– Дарья, расскажите, пожалуйста, о местах, где прошло ваше детство.
– Это деревня Глушь, где мы бываем каждые весну, лето и осень. Ещё одно место моего детства – город Донецк. Но он теперь очень сильно разрушен. У меня там подруга Женька живёт, с которой мы всё детство общались, потому что я росла в Донецке у дедушки с бабушкой. Мы с Женькой недавно списались, а до этого долго не связывались. Она рассказала, что семье пришлось переехать из Донецка в пригород к родственникам, потому что в дом попал снаряд, а двор почти весь разрушен. То есть места, где прошли мои детские годы, к сожалению, больше не существует… Ещё одна моя малая родина – московский район Отрадное, где я жила с семьёй с пяти до девяти лет. Бываю там иногда по делам.

– В детстве с кем больше дружили – с мальчиками или девочками?
– Да я ни с кем не дружила, водилась в основном со взрослыми, с друзьями родителей. (Мать Дарьи – актриса Марина Левтова, трагически погибшая в 2000 году. Отец – кинорежиссёр Юрий Мороз. – Ред.) Хотя школьные приятельницы были, и я до сих пор общаюсь с одной из них – Олей Худяковой. Она внучка Леонида Гайдая. Выяснилось, что её бабушка Нина Павловна Гребешкова и моя мама были дружны. Мы с Ольгой с седьмого класса дружили. И до сих пор, даже если долго не видимся, всё равно ментально не расстаёмся.



– Вы участвовали в программе «Две звезды» на Первом канале в паре с Пелагеей. Насколько сложным оказался для вас этот проект?
– Было непросто. Это всё-таки серьёзная вокальная нагрузка для непоющего артиста. К тому же был достаточно плотный график съёмок. Я пришла в проект с идеалистическими представлениями: ой, как хорошо, наконец-то научусь петь! Однако все подобные шоу полезны только для твоей раскрутки, и больше ни для чего. Научиться новому в профессии там практически невозможно. Это нужно чётко понимать – тогда всё становится проще. А я это поняла не сразу и старалась изо всех сил, чего, конечно, не нужно было делать. Могу сказать только одно: на меня потратили очень много времени Пелагея и её мама Светлана. Я им очень благодарна за то, что они действительно мной занимались. И делали всё для того, чтобы получился хороший дуэт. Ну, а чем всё это закончилось… Понятно, что у телебизнеса свои законы, и я в этом конфликте оказалась человеком сторонним. Ситуация была разыграна фактически между музыкальными продюсерами и Пелагеей, поэтому, к сожалению, мы не смогли дальше участвовать в проекте. Но прошло уже столько лет, и я отношусь к этому легко. В общем, во мне сохраняется благодарность, а чужие обиды меня мало интересуют.

– У актрис порой складываются непростые отношения с режиссёрами. Часто ли у вас возникают конфликты?
– Если я не доверяю режиссёру и вижу, что понимаю в профессии больше него, – тогда до последнего буду отстаивать своё мнение. Если человек непрофессионален – всё, для меня это просто кошмар, я становлюсь непримиримой. Конечно, иногда и с хорошими режиссёрами возникают конфликтные ситуации. Но если ты думающий артист, то будешь работать на идею, которую вы вместе с режиссёром обговорили. Скажем, когда я снималась в фильме «Долгий путь домой», мы вообще не конфликтовали с режиссёром Олей Добровой-Куликовой – настолько хорошо понимали друг друга. С Владимиром Аркадьевичем Краснопольским были разногласия по нескольким сценам в фильме «Дом с лилиями». Но в итоге все понимают, что делают общее дело, и оно будет сделано на двести процентов.



