Недалеко от моего дома находится баня. Буквально – пять минут пешком. Над входом так и написано: «БАНЯ».

Не какая-нибудь там «Сауна» или «Хамам», а «БАНЯ». И у меня есть в эту баню абонемент. На одно посещение в неделю. В любой день. Очень удобно.

Там тебе выдают две простыни и два полотенца. Есть в ассортименте недорогие веники. Так и написано: «В ассортименте недорогие веники». Берёзовые, дубовые и эвкалиптовые. У хозяина этой бани, Жени Пегина, – своя концепция. Женя ещё в 70-х работал банщиком. И теперь он пытается точно воспроизвести ностальгическую атмосферу советской общественной бани.

Я всю свою сознательную жизнь, лет с пяти, ходил в баню. Сначала с отцом, потом с друзьями.

В бане есть «Помывочная». Так и написано: «ПОМЫВОЧНАЯ». Прекрасное слово, вроде «закусочной». В помывочной – каменные не знаю как называются. Скамьи? Лежанки?.. На этих каменных – стопки шаек. Тех самых, из нержавейки, с ушками. Есть «в ассортименте» круглые, есть продолговатые, овальные. Пол – каменный. Местами с деревянным настилом. Прямо из стен торчат большие краны – с холодной и горячей водой. Никаких смесителей. Так и написано крупными буквами и шрифтом, как в газете «Правда»: «Холодная вода», «Горячая вода». Всё просто и ясно. Замечательные надписи!

Берёшь шайку и наливаешь себе сначала горячей воды, потом – холодной. С мудрым видом быстро перебираешь воду пальцами, нащупывая нужную температуру. Похоже то ли на то, как пианист играет тремоло, то ли на тремор матёрого алкаша.

«В ассортименте»: мыло, мочалки.

Мыло – настоящее, похожее на хозяйственное. Мыло Великой Эпохи. Большой бурый параллелепипед, который всё время выскальзывает из рук, с грохотом падает в шайку и делает в ней несколько очень быстрых кругов, как мой знаменитый софамильник Семён Елистратов на своём шорт-треке.

Очень приятно, когда мыло соскальзывает под скамью. Тогда ты кряхтишь, встаёшь на карачки и шаришь, шаришь… Вот оно… Иди сюда… Ощущение детства.

Мочалка – настоящая. Размером с батон по 16 копеек. Для тех, кто помнит. Не плоская, а – толстая. Намочишь её, намылишь как следует, а она всё равно толстая. Очень хорошая мочалка. Надёжная, правильная, положительная, как герои Михаила Ульянова, Алексея Баталова и Кирилла Лаврова.

В предбаннике-раздевалке всё точно так, как в «Иронии судьбы». Кабинки на четыре человека. Одежда, как в нормальной бане, вешается на крючки. Скамейки, столик. Есть весы, точно такие же, на каких взвешивался уже тёплый Женя Лукашин.

«В ассортименте» – пиво и вобла. Пиво в больших гранёных кружках. Разливное. «Жигулёвское». В ассортименте также чёрный хлеб, соль и перец. Блюдце с нарезанными кусками бородинского, солонка и «перчонка», пузатенькие такие, тоже гранёные. Берёшь в руки – маешь вещь. Сначала солишь хлеб, потом – перчишь. Всё строго по порядку, как с водой: горячая, потом – холодная. Ритуал, ничего не попишешь.

Хлебнёшь пива – верхняя губа в пене. Чуть шипит. Не слизывая пену, откусишь хлеба, на верхней губе пена, соль и перец. Ленин, партия, комсомол. Прожуешь всё как следует, проглотишь – и только потом слизнёшь. Теперь можно и крякнуть. Верхнюю губу слегка пощипывает. А ты её опять пеной – раз!.. И всё заново.

К вобле выдаются большие тонкие салфетки в виде разных газет советской эпохи. «Литературка», «Вечёрка». Копии. Всё датируется семидесятыми. Можно, кстати, и почитать. А потом уже на них чистить воблу. Если надо, банщик может дать спички, чтобы поджечь плавательный пузырь.

Если вы не в курсе, самое вкусное в вобле – это жжёный пузырь. На втором месте – мозги. Я всегда откусываю у воблы мозги. Может быть, поэтому я такой умный. На третьем месте – рёбрышки. Всё остальное – для женщин, стариков и детей. В углу раздевалки стоит тот самый аппарат с газированной водой и сиропом. И стаканом. Газировка – рубль, с сиропом – три монетки по рублю. Недорого.

Если хочешь – чай в стакане с подстаканником. «В ассортименте» – дюшес, лимонад, соки в больших конусах-колбах, как в магазинах тридцатилетней давности. Но всё это особым спросом не пользуется. Так, стоит на всякий случай.

