На рынке покупатель, выбирая бананы, бормочет под нос:
– Нанан, нанан…
– Это же абрикос! – с готовностью подхватывает продавец. Всё, контакт родственных душ установлен.

– Я из Германия прибыть! – приятным тенором блеет на пороге гость, вынимая из-за пазухи бутылку сорокаградусной. – Целебный капсуль привозить!
Наш человек!

Что в нашей жизни есть реклама?

Реклама учит нас, что потные подмышки и мохнатые ноги – это плохо, а красить глаза и рот в стиле вамп – хорошо. Плохо быть не женщиной, а посудомойкой, терпеть головную боль и изжогу, таять в руках, а не во рту, ощущать дискомфорт в области желудка. Хорошо худеть во сне, подзаряжаться полезным йогуртом, говорить, есть и улыбаться уверенно, мыть полы и окна без разводов…

Кстати о разводах. Лично знаю молодых, которые в медовый месяц развелись из-за неё, родимой, – из-за рекламы.

Помните ролик, где муж и жена готовятся к приёму гостей? Раковина засорилась, а гости уже ломятся в дверь… Супруга не придумала ничего лучшего, как с размаху эффектно швырнуть пучком зелени в лицо мужа.

Насмотревшись вредного ролика и взяв его за стереотип, юная жена – не экранная, а реальная – в момент мелкой бытовой ссоры так же красиво, с оттяжкой, хлестнула по лицу молодожёна то ли петрушкой, то ли сельдереем.

А он оказался парень не промах (а может, ролик не смотрел) и в ответ жене засандалил тем, что под руку подвернулось, – то ли сырым яйцом, то ли перечницей. Одним словом, развелись – не успел даже осыпаться мел с надписи в невестином подъезде: «Тили-тили-тесто…»

Нет, я ничего не имею против рекламы. Если сегодня и есть на ТВ что-либо, сработанное качественно, добротно и профессионально, – так это реклама. Слоганы из неё запоминаются, мурлычутся под нос, разбираются на цитаты, становятся – как мы уже убедились – путеводителем на сложных жизненных дорогах.

Рекламную денежку заказчик заставляет отработать кровью и потом, до копеечки.

Сколько дублей нужно снять, чтобы получился отточенный трепетный взмах ресниц, манящее дрожание уголка губ, блеск жемчужных зубок, приоткрытых ровно настолько, насколько нужно, и ни на миллиметр больше? И упаси бог, если глицериновая слезинка отклонится от строго заданной траектории на бархатной щёчке… На наших глазах рождается эксклюзив, шедевр, произведение искусства.

И вот мы наблюдаем на экране улыбку (зубная паста) – лёгкую и ослепительную. Взгляд (тушь для ресниц) – страстный и сексуальный. Тревогу (сердечное средство) – неподдельную. Детское агу (памперсы) – таким утипусеньким, что зритель готов не только броситься закупать детскую смесь, но и немедленно заделывать самого ребёнка.

Самые благодарные зрители – это дети. Они обожают рекламу, бросают игрушки и буквально прилипают к экранам. Потому что в рекламе жизнь, какая она должна быть.
В рекламных паузах всегда голубое небо и солнышко, а если дождик – то весёлый и быстрый. Там все белозубо улыбаются, там жир с плиты убирается лёгким движением руки, там разрешают валяться в грязных носках на белом пушистом ковре и ласково окликают: «Сыщик!» – поймав на воровстве конфет.

А ещё там молодые спортивные бабушка с дедушкой, и мама с папой не ругаются, а любят друг друга, детей целуют и называют «солнышко» и «принцесса». И всей дружной семьёй с лохматой собакой и кошкой в корзинке загружаются в блестящую машину и едут в горы, к морю…

Лично у меня с рекламой не задались отношения с самого начала. Шли перестроечные годы, мне заказали рекламный материал об одном промышленном предприятии. Я старалась, я расписывала белково-минеральные корма для хрюшек и бурёнок так, что потекли бы слюнки даже у знатока «Книги о вкусной и здоровой пище». Устало и гордо смахнув пот, сбросила шедевр по электронной почте, предвкушая лавры.

