Мы подарили моей лучшей подруге Марине щенка породы алабай. За год проживания в её семье щенок вырос до размера бычка. Безмерная любовь к питомцу, отличный уход за ним, вечерние пробежки с хозяйкой по окрестностям коттеджного посёлка, а также отцовские гены (мать была маленького размера) сделали своё дело, и маленький пушистик превратился в шикарную деву. Глаза и нос – чёрные влажные маслины, шерсть – белоснежная шубка. Мордаха умильная, лапы длинные, торс мощный, кряжистый.
Завидев нашего сына, начинает поскуливать, сучит лапами, радуясь встрече, и смело прыгает к нему на руки, по-видимому, всё ещё считает себя малышкой. Сын не против и на наши с Маринкой возражения: мол, зачем этакую дурищу на руки хватаешь, поясницу можно сорвать – отвечает: отстаньте, мамки, ничего вы в наших отношениях не понимаете.
Собака забавная, шустрая и очень своенравная, порядки любит на хозяйском дворе наводить. Прорыла под сеткой-рабицей лаз на выгул для кур и гоняет несушек так, что пытавшийся заступиться за них петух теперь при виде грозной алабайки взлетает на яблоню. А та для порядка погоняет кур, дождётся, когда они рассядутся по ближайшим кустам, и смело идёт в курятник. Возьмёт в пасть яйцо, выйдет из курятника, отнесёт куда-нибудь в уголок, удобно уляжется и аккуратно клацнет клыками. Скорлупа раскалывается ровно на две половинки, собаченция выпивает содержимое, умильно причмокивает и вновь отправляется в курятник за следующим яйцом.
Маринка почти месяц не могла понять, с какого перепугу куры перестали нестись, пока не просекла хулиганство своей любимицы. Лаз закопали, ограду усилили. Только, как говорится, не мытьём, так катаньем: собака отыскала другой подход к сетке, пробравшись с тыла. Гоняла кур уже по вечерам так, что те стали исчезать в неизвестном направлении. Маринка с супругом до полуночи лазали по кустам и зарослям, пока не обнаружили испуганных кур в винограднике. В темноте, ругая собаку на чём свет стоит, снимали своих безропотных несушек, относили в сарай.

В конце концов это безобразие надоело, и друзья посадили собаченцию на цепь. Дело в том, что на дворе у них ещё и мастерские находятся, клиенты постоянно приезжают. Естественно, собака не даёт проходу чужим, злобно лает, но ведь так и должно быть: она ведь для охраны рождена.
Правда, из любого ошейника норовила улизнуть, с трудом привыкала к новому месту обитания – будке. Это ей не мягкая подстилка в прихожей хозяйского дома или ватное одеяло на широком крыльце. Повыла, поскулила, но постепенно привыкла. Со временем научилась распознавать «своих» клиентов. Сторож из неё вышел очень даже приличный.
Как-то сидим с Маринкой в доме, слышим скулёж.

– Ну всё, концерт начинается! Смотри в окно, это курдупель к нашей деве притащился.
– А что значит «курдупель»?
– Да я откуда знаю! Бабуля всегда так говорила, когда маленькую собачку видела.

Смотрим в окно, а там маленький пёсик. Уткнувшись в центральные ворота – не пускают, плотно закрыто, – засеменил вдоль забора, пролез в дырочку, подобрался к алабахе. Замер, стоит как вкопанный, только хвостик мотается из стороны в сторону.

Алабаха тихонько скулит, рвётся с цепи, вертится вокруг своей оси. Курдупель постоял-постоял, потом вальяжно приблизился к подружке. Та взяла его в пасть. Было такое впечатление, что проглотит и не заметит.

– Ага, жди, проглотит! – рассмеялась Маринка. – Так и будет в пасти таскать, ещё спать с ним уляжется.

Так и случилось. Наигравшись с гостем, алабаха свалилась на траву, морду положила на лапы. Зрелище ещё то: лежит верзила, а в пасти у неё другой представитель собачьего рода. И оба не пискнут. Обоюдная любовь и обожание.

– Ну что за счастье для мизерного курдупеля – лежать в слюнявой пасти нашей дурищи? – говорит Маринка.
– Откуда он взялся-то? – спрашиваю, дивясь увиденному.
– С соседней улицы прибегает. Его хозяева в Европе за баснословные деньжищи купили, но, видать, надоел, особенно и не следят. Наигрались, натешились да забросили. А может, этот пёсик от их малых детишек улепётывает. Наша-то дева его не обижает, ещё и прикармливает: то куриную косточку для него припрячет, то миску наших котов поближе к своей будке перетащит, чтобы молоком дружка угостить. Пришлось даже цепь укоротить.

Когда мы прощались с хозяевами, огромная, словно белоснежная гора, алабаха возлежала на траве. На её лохматой спине, свернувшись калачиком, устроился курдупель. Оба проводили нас взглядом. Она – по-хозяйски внимательным, он – умиротворённо-беспечным. Мол, шагайте-шагайте, люди, нам и без вас хорошо.

– Вы только посмотрите, – воскликнул мой сын, – променяла меня на курдупеля! То её на руках покачай, за ушком почеши, холку потрепи на прощание, а тут и ухом не повела. И так терпеливо лежит, даже не шелохнётся. Надо же, какая любовь-морковь!