Людям, как известно, свойственны различные непроизвольные звукоиспускания.

Они (и звукоиспускания, и люди) бывают, извините, разные. Однажды я неожиданно для себя самого вдруг озаботился одним, казалось бы, второстепенным и даже никчёмным вопросом: а есть ли какая-нибудь связь между людьми и их непроизвольными звукоиспусканиями? Например, характеризует ли человека то, как он, скажем, кашляет или икает?

Икать ведь можно звонко, а можно – глухо.

Я, к примеру, икаю очень звонко и даже заливисто, с гитарной тональностью фа-бемоль. И ничего не могу с этим поделать. А вот мой приятель Владик Малиновкин икает, наоборот, глухо и даже как бы зловеще, как будто сурово разрубает топором свиную тушу. За мою икоту Владик называет меня Бюль-Бюль-оглы, а я его – Штоколовым. Был такой мощный бас.

Кашляю я, наоборот, как ни странно, угрожающим алабайским басом, а Владик – вопросительным шпицем. Хотя я не курю и никогда не курил, а Владик курит с шестнадцати лет.
Как всё это объяснить?

Все мы знаем про оговорки по Зигмунду Фрейду. Но, насколько я знаю, ничего про икоту или кашель у Зигмунда Фрейда нет.

Про икоту, правда, очень ярко написал Веничка Ерофеев в своей бессмертной поэме «Москва – Петушки». Но там речь шла несколько о других аспектах этой разновидности непроизвольного звукоиспускания.

Довольно много сказано о смехе. Это – да. Смех характеризует психологию человека, его, так сказать, внутренний мир, подсознание. А кашель? А шмыганье носом? А храп?.. Или всё это чистая физиология и к подсознанию никакого отношения не имеет? Очень серьёзный вопрос.

Тут, конечно, много разных тонкостей.

Скажем, зевая, человек может культурно прикрыться ладошкой и не издать совсем никакого звука. Что называется, интеллигентно подавить зевок, мучительно прослезившись от напряжения.

А может варварски открыть своё, пардон, наглое хайло, почти вывернув его наизнанку, и полминуты переливисто выть, как ошпаренный шакал, да ещё в конце громко и с удовольствием выдать так называемое большое матерное колено, состоящее из ста с лишним неприличных слов, приписываемых специалистами по сниженной бранной лексике Петру Первому.

Или человек может культурно жевать, предположим, зельц с хреном, намертво, как швейцарский сейф, закрыв рот и не издавая абсолютно никаких звуков. То есть культурный человек жуёт – а в комнате звенящая тишь, как на берегу предрассветного Селигера. Конечно, за это он вынужден мучительно прослезиться от хрена в сейфе. И, может быть, даже выжать пулемётную очередь тихой икоты. Но зато всё это культурно и интеллигентно.

А можно поступить и совсем по-другому. Можно, как говорит Владик Малиновкин, «без балды разуть жевало» и, подвывая, рыча, хрюкая и со всхлипами, вытирая рукавом перламутровые сопли, чавкать, как насос.

Я уже не говорю, щадя читателя, о некоторых других звукоиспусканиях, например, тех, что издаются местом, именуемым щепетильно-стыдливыми японцами «моя северная сторона». Отмечу только, что я знавал одного дедушку из деревни Головня, Василия Сидоровича Прямкова, который на спор громко исполнял своей «северной стороной» марш «Прощание славянки», а после каждого соответствующего непроизвольного «северного» звукоиспускания, если кто-нибудь делал ему на это замечание, парировал его поговоркой «Огня, любви и кашля не скроешь». Но всё это – интимная лирика.

Всё это вопросы культуры, приличия и тому подобного. А как всё-таки насчёт психологии?..

Я долго размышлял об этой проблеме, пока судьба не свела меня с Марфой Станиславовной Водовозовой, которую все окружающие звали «Славной» и даже «нашей Славной».