– Вы что, издеваетесь? – тихим, глубоким, дрожащим от обиды голосом сказал пресс-секретарь. Оказывается, пиарить нужно было не продукцию, а любимое руководство завода.

В следующие разы я вела себя уже более благоразумно и заранее уточняла: расхваливать ли качество выпускаемой продукции или мудрое руководство предприятия?

Хотя – ну вы можете представить, чтобы в привычной рекламе, скажем, шампуня или дезодоранта, звучало что-то вроде: «Последние годы коллектив компании «Гигиена населения» испытывал трудности с доставкой сырья. Но благодаря директору Пронькиной вопрос с поставщиками решён. Проведена реконструкция, привлечены квалифицированные кадры. Для сравнения, в прошлом году было выпущено 10 тысяч флаконов, а в этом году – уже 50. Новые разработки… опробованные технологии… передовой опыт… производственные достижения… Директор Пронькина как высококлассный специалист… Под неусыпным контролем директора Пронькиной…»

Причём Пронькину полагалось упомянуть не менее четырнадцати раз, а её зама – не менее десяти, и не дай бог перепутать!

Я-то думала, покупателю нужен товар, а не нудное повествование о финансовых вложениях, капремонте, трудовой дисциплине и блестящих результатах. Блестящий результат – когда заботятся о том, чтобы сделать, а не о том, чтобы показать.

Впрочем, показать тоже нужно уметь.

– Как-то у вас простенько, легковесно написано. Ну что это: «люди» – несолидно звучит. Надо писать: «население». «Съели» – это любой дурак напишет. Нужно серьёзно, весомо: «потребили». Не «дело» – а «мероприятие». Не «вкусно» – а «имеют высокие пищевые показатели». Эх, учи вас, молодёжь!

Знали бы они, что перед ними будущая звезда рекламного бизнеса! Именно в те дни знакомый телеоператор отправил в столичное рекламное агентство плёнку с рекламой автомобиля. Неважно какого, кто больше заплатит – тому автопроизводителю и продадим. Мы были молоды, наивны и глупы до безобразия.

Оператор снимал собственный скачущий по ухабам старенький «форд», а я за кадром с томными нотками актёра Ивашова-Печорина декламировала:
Много красавиц в аулах у нас,
Звёзды мерцают во мраке их глаз,
Сладко любить их, завидная доля,
Но веселей молодецкая воля.

Грациозную, робкую красавицу-горянку изображала девушка оператора. Ради такого случая она перекрасилась из блондинки в жгучую брюнетку, приклеила смоляные ресницы, отбрасывающие тени на щёки.

И дальше:
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.

Гнедой конь с развевающейся гривой нёсся, поднимая тучи пыли, прядал ушами, косил огненным глазом, поводил крутыми блестящими от пота боками… На самом деле это была перепуганная молодая колхозная кобылка, которая на безлюдной просёлочной дороге шарахнулась от трактора.

На экране конь перевоплощался в лакированный шоколадный автомобиль в шлейфе бензинового дыма и пыли… Автомобиль – обратно в коня…

Возбуждённый джигит в развевающейся бурке и сбитой набекрень папахе – соответственно становился импозантным, невозмутимым, набриолиненным господином в строгом костюме. И тем и другим согласился быть конюх – и не за пошлые пол-литра, а исключительно из любви к искусству. Это было что-то!

– А наследники Лермонтова нам иск не впарят? – беспокоился оператор. Он мысленно делил будущие бешеные гонорары на нас троих с девушкой (бессребреник конюх не в счёт). И глубоко сожалел, что не выторговал больше: мне-то только принадлежала идея и голос за кадром, девушка лишь крутила задком и строила глазки. А на нём лежали съёмки, монтаж, эффекты, компьютерная графика и прочие сложные операторские штуки.
– А они живы, наследники? – неуверенно отбивалась я.