– А как насчёт откровенных сцен? Легко на них соглашаетесь?
– В совсем уж откровенных сценах я не снимаюсь. Если в картине таковая есть – ради бога, моя голова может быть в кадре, но всё остальное за меня сделает дублёрша. В фильме «Краплёный» без откровенной сцены было не обойтись. Помню, мы все долго смеялись, когда выбирали дублёршу. Принесли стопку фотографий моделей, и мы со Славой Крикуновым выбирали девушку посимпатичней, ведь ему предстояло с ней обниматься. Выбрали самую классную. А на съёмочной площадке выяснилось, что девушка весьма раскрепощённая. Славка много краснел, когда снимали эту сцену. А я работала только головой и плечами. Искусство монтажа – великое дело. Конечно, я неоднократно раздевалась в кадре. В конце концов, когда выбираешь профессию, ты понимаешь, на что идёшь, – в твоей работе может потребоваться и такое. Но я не любительница подобных историй, для меня это стресс. Так что иметь дублёра – очень удобно.

– Многие актёры – люди суеверные. Есть ли у вас какие-нибудь обычаи, которым вы следуете перед выходом на сцену или съёмочную площадку?
– Существуют обычные актёрские суеверия – например, не грызть семечки на съёмочной площадке. Или не стирать театральный костюм до премьеры. Но это скорее не суеверие, а традиция. А прочих предрассудков я не имею. Вообще, сейчас достаточно спокойно отношусь к профессии. Понимаю: чем спокойней и расчётливей ты подойдёшь к своей работе, тем в итоге лучше выйдет. Даже если играешь страшную драматическую сцену и твоя героиня бьётся в истерике, внутренне ты должна сохранять хладнокровие.



– Сейчас вы согласились бы подстричься наголо для какой-нибудь роли, как вы это сделали для фильма «Точка»?
– Почему нет? В конце концов, это просто волосы, они отрастут. Мы, артисты, перекрашиваемся и меняем причёску по сто раз в году, если это необходимо. В конце концов, всегда можно сшить парик. Это вообще не проблема и тем более не геройство.

– Поклонники балуют вас подарками?
– Если бы я была какой-нибудь писаной красавицей, то, наверное, получала бы бриллианты. А поскольку я таковой не являюсь, то довольствуюсь цветами. Недавно мне принесли, кажется, сорок страниц с моими фотографиями, чтобы я подписала их для детского театра из одного города. Альбом оставили на проходной театра. Я полчаса всё это подписывала. А что касается серьёзных подарков от поклонников, то это скорее миф, чем правда. Артисты обычно получают подарки на всяких презентациях, или от косметических компаний, или от дизайнеров, которые к ним нежно относятся.

– Вас не смущают возрастные роли. Насколько легко они вам даются?
– В фильме «Дом с лилиями» возрастная роль далась мне непросто – я впервые играла героиню в таком большом возрастном диапазоне. И мне кажется, роль вполне удалась. На самом деле это было очень сложно: я ходила в толщинках, париках, мы искали походку и так далее.

– Как вы вживаетесь в подобные роли? Может, наблюдаете за пожилыми людьми?
– Я вообще не знаю, где артист берёт вдохновение. Из жизненных наблюдений, из своих ощущений, из просмотренных фильмов, из прочитанных книг… Встаёшь перед зеркалом и смотришь – получается у тебя похожая походка или нет. Режиссёр, если надо, тебя поправляет. Краснопольский мне всё время кричал: «Хватит тут паркинсона изображать!» И был абсолютно прав. Потому что я периодически пыталась трясти головой, рукой…

– Были какие-то последствия от сложного грима?
– Мы не делали сложный грим. На самом деле всё, что вы видите на экране, – это просто «живопись». Я изначально наотрез отказалась от «морщения» лица, потому что это непоправимый урон для внешности, а она мне всё-таки ещё пригодится какое-то количество лет. И потом, у меня такое лицо, что его достаточно легко трансформировать с помощью макияжа – эффект будет примерно тот же, что и с пластическим гримом. И слава богу! Ведь когда ты понимаешь, что тебе ещё целый год сниматься, а основная часть роли – возрастная, лицо нужно беречь. Помню, мне Наталья Максимовна Тенякова рассказывала, как она долго восстанавливалась после фильма «Любовь и голуби», где ей делали тот самый пластический грим: «Смешно: грим снимают, а морщины остаются». Поэтому хорошо, что в «Доме с лилиями» нам удалось обойтись без тяжёлой артиллерии.