Баню посещает народ разный. Много, кстати, молодых. Цены у Жени Пегина приемлемые.

У меня график работы довольно свободный, поэтому я хожу в баню в разные дни. Знакомые лица, конечно, мелькают. Но – странное дело – как я туда ни приду, обязательно встречу одного человека.

Ему где-то шестьдесят пять. Казах. Уже много лет живёт в Москве. Зовут Жайдарбек Марданович. «Марданыч». В меру полный, лицо круглое и абсолютно непроницаемое. Особенностью Марданыча является то, что он всегда говорит. Что-нибудь рассказывает. В парилке, помывочной, раздевалке. И ему совершенно всё равно, кто его слушает и слушают ли его вообще или нет. И, кстати, совсем нельзя определить, говорит ли он серьёзно или шутя. Но все обычно его слушают. Вроде бы ничего особенного Марданыч не рассказывает, но мне лично слушать хочется. Говорит он громко, отчётливо, с лёгким, но явным казахским акцентом, как бы тщательно разжёвывая слова. Особенно вкусное у него «ш» и «ж» – губы такие круглые, как будто он говорит «о». Переслушайте песни в исполнении Розы Рымбаевой и всё поймёте.
Начинает он всегда со слов: «Вот я и говорю…» Или: «Вот и я говорю…» А дальше уже – как получится, как захочется Марданычу.

Прихожу я, к примеру, на прошлой неделе в баню. Дело было, помнится, в среду. Три часа дня. Народу мало. Раздеваюсь, аккуратно вешаю вещи на крючок, надеваю шлёпки, шапку, обматываюсь простынёй, беру в правую руку дубовый веник (веник всегда в правой – это святое), в левую – пакет с мылом и мочалкой. Снимаю очки, собираюсь выйти из кабинки. Навстречу – Марданыч. В такой же точно экипировке, только веник – берёзовый.
– Привет, Марданыч!
– А-а-а!.. Опять мы с тобой встретились. Вот и я говорю: судьба. Да. Пошли. Сейчас будем париться с тобой. Будем париться?
Вопрос задан так эмоционально, как будто это не «будем париться?», а «в космос летим?».
– Будем.
– Вот я и говорю: париться будем. Пошли!

Жест – как будто он поднимает батальон в атаку. Идём. Марданыч продолжает:
– Идём париться мы с тобой, выходит дело. И ты идёшь париться, и я париться иду. Вот такие вот у нас с тобой дела… Вместе мы идём, дружно. Это хорошо, когда вместе. Правильно я говорю?
– Правильно.
– Вот и я говорю: правильно. Мы идём париться, и никто уже нас с тобой не остановит. Потому что мы с тобой решили: идём в парилку – и точка! А если мы с тобой что решили – тут уж хоть Назарбаев нам запрети, всё равно будет по-нашему. Наша взяла. Я вообще всю жизнь так: если решил – сделаю! Такой характер. Я весь в отца. Отец мой Мардан был – ух!.. Я-то уж по сравнению с ним так, мальчонка. Отец мой был акын известный на весь Шэмкент. (Чимкент. – Ред.) Знаешь слово «акын»?
– Конечно.
– «Шэмкент» знаешь?
– Знаю, был…
– Вот и я говорю. Я – сын акына. Видишь, я всё время разговариваю. Не могу молчать. А почему? Потому что я думаю языком. Мы, акыны, все так. Если я что подумал и не сказал, то куда делось то, что я подумал? Никуда. Пропало оно! Подумал, не сказал – и забыл. Всё! Пропала моя дума. А если ты её сказал языком, то её услышали. Ты, например, услышал. Поэтому я всегда разговариваю. Давай веники замачивать.

Мы взяли по шайке, положили в них веники и залили кипятком. В это время Марданыч продолжал, каждую фразу произнося решительно, почти с угрозой:
– Вот я беру шайку! Здравствуй, шайка! Вот я кладу в тебя веник! Лежи, веник в шайке! Та-а-ак! Иду наливать воду. Т-а-а-к! Льётся? Льётся.

Напевая на какой-то неясный мотив:
– Льётся, льётся, льётся, льётся!.. Т-а-а-к! Налилась. Молодец, вода! Мочим веник, мочим веник, мочим веник… Мочись, веник!.. У тебя мочится веник?
– Мочится.
– Молодец. У меня тоже мочится. Потом мы с тобой будем париться ими!

«А то я не знал…» Марданыч, опять напевая:
– Будем-будем-будем-будем!.. Пошли в парилку!

В голосе – бездна решимости. И снова – жест командира, поднимающего батальон в штыковую. Заходим в парилку. Там – двое мужиков. Раньше я их не видел. Марданыч:
– Здравствуйте!