Впрочем, это было неважно, потому что ответа из агентства мы так и не дождались.

Ещё, было дело, я писала о лазерной коррекции зрения. Тогда она была в новинку, я согласилась стать подопытным кроликом. Условие: мне делают операцию в полцены, а я делаю рекламу.

К тому времени быть близорукой мне порядком надоело. В мою сторону хмуро косился начальник. Ему казалось, что я не здороваюсь с ним не оттого, что стесняюсь носить очки, а из личного глубокого неуважения. В магазине я покупала изящную вещицу, которая дома при ближайшем рассмотрении оказывалась грубой, безвкусной и дефективной.

На дороге именно на меня мчался выросший точно из-под земли автомобиль. Перед моим носом падала с крыши метровая сосулька, я чудом не улетала в открытые люки… Итак, мне не светила служебная карьера, фатально не везло в бытовых мелочах, а мои здоровье и жизнь ежеминутно висели на волоске.

Да и хорошие очки стоили целое состояние, включая аксессуары: футляры, цепочки, замшу для протирания стёкол и прочее. К тому же очки имели свойство теряться всюду, где только возможно, и обнаруживаться с печальным хрустом в кресле, в которое я садилась, или даже почему-то в тапке, которую я утром надевала.

Потеря очков – это всегда была трагедия, катастрофа. Поэтому каждый очкарик со стажем (к которым я относилась) имел их в запасе штуки три, не меньше.

Да, была ещё эра контактных линз. В первое время, чтобы вставить их в глаза, я просыпалась за два часа до будильника. Усаживалась перед зеркалом, пыхтела, ойкала, постанывала, проклинала всё на свете, в изнеможении откидывалась на спинку стула… Отдыхала – и снова возобновляла экзекуцию.

Две прозрачные выпуклые (не дешёвые по тем временам, между прочим!) штучки благополучно почили на дне пузырька с физраствором. Впрочем, это было тоже давно: возможно, сегодня линзы можно снимать и надевать за секунды.
И вот – да здравствует оперативное вмешательство!

«Я беседую с доктором («Операция безболезненна, восстановительный период составляет 3–5 дней и протекает без болевых ощущений»). Мне закапывают в глаз обезболивающие капли (немножко жжёт), обрабатывают операционную область спиртом (немножко щиплет), фиксируют глаз (немножко неприятно). Всего понемножку.

Каждое действие доктор предваряет мягким разъяснением, что собирается делать. Лицо покрывают стерильной салфеткой, я должна смотреть на точку успокаивающе зелёного цвета – и не волноваться, когда она исчезнет.

Вот и всё. Я выхожу на улицу, несколько растерянно озираюсь… Мне предстоит заново знакомиться с миром, не заключённым в толстое стекло и не ограниченным овальными, круглыми и квадратными оправами. Но это такое приятное знакомство!

И ни один встречный человек не скажет, что я только встала с операционного стола…»

Так строчила я, и всё было правдой, кроме… Кроме того, о чём я умалчивала. Через полчаса после операции, едва кончилось действие обезболивающего, пришла дикая, несусветная, невыносимая боль. Ощущение было, что в глаз попала не то что соринка, не стёклышко даже – а огромный кусок стекла, который ворочался и вонзался в зрачок всё глубже.

Рыдая, вслепую перебегая дорогу, я добралась до автовокзала. Изъясняясь знаками, нечленораздельно что-то лепеча, кое-как купила билет и ехала, всю дорогу обливаясь слезами и подвывая в носовой платочек.