– Почти у каждого актёра есть мечта попасть в Голливуд. Вы не из их числа?
– Голливуд – достаточно типажная структура, там нужны классические лица. Если у меня когда-нибудь получится сняться на Западе, скорее всего, это будет европейское, например, немецкое кино. Потому что моя внешность, достаточно необычная, на фиг не нужна американцам. В этом смысле я понимаю, почему у них снимается Света Ходченкова – потому что внешне она очень соответствует. Это ни в коем случае не умаляет её таланта, сейчас я имею в виду только типаж. Так что иллюзий насчёт Голливуда у меня никогда не было и не будет.

– Ваш отец – кинорежиссёр Юрий Мороз. Насколько тяжело с ним работать на одной съёмочной площадке? Не слишком ли он строг с вами?
– Ну, понятно, к своим требования всегда выше. Но папа вообще умница, работать с ним на площадке – одно удовольствие. У него своя команда, всегда всё очень чётко, и при этом нет никакой жёсткой муштры. Он не снимает ничего лишнего. В этом смысле папа невероятно профессиональный человек, всегда поможет, подскажет, представит тебя в лучшем свете. Я получаю двойное удовольствие от работы с ним – иногда беру с собой дочку. В экспедицию для съёмок «Инквизитора» мы ездили вместе с Анькой. Она носилась по площадке, орала: «Дед! Дед!» Дед вынужден был не кино снимать, а с внучкой сидеть у монитора.

– Вы размышляли над дальнейшей судьбой Ани?
– В свои четыре с половиной года Аня очень серьёзно занимается большим теннисом. Это была Костина идея – отдать её в теннис, потому что он сам когда-то этим занимался. (Муж Дарьи – театральный режиссёр Константин Богомолов. – Ред.) Мне бы и в голову не пришло. А у Ани прямо природная способность к этому виду спорта. И если она будет продолжать, я думаю, из этого может получиться что-то вполне серьёзное. Пока что её основные занятия – это теннис, немецкий, ну и музыка для общего развития. Плюс просмотр в диком количестве фильмов и мультфильмов. Она очень смешно потом изображает персонажей. Вот мы два дня смотрели «Лило и Стич» – раз восемь подряд, наверное. И она очень смешно начала копировать Лило, это было весьма забавно.



– Вы строгая мама?
– Да, очень. Ну правда, я самая строгая. Если все родители будут нестрогими – наступит катастрофа. Я однажды поняла, что Аня всё-таки отдаёт себе отчёт, для чего нужна моя строгость. Для дела. Они с няней как-то делили яблоко, Аня сама разрезала его на четыре части и говорит: «Это – мне, за то, что хорошо себя вела. Это – няне. Это – маме, за то, что она меня очень любит. А это – папе, за то, что он мне всё разрешает». Я поняла, что всё-таки она осознаёт: за строгостью стоит нечто большее. Это для меня важно. Я, наверное, похожа на свою маму, которая при всей внешней мягкости была достаточно строгой родительницей. Я во многом с ней не соглашалась, мне было обидно, как и любому ребёнку. Но теперь очень хорошо понимаю, что она всё делала правильно. Потому что благодаря ей у меня появился внутренний ограничитель, я до сих пор живу с оглядкой на мамину строгость и мамино мнение.

– А хлопоты по хозяйству доставляют вам удовольствие? Любите готовить, например?
– Когда за городом – с радостью готовлю. С удовольствием занимаюсь всем, что касается земли, растений. Меня нельзя назвать фанатиком, у которого фиалки на всех подоконниках и так далее. Просто я это люблю. А убираться – терпеть не могу. Этим занимаются специально обученные люди. Для меня самое жуткое в домашнем хозяйстве – это уборка, тем более генеральная. В последнее время я вдруг стала шить, не знаю почему, просто захотелось, и у меня это здорово получается. В основном шью ребёнку. Мне кажется, я человек с неплохим вкусом. Но вещи, которые нравятся, стоят в магазинах таких денег, что даже я не могу их себе позволить. Да и если бы могла – глупо покупать дочери платье за тридцать тысяч, ведь через полгода она из него вырастет. Поэтому шью сама. Мне говорят: «Давай, регистрируй свою марку». Ну, возможно, это когда-нибудь произойдёт, посмотрим. Может получиться хороший бизнес.