Мужики:
– Здравствуйте…

Марданыч:
– Как пар?
– Хороший пар.
– Вот я и говорю. Сейчас будет ещё лучше пар. С чем тут у вас вода? С эвкалиптом?
– С эвкалиптом.
– Та-а-ак. Берём ковш. Вода в ковше есть? Есть вода в ковше. Хорошо. Ну? Готовность номер один. Оп!..

Марданыч метнул воду в камни, зашипело, как в серпентарии с кобрами.

– Шипишь, печка? Молодец. Шипи, шипи. На то ты и печка, чтобы шипеть. Сейчас ты ещё раз у нас зашипишь. Оп!.. А-а-а! Хорошо! И ещё раз – оп! Вот так вот! Залезаем наверх. Залезли.

С удивлением и радостью, как будто вдруг встретил старого товарища, которого не видел двадцать лет:
– Здесь жарко?! М-м-м!.. Хорошо. Жарко – не холодно. Правильно я говорю?

Не дожидаясь ответа:
– Правильно. Вот и я говорю: надо обязательно париться в бане! У меня сосед по площадке, Толик. Рыжий такой. Одного мизинца нет. Чесноком всё время пахнет. Он таксистом работает. Ездит на такси. В шестом таксопарке. Шестой таксопарк знаешь? Это в Марьине. Там хороший район. У меня там племянник работает. Серёжка. Сорок лет – ни одной пломбы. Печёт хлеб. Хороший хлеб. И жена у Толика – Аня. Симпатичная. Молодая ещё. Сорока нет. Хорошая женщина. Такая грудь у неё большая. Наверное, четвёртый размер. Не пятый, нет. Но четвёртый – точно. Не меньше. А меньше – и неинтересно. Когда у женщины грудь маленькая – уже совсем не то. Скучно. Например, у моей жены большая грудь. Молодец. Мне и не скучно. Это очень важно. Чтобы было весело. Правильно я говорю? Правильно. И Толик мне всё время говорит: надо ходить не в баню, а в бассейн. А я не люблю ходить в бассейн. Гребёшь, гребёшь… Туда-сюда. Туда-сюда. Не то всё это. Я люблю выпить. Не так, чтобы много, но чтобы было весело. Я выпью – мне весело. А если я, например, выпил и весёлый пошел в бассейн? А? Что тогда?.. Утонешь ещё, не дай бог. А здесь, в бане, где тонуть? В ковше? В шайке? В ковше и в шайке не утонешь. В шайке можно хомяка утопить. А человека – нельзя. Человек – не хомяк. Он большой. Ещё поддать?
Я:
– Можно…

Марданыч, слезая вниз:
– Не можно, а нужно. Та-а-ак. Берём ковш. Вода есть? Вода есть. Оп!.. Шипим опять? Ну-ну, шипи-шипи, шипелка… Правильно. Оп!.. У-у-у, как расшипелась… Очень хорошо. Ещё – оп! Совсем хорошо. Чего пригнулись? Жарко?

Мы все, жалобно:
– Жарко…
– Очень хорошо. Жарко – не холодно.

Залезает вверх.

– У-у-у! Жарко! Хорошо, когда жарко. Я работал в Норильске. Это в восемьдесят каком?.. Третьем. Нет, четвёртом… Ну там, в Норильске, холодно. Минус пятьдесят. Сопли замерзают и писать больно. И мы там делали баню. Топили до плюс сто двадцать. И был там один придурок – Артёмка. Заика такой. У него тёща в милиции работала. Антонина Петровна. Сварщик. Сваривал он там разные трубы. Хорошо зарабатывал. По тысяче в месяц. Тогда это были большие деньги. Сейчас тысяча – это три бутылки водки. Если, конечно, хорошая водка. А я пью только хорошую водку. Потому что плохой водки выпьешь – ещё помрёшь, не дай бог. Вот я и говорю. Я в прошлом году поехал к дочке Розе в Астану. Купил водки. Не помню, как называется. Дешёвая водка. А Роза живёт в высотном доме. На самом высоком этаже. На сороковом. Назарбаев настроил в Астане высотных домов – не сосчитаешь! Кругом степь, ветер – жуть. И эти высотки стоят, как пьяницы, качаются. Я выпил водки. Ну, сколько выпил?.. Сколько было, столько и выпил. Бутылку. Лёг на диван. Кожаный диван, хороший, итальянский. Роза заказала из Италии. Зачем? Своих, что ли, диванов нету? Не понимаю. Диваны ещё в Италии заказывать… Ты ещё матрёшки в Израиле закажи. Лежу. Голова болит. Открываю глаза: люстра качается. Ну, думаю, допился ты, Жайдарбек. Пригляделся, а она и правда качается. Кошмар эти высотки. Нет, я только хорошую водку теперь пью. А тогда – тысяча рублей – это было ого-го. Артёмка хитрый был. Он зайдёт в баню, там народу много. А он – как поддаст полведра! Все орут, выбегают из бани. Ясное дело – ошпарились. А он спокойно дверь откроет, жар выпустит и сидит один там, как падишах. И так каждый раз. Надоел всем. И я говорю мужикам: давайте его накажем. Давайте. И наказали, несмотря на тёщу. Загнали его в баню, поддали ведро – и дверь держим, чтобы он не выбрался. Он орё-о-от! Ну, поджарили его немного, выпустили. Больше он так не делал. Будь, Артёмка, хороший человек. Правильно я говорю? Пошли за вениками.

