Я тогда была пятиклассницей, мы жили в таёжном посёлке, где зимой бывали большие морозы. У соседей в сентябре опоросилась свинья, и моему папе к 7 ноября преподнесли в подарок боровка, который уже самостоятельно ел из плошки. Мы назвали его Борькой.

Стояли каникулы, раннее утро, я ещё спала, когда мама сунула мне под бок свежевыкупанное «дитя». Моему восторгу не было предела, у меня никогда не было домашнего поросёнка. Я поцеловала это чудо в пятачок, и мы снова уснули.

Проснулись вместе, и мама сразу повела Борьку в туалет, устроенный за печкой. Там поставили широкий лоток с опилками. Печи топили дровами, которые мы сами заготавливали, так что опилок было много. Борька очень быстро запомнил, где туалет, и никогда не справлял нужду в другом месте. Да и вообще хлопот с парнем было немного.

Он после еды любил поспать, для чего облюбовал диванчик, стоявший вплотную к задней стенке русской печки. А ещё он был большим чистюлей, обожал купаться, эта процедура у нас была ежевечерней, в одно и то же время. Попробуй пропустить время купания хотя бы на пять минут, Борька будет ходить за тобой следом по всему дому и противно визжать. Сам залезал в железное корыто, садился на попу и смирно вёл себя, пока его мыли, только покряхтывал.

С другом мы играли в прятки, причём пряталась не только я, он это любил делать больше. Залезет в укромное место и молчит, а я делаю вид, что не могу его найти, зову выйти. Он выскакивает, несётся как ураган в другое укрытие. Перехватить поросёнка мне ни разу не удалось, Борька выскальзывал из рук, как угорь. Наигравшись, мы укладывались тут же, на половики. Я клала перед собой учебник и вслух что-то учила, а друг подхрюкивал, одобрял моё прилежание.

К весне боров сильно раздобрел и отбыл из дома в сарай, где у нас было несколько голов скота. Я, конечно, друга навещала, он в своём закутке умудрялся оставаться чистым и опрятным, устроив по диагонали в противоположных углах ложе и туалет, а кормушка была прямо возле дверки.

Как только прошло половодье, иссякли бурные потоки, несущиеся с гор мимо домов, Борька пошёл на свободный выгул. Я уже не бегала с ним в салки: соседи не поняли бы 13-летнюю невесту, резвящуюся вместе со свином. Но мы бродили по горке, ходили в тайгу, начинающуюся сразу за поскотиной (пастбище, выгон. – Ред.), выкапывали луковицы саранок и кандыков. Борька обожал колбу (местное название черемши), жевал сочные стебли горных трав. Потом я обирала с себя и с него клещей, и мы наперегонки бежали домой.

Он, как и я, любил ходить с моим папой на рыбалку. Река Кондома текла прямо под горой, где мы жили, метрах в пятидесяти.

Рыбу Борька обожал, мы его кормили мульганами и пескарями с мягкими косточками, чтобы не подавился. Часто отец уходил на рыбалку рано утром, пока все спали, но только не Борька. Он тоскливо хрюкал во дворе, в своём загоне: «Хозяин, что же ты главного любителя рыбки с собой не берёшь?»

Он же первый чувствовал приближение папы и давал нам знать об этом.

Всё лето Борька следовал за мной по пятам. Я приучила его ходить на речку купаться. В воду он не лез, садился на бережку попой в речку, и мы с ребятишками брызгали на него водичкой, а если я полоскала бельё, то лила на него воду вёдрами, тогда Борька впадал в поросячью нирвану: прикрывал глаза, блаженно хрюкал, его передние ноги слабели и подкашивались.

Борька научился ловить ящериц, хотя часто они ускользали и оставляли хвост, но свин и этому был рад. Такие Борькины навыки однажды спасли моему папе здоровье, а может, и жизнь.

Отец уселся на пенёк, под которым жила гадюка. Обычно гадюки избегают контакта с человеком, а эта почему-то разозлилась, зашипела и приготовилась атаковать, но её внимание отвлёк Борька, приняв за ящерицу. Змея повернула в сторону борова, но тут из кустов выскочила наша собака Травка, она и довершила дело, при этом гадюка всё же хватанула Травку за морду. Бедная собака убежала и трое суток не приходила домой, но вернулась живой, и мы её долечивали и отпаивали парным молоком. Мой отец был охотником, следопытом, место, где отлёживалась Травка, он нашёл у целебного родника.

…В декабре Борьку забили на мясо. Я сильно горевала и злилась на родителей. В ту зиму я вообще не ела мяса, хотя очень любила пельмени и котлеты. Не ела даже супов на мясном бульоне, хотя мама уверяла, что они на говядине. Я понимала, что забой животных на пропитание – неизбежное зло, но не придавала этому факту значения, а тут будто шоры сняли.

Своего друга помню до сих пор, к старости воспоминания о детстве и юности становятся ярче и значительнее.