Славна – абсолютно светлая личность. Кругленькая, розовая, с живыми карими глазами и голубовато-седым пучком волос.

Всю жизнь она проработала нянечкой в детском саду, а сейчас – на пенсии. У неё у самой двое внуков.

Познакомились мы на детской площадке. Я выгуливал младшего сына, а Славна – своих внуков. Мальчика и мальчика.

Сижу я на скамеечке, детишки успокаивающе стрекочут в песочнице, подсаживается она.

– Здравствуйте.
– Здравствуйте.

Разговорились. То-сё. Детский сад. Детские болезни. Ест кашу – не ест кашу. Хороший стул – плохой стул. Есть диатез – нет диатеза. В общем, «о главном». Познакомились.

И тут Славна вдруг чихнула. Звонко, сочно, радостно. «А-а-а-абчух!» Я ей хотел сказать «будьте здоровы», но она меня опередила и сама себе говорит:
– Будьте здоровы, Марфа Станиславовна!..

И тут же сама себе отвечает:
– И вам не кашлять, Владимир Владимирович!..

Сидит, улыбается. Она всегда улыбается. Даже чихает, улыбаясь. Попробуйте – ничего у вас не выйдет. Опять:
– А-а-а-абчух! Будьте здоровы, Марфа Станиславовна!.. И вам не хворать, Дмитрий Анатольевич!..

Улыбается. Опять – то же. Только теперь в ход пошёл Сергей Кужугетович. Затем – Владимир Вольфович, дальше – Геннадий Андреевич, потом – опять Владимир Владимирович и вновь по кругу.

Чихнула она подряд больше двадцати раз. Точно не могу сказать, но не меньше двадцати. Я сидел как заворожённый. Славна:
– А-а-а-абчух! И вам не хворать, Сергей Кужугетович! Я, Володя, из нынешних… А-а-абчух!.. Только этих пятерых и признаю. Здоровья вам, Марфа Станиславовна! Спасибо, Владимир Вольфович!.. При Ельцине-то мне всё больше… А-а-абчух!.. Будьте, Марфа Станиславовна! И вам того же, Геннадий Андреевич!.. Мне всё больше здоровья Борис Николаевич желал. А ещё – Евгений Максимович, царство ему небесное. Хороший был человек! Он когда самолёт над океаном развернул, я совсем обчихалась. А-а-абчух!.. Ну, разошлась ты, Славна, здоровья вам! И из вас хворь вон, Владимир Владимирович! А при Горбачёве я, хоть его и не очень уважала, но всё же по привычке как расчихаюсь: мерси, Михаил Сергеич, да и вам чтоб не болеть, Раиса Максимовна! Это у нас, Володя, фамильное. А-а-абчух!.. Доброго здоровьичка, Славна! И тебе того же, Анатольич!.. Это у нас да, семейное. Мать моя подряд по сорок раз чихала. А-а-абчух!.. Здоровы будьте, дорогая Марфа Станиславовна! И вам ни перхоты, ни бессонницы, хороший человек Сергей Кужугетович!.. А я тридцати раз не чихну. Матери моей всё больше Иосиф Виссарионович, Анастас Иванович и Климент Ефремович желали доброго здравия. А-а-абчух!.. И вам счастья, здоровья и радости, Владимир Вольфович. Лаврентия Палыча мать моя не жаловала. И Никиту Сергеевича поначалу недолюбливала. Только когда Гага… А-а-абчух!.. Здравы будьте, товарищ Водовозова! Будьте и вы, товарищ Зюганов!.. Когда Гагарин в космос полетел, тогда только с Хрущом моя стала здоровкаться. А уж при Брежневе она строго по очереди – со всем политбюро. И я с ней на пару. А-а-абчух!.. Будьте здоровы! Спасибо, Владимир Владимирович. И вам журавлём летать!.. Сидим, бывало, наперегонки с маманькой чихаем и только и успеваем: спасибо, Леонид Ильич! Здоровья вам, Андрей Андреич!