В помывочной мы с Марданычем набрали по шайке холодной воды, облились. А Марданыч всё говорит и говорит.

– Ну, наливайся, холодная вода. Налилась? Налилась. Молодец. Та-а-ак! Сейчас мне будет холодно немножко… Оп! О-о-о!

Опять восхищённо-удивлённо:
– Холодно? Хорошо! Пошли биться вениками. Замочились веники? Замочились. Молодцы. Та-а-ак. Открываем дверь в парилку. Открыли. Закрываем дверь в парилку. Закрыли. Поддали. Оп! Сели. Бьёмся. О-о-о! Хорошо! О-о-о! Хорошо!..
Действительно хорошо. Благодать. Марданыч бьёт себя и не унимается:
– О-о-о! Отлично. Главное – копчик побить. У меня там что-то защемляется, в копчике. Ходил-ходил по врачам. Один, другой, третий. Все разное говорят. Десять врачей обошёл. А последний был Евгений Евсеич. Косой такой, уши волосатые, как у обезьяны. Я люблю фильмы про обезьян смотреть. Смешные они, обезьяны. Хороший врач. Много с меня взял. В долларах. Почти вылечил. Натирал-натирал меня какой-то вонючкой зелёной… Прошло вроде. Иногда только стреляет. Взял триста долларов. Ну, мне не жалко. По-моему, надо отменить эти доллары. Зачем они нужны? И евро тоже нужно отменить. Пусть будет рубль. Зачем путаться?

Я:
– А если надо в командировку за рубеж поехать?
– Вот и я говорю. Хочешь поехать – иди в банк, покупай доллары, один доллар – шестьдесят копеек, как раньше.
– Ну уж это…
– Вот я и говорю. Не хочешь – не покупай доллары и евро. Сиди дома, ходи в баню. Зачем нужны командировки? Не знаю. У меня знакомый есть – Игорёк. Лысый такой. Бородавка на носу. Менеджер. О! Забыл, как фирма называется. Он распространяет таблетки, чтобы худеть. Вредитель этот Игорёк. Зачем эти таблетки? Каким родился, таким и живи. Женщины пьют таблетки, худеют, а потом не могут замуж выйти. Кому они нужны худые? Французам только каким-нибудь. А что с француза взять? Лопочет что-то по-картавому. Ничего не поймёшь. Я и говорю Игорьку: хватит тебе уже ездить в командировки, сиди дома, ходи в баню. А он опять в свои командировки едет. Упрямый как ишак. Я ему говорю: доездишься. Так и вышло. Полетел он в командировку, как раз во Францию. Зачем нужна эта Франция? Правильно я говорю? Правильно. Видел я передачу про Францию. Там эта башня их стоит, раскорячилась, и везде голые женщины танцуют. Встали в шеренгу в одних трусах и ноги задирают. Сначала все левую, потом все правую. Дурдом. И ни одного четвёртого размера нет. Худые все от таблеток. Смотреть не на что. Игорёк поменял рубли на евро, полетел во Францию к этим тёткам. А у него в этой Франции на улице все эти евро украли. Вот тебе и командировки французские. У нас в бане вообще не воруют. Правильно я говорю? Я вон сейчас трусы на крючок повесил. Хорошие трусы, новые. Никто их и не ворует. Висят новые трусы – бери не хочу. Нет, никто воровать мои трусы не хочет. Зажрались все. Раньше было весело, в бане воровали. В семьдесят девятом, помню… нет, в семьдесят седьмом у меня часы «Орбита» украли в бане. А теперь у всех всё есть. Пойдём отдыхать.

И мы пошли отдыхать. Ещё побились вениками. Ещё отдохнули. Выпили пива с воблой. Три часа прошло. Как одна минута. А Марданыч всё говорил и говорил. Ни на секунду не умолкал.

В четверг я снова пойду в баню и непременно встречу Марданыча.

Прошла-то всего неделя, а я уже по нему соскучился. И ещё по банному пиву и хлебу с солью и перцем. Дома тоже, конечно, можно пить пиво. Но это не то. Скучно.

Правильно я говорю?