Я был очень рад командировке. Хотелось за границу, хоть куда-нибудь. Времена были романтически-центробежные. Казалось, что «там» всёкак-то лучше, ярче, светлее.

Болгария, конечно, не Таити и не Штаты. Но всё же не Люберцы, куда я часто ездил к моему другу Толику Шептунову по кличке почему-то Запах. Толик у местных люберов был в большом авторитете. Бицепс – 60. Голова на шее – как закрывашка на дезодоранте. Любимые выражения: «сика двугорбая», «откусите ему скальп», «качать надо всё, даже затылок». Неплохой парень был. Спокойный. Но если белок в мозг ударит – страшное дело. Крушил всё.

Конец 80-х – это уже глубокий закат движения люберов. Но в Люберцах всё было ещё строго.

Сходишь с электрички, и тут же к тебе подходят три мясомолочных бугристых динозавра с лицами зомби-патологоанатомов. Главный динозавр мне:
– Стоим, боимся, дрожим, не пукаем. Москвич?
– Москвич.
– В армии служил?
– Нет.
– Косил под психа плоскостопого?
– Нет. На сборах был. Военных. В университете.
– Ясно. По типу интеллигенция. Ну, хорошо хоть не металлист. Родину любишь?
– Люблю.
– Докажи.
– Как же я докажу?.. Живу вот… где родился, работаю на родине.
– Ладно. Принято. Панков уважаешь?
– Нет. А чего мне их уважать, за что?
– Принято. Чего очки надел? Нос качаешь?
– Нет, зрение плохое.
– Зрение плохое: спортом не занимаешься?
– Занимаюсь. Физкультурой.
– Чем? Женским пионерболом? Или зимними шашками?
– Бегаю… по утрам.
– От кого?
– Ни от кого. Просто бегаю. Для здоровья.
– Долго, значит, жить хочешь? Как черепаха Тортилла.
– А кто же не хочет долго жить?
– Вопросом на вопрос отвечаешь? Еврей?
– Русский.
– Докажи.
– Вот, в паспорте написано.
– Покежь.

Я достаю паспорт. Центровой динозавр неторопливо листает паспорт сильно накачанным указательным пальцем. Динозавр, задумчиво:
– Из служащих… Русский. Так. Фамилия вроде русская. Отчество какое-то масонское: Станиславович. Француз, что ли? Ладно. Принято. Значит, говоришь, по утрам бегаешь для здоровья?.. Чтоб как Тортилла?
– Бегаю.
– А от нас, Тортилла, убежишь?
– Куда ж мне от вас убежать?
– Принято. От нас не убежишь.

Паспорт мне возвращается.
– Зачем к нам приехал? Если по нашим люберским бабам – сразу яду прими. Наших девчонок тронешь – пипы твоей интеллигентской лишим. Понял?
– Понял. Да нет, к другу я сюда приехал.
– Как зовут?
– Толя Шептунов. Кличка – Запах. Слыхали о таком, мужики?

Ребята синхронно медленно наклоняют головы слегка вбок:
– Адрес?

Я называю.

– Откуда Запаха знаешь?
– В пионерлагере вместе были десять лет назад. С тех пор дружим. Вот я и приехал.
– Принято. Иди, боец. Запаху привет от Коновала, Полкана и Чалого.
– Хорошо, передам.
– Повтори команду, боец.
– Привет от Коновала, Полкана и Чалого.
– Принято. Вольно. Отбой. Иди, боец.

Почти каждый мой приезд к Толяну в Люберцы сопровождался примерно таким же допросом. С небольшими вариациями. Потом, через много лет, когда я пересёк не один десяток границ с их таможенными досмотрами и паспортными контролями, я понял, что никакой принципиальной разницы между Люберцами конца 80-х и Германией начала 90-х или (особенно) какой-нибудь маленькой, но гордой Эстонией или Латвией двухтысячных – нет.

Мои люберецкие «загранпоездки» были, пожалуй, помягче и погуманнее. Здесь мне, по крайней мере, ни разу «в визе» не отказали. «Иди, боец!» А все эти англосаксы-латыши… Даже вспоминать противно.

Толя Шептунов исчез с моего горизонта в 90-х. Говорят, стал бандитом и погиб. Надеюсь, что это не так. Он был хорошим, добрым мужиком с крепким накачанным затылком.

Ни в посольстве в Болгарии, ни на границе с Болгарией никаких сложностей у меня не возникло. Болгары не любят сложностей. Они любят покой. Мне не задали ни одного вопроса. Даже, кажется, ни разу не посмотрели в мою сторону.

Перед выездом в Софию я долго говорил с нашим начальником иностранного отдела, Сергеем Ивановичем Брусковым. Он был начальником отдела, а значит, заместителем декана по общим вопросам, а значит, нормальным кагэбэшником.

Я возбуждённо вещал:
– Нужно развивать связи с болгарами, сейчас такое время! Перспективы бешеные! Нужно запустить как можно больше проектов! Обмен студентами там, совместные учебные программы… Надо брать быка за рога. Контакты, контакты и ещё раз контакты! Правильно я говорю, Сергей Иванович?

Сергей Иванович, похожий на очень добрую многодетную бабу, посмотрел на меня своими ясными, как небо Аустерлица, глазами, по-бабьи вздохнул и затем после мудрой мужской паузы сказал:
– Когда болгары проснутся, мы с вами, коллега, уже помрём.