Не помню, как долетела до квартиры… Ворвалась, сметая по пути домашних, упала на кровать и дала волю слезам. Почти неделю жила в чёрных очках, как крот, с задёрнутыми шторами, с наброшенными поверх штор толстыми одеялами, не высовывая на белый свет носа…

Вы думаете, мне позволили живописать мои страдания в рекламном материале? Объяснили: «Всё зависит от индивидуальной переносимости: кто-то плачет при одном слове «лук», кто-то его тазик начистит – и ничего. Вы относитесь к первым». Единственно, я выторговала уступку на уточнение: «Два дня мои глаза боялись солнечного света и мешало лёгкое (!) ощущение соринки».
С тех пор прошло много лет. Надеюсь, сегодня пациенты не сталкиваются с подобной проблемой.

Ещё нарисовался заманчивый проект: бизнесмен построил на берегу речки базу отдыха. Гостиница – теремок из оцилиндрованного бруса с верандой, банька, купальня, лодки для ловли рыбы.

И как-то упустили из виду, что в непосредственной близости располагаются две гигантские птицефабрики и посёлок с давно вышедшими из строя канализационными очистными. Не учли и розу ветров: 300 дней в году ароматы отходов густо накрывали близлежащие территории, в том числе базу отдыха.

Приходилось ли вам бывать в деревенском сортире? Ну да, том самом, где стараешься не дышать, откуда выскакиваешь с вытаращенными глазами? От запаха которого режет в носу и куда слетаются со всей округи большие зелёные мухи?

А теперь представьте уборную, куда ходит не одна человеческая семья, а тысячи. Добавьте к этому помётохранилище с отходами жизнедеятельности десятков тысяч кур – и вы получите фабричные очистные. Разница в том, что в деревенской уборной запах прихлопывается дверями. Здесь же невыносимая вонь разносилась километров на пять, а при хорошем ветре – на все десять километров. Народ, как водится, матюгался, покряхтывал да терпел – он у нас и не такое терпит.

По слухам, на модернизацию очистных было отпущено то ли 45, то ли 450 миллионов рублей – не суть важно. После шоковых сердюковских миллиардов страна менее чем семизначные числа на слух не воспринимает.
Вот в таком милом уголке был построен из беленького душистого дерева гостиничный комплекс, что твоя игрушка.

Сам бизнесмен в этих местах не появлялся, доверив строительство управляющему. Управляющий, когда выявил промах, помалкивал, справедливо опасаясь хозяйского гнева и полагаясь на русское авось.

Строителям тем более было по барабану. Да и вряд ли они замечали посторонние запахи сквозь щекочущий ноздри, дразнящий, упоительный аромат 95-процентного дешёвого аптечного спирта. Флакончики из-под него густо усеивали место вокруг стройки.

Долго сказка сказывается, быстро дело делается. Бизнесмен нашёл для рекламы своей гостиницы частную газетку, газетка нашла меня. Я расписала гостиничный комплекс, что твоя игрушка, – как это нередко бывает, не отходя от письменного стола.

Все были довольны: я получала наличные, газетное начальство – возможность несколько раз безвозмездно отдохнуть в райском уголке, бизнесмен – бесплатную рекламу и наплыв отдыхающих.

Пришёл знаменательный день. Чем ближе к райскому уголку подъезжали автомобили с гостями, тем подозрительнее гости крутили носами. Роза ветров в эти дни расположилась аккурат таким образом, что добраться от машин до гостевого домика можно было только короткими перебежками, прикрывая ладошкой рот и нос, подавляя рвотные позывы… Говорят, велюрово-кожаные салоны машин потом сутки не могли проветрить.

Ну, что дальше… Дальше осталось подсчитывать убытки: управляющему – медицинские счета на лечение от нанесённых физических травм. Мне – невыплаченный гонорар. Газете – потраченные напрасно рекламные площади. Хуже всего пришлось бизнесмену: несмотря на всю его крутизну, спорить с гигантами птицеводческой отрасли и их сверхприбылями ему было слабо.

После чего я завязала с рекламой – навсегда.