– Вера Кузьминична, а какой вам сейчас вспоминается Елена Образцова?
– Ох, как же трудно поверить в её уход… Я потрясена ужасно. Большим счастьем было общаться, работать с ней. Великолепная актриса, потрясающая певица, роскошная женщина. Она была такой восприимчивой натурой – ну как девочка. На репетициях записывала в блокнот всё, что говорил Роман Григорьевич Виктюк. Приходила на репетиции с собачкой Манон, которую назвала в честь своей героини из одноимённой оперы. Так вот, эта собачка обожала, когда начинала петь Елена Васильевна, слушала заворожённо. Когда же я начинала свою партию, Манон завывала. Не любила мой голос. (Смеётся.) Елена Васильевна всегда была в хорошем настроении, анекдоты рассказывала, истории какие-то смешные. Нельзя было даже подумать, что с ней может что-то случиться. Годы проносятся, уходят коллеги, друзья…

– Вы всегда так смело говорите о своём возрасте, удивительно! Далеко не все актрисы себе это позволяют.
– Но как же возможно актрисе скрыть свой возраст! Вот двадцатилетней я снялась в картине «Сказание о земле Сибирской». Это было сразу после войны – 1948 год. И часто мне передают, как в зале, когда я выхожу на сцену, зрители начинают шептаться: «Ой, как хорошо выглядит! Она снялась вроде ещё до войны, значит, ей уже…» И начинают мучительно высчитывать, сколько мне лет. Так вот, чтобы лишнего мне не насчитали, чтобы не мучились, я и не скрываю. Да и вообще это не противоречит моему складу характера. Я не могу понять, зачем скрывать возраст. Может, во мне недостаёт женского начала?

– Оскар Уайльд как-то сказал: «Страшно не то, что мы стареем, а то, что мы остаёмся молодыми».
– Как точно сказано! Например, я встречаюсь с какой-нибудь бабушкой, которая младше меня лет на двадцать. Но отношусь к ней, как к пожилой женщине, а себя перед ней чувствую девчонкой. Или, бывает, иду по улице, слышу: «Вера, Верка!» И оборачиваюсь. Хотя так меня давно никто не называет. (Смеётся.) Ведь в душе я та же девочка Верочка, которая мечтает о театре, о ролях. Такой же и осталась. Понимаю, что для людей я уже законченный человек, 89-летняя бабушка, но сама себя такой не ощущаю. Может, это смешно?

– А для вас самой это смешно?
– Для меня это печально. Это драматичнее, чем у людей другой профессии. Другая профессия приучает человека к возрасту постепенно. А у нас по-другому. Например, играла я двадцать лет графиню в «Женитьбе Фигаро» и все эти годы ощущала себя в том возрасте, когда начинала работать над ролью. Платье то же, личико, грим. Может, со стороны я кажусь другой, но себя-то чувствую именно так. А потом – бац, возраст! (Смеётся.)

– А вы сами, когда были молоденькой, как реагировали на актрис старшего поколения?
– В те времена знаменитые актрисы играли «молодые роли» очень долго. Алла Тарасова в «Талантах и поклонниках» играла двадцатилетнюю Негину, когда ей было уже далеко за пятьдесят. А мне это казалось нормальным, и я вовсе этого не замечала. Абсолютно верила, что Негина Тарасовой – юная леди. Сейчас всё изменилось. Даже оперных певиц толстых не любят. Во время войны я раз пятнадцать бегала в филиал Большого театра на «Травиату», где играла певица Степанова. Она была огро-омных размеров! Но я обливалась слезами каждый раз, когда её героиня умирала на сцене от туберкулёза. Сейчас, к сожалению, всё больше гоняются за телесной красотой, а не за духовной. Нет, я – за красоту, стройность, но при этом нельзя терять духовность.