– Это Громыко?
– Он. Хоть лицом был крив Андрей Андреич, да умом крут. Уважала я очень Андрея Андреича. А-а-абчух!.. Анатольич, моё почтение!.. Ух и пробрало тебя сегодня, Марфа… Вот всё сидим с матерью и благодарим: то Арвида Яновича…
– Пельше?
– Его. То Виктора Васильевича.
– А это ещё кто?
– Гришин… Главный был по Москве.
– А-а! Да, да, вспомнил. Будьте…
– Будьте здоровы, Марфа Станиславовна! Спасибо… Кто там у нас на очереди… Сергей Кужугетович!

– При Константине-то Устиновиче и Юрии Владимировиче не больно долго нам чихалось. Жаль, конечно, Юрия Владимировича… Он бы державу-то наладил. А потом уже начались Михал Сергеич с Раисой Максимовной – пойди пойми, кто из них главней-то был… Абчух! Спасибо, Владимир Вольфович!.. А мать моя про бабку и прабабку ещё рассказывала. Те от Владимира Ильича «будьте здоровы» из прынцыпа не принимали. А-а-абчух!.. Бэ зэ, Марфа Станиславовна!.. Бэ зэ, Геннадий Андреевич!.. Никого я не пропустила?.. Вроде нет… Бабка-то моя с прабабкой – это был совсем другой коленкор. Совсем иной полёт и мачтаб. Так моя прабабка это слово произносила. Там тебе не какой-нибудь Арвид Янович… Там – доброго здоровья, Анастасия Захаровна и Матрёна Кирилловна! И вам здоровья крепкого, счастья великого и жизни долгой, Ваше Величество!.. Вот как! Это тебе не мочёная баранка. А-а-а-бчух!.. Вон как после Его Величества зашлись вы, Марфа Станиславовна, доброго вам здоровья! Нижайший и вам за то поклон, Владимир Владимирович!.. Хорошо чихали мои бабка с прабабкой. И прожили долго: девяносто два и девяносто восемь соответственно. А вот дочка-то моя уже и десяти раз не чихнёт. И всё ей больше здоровья деятели культуры желают, то сам покойный Александр Исаевич, то, скажем, Аркадий Исаакович, то ныне здравствующие, слава тебе господи, Никита Сергеевич с Арменом Борисовичем.

– Это что – Михалков с Джигарханяном?
– Джи… джи… А-абчух!.. Чао, Анатольич!.. У неё, у моей дочурки, все они в кучу. Никакого порядка. Я ещё понимаю – Аркадий Исаакович. Это дело серьёзное. А у неё там уже и какая-то Земфира в дело пошла. Так и говорит: спасибо, Земфира! И всё без отчества. Безобразие! Мельчаем мы, Володя, мельчаем… Как же можно чихать без отчества?.. А-а-а-абчух! Вот, верно я говорю. Будьте здоровы, Марфа Станиславовна! Спасибо вам сердечное, Сергей Кужугетович!.. Фу! Господи боже мой! Фу, кажись, отчихалась… Фу, хорошо-то как!.. Хорошо на свете жить, Володя, очень хорошо… В голове-то как чисто, а? Как утречком в лесу. Теперь надо чаю попить. После чиха чай положен. Такой закон. Пошла я. Эй, ребятня! Домой идём. До свидания, Володя.

– До свидания, Марфа Станиславовна.

Мы так часто встречаемся со Славной на детской площадке. Удивительно она всё-таки светлый человек! Хороший человек мало чихать не будет.

А я вот больше пяти раз подряд в жизни никогда не чихал. А то всё чаще по одному разу. Но, правда, зато громко…

А-а-а-пчхи! Будьте здоровы, Владимир Станиславович! Спасибо, и вам того же, Николай Васильевич, Михаил Евграфович, Михаил Афанасьевич! Вот больше и не чихается…

А вам?