Прошло 25 лет, но я до сих пор помню свои чувства. Санаторий находился далеко от дома, и ко мне никто не приезжал, но мама очень часто писала письма, присылала посылки.

Сказать, что мне там было плохо – ничего не сказать. Как я обрадовалась, когда из-за карантина нас всех отправили по домам за несколько дней до окончания смены! Когда увидела приехавшую за мной маму, разрыдалась от счастья, а она только спрашивала: «Почему в письме не написала, что тебе плохо? Я бы тебя сразу забрала». А я просто не хотела её расстраивать.

В санатории у меня была подружка – кажется, её звали Ирина. Так вот, она влюбилась в парня из старших ребят и бегала за ним, подглядывала. А потом рассказывала мне, что он с какой-то девчонкой в лесу занимался этим. Добавляла разные подробности, но я даже слов таких не слышала.

Потом эта Ирина написала своему возлюбленному письмо, использовав непечатные слова. Этот парень показал послание воспитателю, а Иринка свалила всё на меня: мол, это я написала. Я, конечно, пыталась возражать, но никто и слушать не стал. Отчитывали меня на общей линейке долго, монотонно, с пафосом, чтобы другие боялись.

Была у нас одна воспитательница с крашеными волосами и ярко-красными губами, она не разрешала во время тихого часа ходить в туалет. Он был через стенку от нашей комнаты, и мы всё же потихоньку ходили, если уж сильно приспичит.

Однажды эта Марина Владимировна застукала нас в туалете и заставила извиняться. Все по очереди извинились и убежали в комнату, кроме меня – я искренне не понимала, за что должна просить прощения. И весь тихий час простояла в трусах и майке босая на холодном кафельном полу.

В городскую баню нас возили несколько раз, поэтому в одних и тех же трусах я по три недели не ходила, как дочь автора письма, да и менять их старалась по возможности, как мама учила. Но для этого каждый раз надо было спрятать трусы в карман, потом тайком пробраться в туалет, чтобы не увязались мальчишки, которые всё время норовили подглядывать, так же скрытно принести в кармане грязные трусы и сунуть их в сумку. Потому что ненормальных девочек, которые найдут, за что над тобой поиздеваться, и тогда было полно.

Игрушек в игровой комнате мне никогда не доставалось, хорошие игры сразу же разбирали более шустрые дети, а заниматься ерундой я не хотела. Сидела и читала, благо это было одним из моих любимых занятий.
Зубную пасту у нас тоже ели, но не помню, зачем. Говорили – вкусно. А ещё на спор ели пасту с очень сильным мятным вкусом – кто больше съест.

К чему я всё это написала? Надо уметь слышать своего ребёнка, верить ему. Мама, конечно, сразу бы меня забрала, узнай, что мне плохо в этом санатории, но я ведь говорила, что у меня всё хорошо, и ни разу не пожаловалась. А, наверное, зря. До сих пор всё помню: и унижения, и неудобства, и страх перед девочками из комнаты. Маме обо всём рассказала уже в зрелом возрасте, она даже плакала.

Не нужен ребёнку такой опыт – только психику подорвёт. А жизнь и без того научит и за себя постоять, и отпор дать, кому надо.