– Кстати, о своей внешности вы часто говорите, что она заурядная. Почему?
– Я считаю, что для кино моё лицо неинтересное. В театре внешность можно преобразить гримом, париком, костюмом, а в кино актёра берут таким, какой он есть. Помню, как режиссёр Иван Пырьев увидел меня, молоденькую, на пробах фильма «Сказание о земле Сибирской» и обомлел: я пришла накрашенная, с ужасными кудрями, оделась «как актриса», вызывающе. Он приказал меня отмыть, сделать нормальную причёску, переодеть в другую одежду, а в разрез платьица вставить два свёрнутых комочком чулка, чтобы хоть груди были. Так из меня получилась скромная деревенская девушка. А поскольку первые мои героини в кино были именно такими, режиссёры, видимо, ждали, что я расцвету во что-то такое дородное, русское. Но этого не случилось. Поэтому и снималась мало. Я и сейчас, бывает, недовольна своей внешностью. Вот, например, у меня часто на улице текут слёзы от ветра, поэтому отекают глаза. Мне это очень не нравится! Если я без лёгкого макияжа и с плохой причёской, тоже раздражаюсь. Когда выглядишь хорошо, и чувствуешь себя лучше.

– А на сцене?
– На сцене это тоже очень важно. Когда получаю роль, сразу представляю, во что меня оденут, какой грим сделают. Это мне здорово помогает в работе. В спектакле «Безумная из Шайо» у меня были интересные грим, костюм – сумасшедшую же играла. И вот выпускаем спектакль, а мне говорят в театре: «Не твоё это, брось!» Я поверила всем и ушла из спектакля. Хотя думаю, что всё-таки эта роль была моей.

– На вас, получается, сильно влияет мнение окружающих?
– Очень влияет. А сама я живу с постоянным ощущением знака вопроса.

– В 2011 году ушёл из жизни ваш муж – артист Владимир Ушаков. Насколько важно для вас было его мнение?
– Конечно, я всегда прислушивалась к его советам, и если он говорил, что не стоит так и так делать на сцене, я обычно соглашалась. Володю всегда ценила как профессионала и как родного, близкого мне человека.



– Вы встретились на съёмках фильма «Свадьба с приданым», где у Владимира Петровича – роль вашего жениха. После этого вместе играли?
– В театре чуть-чуть, и то не как близкие партнёры. Во всяком случае, влюблённых мы никогда больше не играли. Так уж получилось.

– Ваш супруг не ревновал вас к популярности, большей, чем у него, занятости в театре и кино?
– Конечно, Володя огорчался, когда у него было мало работы, но он меня никогда ни в чём не упрекал. Знаете, он меня очень любил и уважал, я это чувствовала больше пятидесяти лет, что мы были вместе. Однажды я играла спектакль у себя в театре, а в этот вечер Володя участвовал в спектакле другого театра. Но поскольку он выходил там во втором отделении, то пришёл на меня посмотреть в первом акте. В результате он смотрел и второй акт нашего спектакля, забыв, что ему в это время надо самому выходить на сцену в другом театре. Теперь сами посудите: была ли у нас творческая ревность или нет? Если бы была, мы бы столько лет не прожили вместе. Главное – уважение и любовь. Уход мужа стал для меня страшным ударом.

– Готовясь к интервью, видел ваши фотографии с котом, в документальных фильмах о вас – тоже он. Филимоном, кажется, зовут.
– Ну, Филимон Штанишкин уже умер. Он прожил у нас четырнадцать лет. Появился в доме совершенно случайно. Моя юная приятельница Дашенька принесла однажды беспризорного котёночка: «Как вы думаете, Вера Кузьминична, может, мне взять его?» Я посмотрела и сразу влюбилась в это очаровательное существо: голубоглазое, цвета топлёного молока. Мы с мужем решили взять его себе и назвать Филей. А когда кот вырос, то на лапках у него образовались «штанишки» из меха, поэтому мы записали ему в ветеринарном паспорте фамилию: Филимон Штанишкин. Очень по нему скучаю.