Тогда меня очень удивила эта категоричность Брускова. Но теперь я всё время повторяю эту фразу, вместо «болгар» подставляя кого угодно – от греческих официантов до работников подмосковного автосервиса.

В софийском аэропорту меня встретили. Поселили в уютной однокомнатной квартире недалеко от центра. Моё проживание оплатил, разумеется, Московский университет.

Встречи и «контакты» с болгарскими коллегами у меня были каждый день. Назначались они не раньше двенадцати, а заканчивались не позже тринадцати.

Целый час напряжённого распивания кофе и энергичных бесед на самые разные деловые темы: о братской дружбе между Болгарией и Россией, об очень высоком качестве болгарских вин, о лучших рецептах приготовления болгарского перца – всё это помню и сейчас.

Потом, как я помню, мы дружно подписывали с болгарскими коллегами «протокол о намерениях», где говорилось о необходимости в самые короткие сроки расширить и «углубить» наши отношения, и шли в ближайшую кафешку есть «чушку бюрек».

«Чушка» – это, как я понимаю, перец. «Бюрек» – не знаю. Это из турецкого. Часть, наверное, чебурека.

Так или иначе, «чушка бюрек» – это очень вкусный фаршированный брынзой перец, обжаренный в панировочных сухарях. Замечательная вещь.

После «чушки бюрека» я шёл спать. После сна, чтоб не стать стокилограммовой чушкой и чтобы жить долго, как черепаха Тортилла, бегал по местному софийскому парку. По парку в то время бегал я и ещё один мужик с собакой. Больше ни одного бегуна за все эти дни я не встречал. Болгары в целом не очень любят заниматься спортом. Мужик был крупным, очень мускулистым, лет под тридцать. Явно качок. Когда я его увидел в первый раз, мне сразу явно припомнились Коновал, Полкан и Чалый. Собачка у мужика была рыжая, похожая на лисичку. Она улыбалась улыбкой Джоконды.

На третий день – бегу. Коновал с Джокондой бежит сзади меня. Метрах в пяти. Я споткнулся и сказал: «Ёшкин кот!» (мне очень-очень нравится фильм «Любовь и голуби»). Мужик, догоняя:
– Русский?
– Русский.
– Это хорошо.

Бежим рядом. Пыхтим. Хорошо бежим…

– А я учился в Москве. Меня зовут Тодор.
– Владимир. А где учился?
– В физкультурном.
– А! Заметно…
– А ты спортсмен?
– Не, я физкультурник. Для здоровья бегаю.
– Ясно. «Солнце, воздух и вода продлевают нам года».
– Точно. Собачка у тебя симпатичная.
– Да. Её Чушка зовут.
– Смешно.
– В армии служил?
– Нет.

Господи, думаю, точно как в Люберцах.

– Ну-ну… Как там, в Союзе, сейчас? Я уже семь лет у вас не был.
– Да по-разному.
– Горбачёва уважаешь?
– Не очень.
– Правильно, трепло ваш Горбачёв. А как насчёт Америки?
– А что Америка?
– Уважаешь?
– Не очень.
– Ответ принят. «Колумб открыл Америку, а мы её закроем». Правильно я говорю?
– Правильно.
– Ты какой факультет окончил?
– Филологический.
– Филфак? Я так и думал. Почему? Да вон у тебя какие лупы на носу. У меня есть один знакомый с филфака МГУ, тоже в очках. Он мне русский язык преподавал. Саша Бегунков.
– Бегунок? Я его очень хорошо знаю.
– Здорово. Увидишь Сашу – передай привет от Тодора… Нет, лучше скажи так: «Тебе передаёт привет Бросок-Через-Пупок», он же «Болгарский Перец», сокращённо – «Борец». Передашь?
– Передам.
– Повтори: кто передаёт привет?
– «Бросок-Через-Пупок», он же «Болгарский Перец», сокращенно «Борец».
– Вот так. Саша – он поймёт. Он меня сам так назвал. А ты в Софию зачем приехал?
– В командировку.
– Понятно. Девчонки тебе наши болгарские нравятся?
– Симпатичные.
– Смотри, не увлекайся. Они у нас горячие. Обожжёшься – и на всю жизнь.
– Я не буду.
– Правильно. Завтра бегаем?
– Бегаем.
– В пять?
– В пять.
– Тогда до завтра, Комиссар.
– До завтра, Бросок-Через-Пупок.

Неделю мы бегали с Болгарским Перцем и Чушкой по парку. И болтали. Про спорт, про девчонок, про закрытие Америки.

Бегунку я привет от Броска-Перца, когда приехал в Москву, передал. Пару раз мы с Тодором даже перезванивались. Потом контакт заглох. Как и все другие деловые болгарские контакты.

«Протоколы о намерениях» лежат у меня и сейчас дома. В красной, как перец, папке с надписью: «Софийский университет «Св. Климент Охридский». Потом я ещё раз был в Софии, уже туристом. В конце 90-х. Зашёл в тот самый парк в пять часов. В парке никто не бегал.

Недавно, буквально в прошлом году, заезжал в Люберцы по делу. Коновал, Полкан и Чалый меня не встретили. Зато на платформе сидела рыжая дворняжка очень похожая на болгарскую собачку Чушку. И улыбалась улыбкой Джоконды.