, безуспешно… В своей слепоте мой муж не понимает, что все мы ждём выступления президента на фоне кремлёвских елей, как речи Деда Мороза, в которой он возвестит о приходе Нового года. И без неё не произойдёт чуда… – Стрелки на Спасской башне не переведут? – И вы туда же… – дама в норке выпускает дым из электронной сигареты и морщится. – Не ёрничайте, молодой человек. Речь президента – национальная традиция. Дед Мороз приходил в наш дом через голубой экран начиная с Леонида Ильича с его волшебными бровями. И здесь неважна субъективная оценка личностей руководителей… Мы же всё понимаем… Важен факт состоявшейся мистерии – бьют часы на Спасской башне, виды Кремля, звон фамильного хрусталя, гимн… А в прошлом году наше семейное противостояние вылилось в откровенное насилие… над здравым смыслом. Муж ультимативно заявил, что встречать Новый год с «этим человеком» не будет, и попытался выключить телевизор за десять минут до. Мама, весь день как подорванная готовившая салаты и праздничную закуску, встала на защиту телевещания – заслонила собой экран и не пустила супостата к розетке. Тогда он взвился, бросил в неё тапкой и ушёл на кухню, грызть от злости подоконник. Дети сказали, что мы все сумасшедшие… И что вы думаете? – Вы победили. – Как бы не так. Мама снимала кофту через голову и задела люстру… Она тридцать лет висела в зале, пережила крах Советского Союза, два моих замужества и рухнула в тот момент, когда президент произнёс: «С праздником, дорогие соотечественники!» Осколки чешского стекла рассыпались по салатам и горячему. Мы слушали гимн со слезами на глазах… Выпили, не закусывая, и отправились спать… – И что, не помирились? – Вы же видите, что в стране происходит. Дама в меховой шляпке вышла на Текстильщиках. Каким будет Новый год – одному Богу известно. Хочется верить, что Дед Мороз хотя бы отчасти, но тоже в курсе. Максим КУНГАС Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru Опубликовано в №50, декабрь 2014 года |