– В одном из интервью на вопрос «Как вам удаётся так хорошо выглядеть?» вы ответили, что «нужно просто любить людей и прощать». Вы действительно всех любите? Как вам это удаётся, научите?
– Я стараюсь любить людей, быть к ним терпимее. Это, конечно, не значит, что не замечаю плохого. Но если вдруг кто-то в чём-нибудь провинился, мне кажется, нужно подождать – вдруг человек, если он чуткий и дорожит моим отношением, изменится, исправит ситуацию. Если такого не происходит, тогда я просто понимаю, что не нужна человеку, раз он мной не дорожит, и «улетаю» от него. Но при этом не скандалю и не ссорюсь, я этого просто не умею делать.

– И никогда не умели?
– Нет, я всегда такой была. Может, потому, что мои родители были глубоко порядочными людьми. Папа, например, был тихим и покорным человеком. Как-то пришёл домой весь красный и говорит: «Я сегодня всё этому начальнику высказал! Всё!» Мама спрашивает: «Что сказал-то?» А он: «Я ему!.. я ему сказал!.. нехорошо, товарищ начальник!» В этом был весь папа. Вместе с мамой они представляли собой удивительную пару.

– Они были не против вашего желания стать актрисой?
– Никогда меня не останавливали, ничего не запрещали. Помню, когда я мыла посуду или готовила еду на кухне – пела песни, они в шутку называли меня Шаляпиным. Родители были только за то, чтобы мне было хорошо. Считали так: если суждено, то из дочки будет толк, ну а если нет…



– Вера Кузьминична, популярность – это хорошо?
– Думаю, что да. Хотя я не о ней мечтала. Я хотела так же, как великие актрисы, выходить на сцену, чтобы мне аплодировали, чтобы ощущать себя такой же возвышенной. Но то, что жизнь дала мне такую популярность и любовь зрителей, – это тоже здорово. Вообще я избалована жизнью, так мало знаю о плохих её сторонах. Потому что ко мне всегда хорошо относились люди.

– Странно звучат ваши слова об избалованности – ведь вы ещё девчонкой работали на заводе фрезеровщицей.
– Я ещё на торфоразработках торф таскала. Но ведь война была, мы все работали. И потом, в молодости вообще всё кажется несложным. Но и тогда я точно знала, что стану артисткой. Если бы этого не произошло, я бы покончила с собой.

– Ну, попытку сделать это вы всё же предприняли?
– Вы и об этом знаете? (Смеётся.) Да, было такое. Посмотрите, вот на руке два шрама от бритвочки остались. Но зачем я тогда это сделала, честное слово, не помню. Начиталась каких-то книг, наверное, романтики захотелось. Глупая была, жуть!

– Я помню, видел вас в очень хорошем спектакле «Ждать?!», где вы играли актрису, которая попадает в автокатастрофу, а потом борется за жизнь и за право снова быть на сцене. Вы однажды назвали эту роль исповедальной. Почему?
– А потому, что нахожусь в таком возрасте, когда впереди ничего уже не может быть. Представьте, что пройдёт мой очередной юбилей, затем снимут с репертуара мои спектакли (не век же им идти, нужны новые постановки), – и что тогда у меня останется? Новых ролей нет, детей нет. Чем же тогда мне жить, чему радоваться? Я не жалуюсь, поверьте, просто реально оцениваю будущее. Комедию играть я не смогу, я не характерная старуха, а на героинь уже не потяну. Мне кажется, в этой пьесе «Ждать?!» и было заложено всё то, что я испытываю в конце своей жизни. Уходят работа, друзья, жизнь… Меня часто спрашивают, жалею ли, что у меня нет детей? Я не знаю. Просто об этом никогда не задумывалась. Я очень люблю детей, но себя в роли мамы никогда не видела и сейчас тем более не вижу. Может, во мне всё-таки недостаёт женского начала?