Ничего не бери у покойников |
07.06.2016 16:41 |
Неужели всё это из-за кладбищенских карамелек? ![]() Это мне сказал сухонький карельский старичок с удочкой. Речка там была хорошая, рыбная, но клевало в тот день плохо, и мы разговорились. – Я уцелел только потому, что никогда ничего у покойников не брал. Это мне бабка, провожая на войну, накрепко наказала, а бабка Евдокия знала в энтих делах толк. Из всей деревни я один в сорок пятом и вернулся. – А брали? – задал я глупый вопрос, скорее для развития темы. – Брали! И ещё как брали, – присвистнул дедок. – Как же иначе? Обувка, например, хорошая всегда в дефиците была. Зимой – валенки, осенью – сапоги. А уж наши или фрицевские – какая разница. Шинели брали, телогрейки, что поновей. У фрицев и того поболе – часы, фонарики, утварь всякую… Мастера фрицы были на всякие походные штучки. Обувка немецкая, опять же… Только я тебе вот что скажу: кто у покойника брал, того спустя несколько дней убивали. Неважно как – снайпер, в атаке или при бомбёжке. Важно, что убивали. Я вспомнил, как это было у нас в горячих точках. Разведчики караван обшмонали, пригласили на банкет: самогон, консервы, галеты. В углу комнаты стоял мешок афганских денег. Старлей зачерпнул пригоршню купюр. – На, доктор, купи себе что-нибудь. А ещё они брали японские часы и магнитофоны. Но не у мёртвых – это было как бы обезличенное имущество, везли его караванщики до места назначения. А с мёртвых не припомню, чтобы брали. Помню, как БТР налетел на фугас и все, кто был внутри, погибли. Офицер, который руководил сбором останков, вернулся хмурый (друга у него там убили), бросил на стол комбату наручные часы, залпом выпил спирт из кружки, молвил: – Мясо… Тушёнка от них осталась в ошмётках обмундирования… Часа два разбирали – чьи руки, чьи ноги, чьи мозги… А часы вот Васькины целёхоньки, идут… Противоударные часики… – Отвезёшь родителям, – хмуро бросил майор. Хочется верить, что тот офицер выжил. Он ведь не себе часы взял. А ещё недавно ездил я на Урал. Получилось так, что родительский день в это время был. Поехал с друзьями на кладбище. Трогательно, должен сказать, это проходит в сельской местности. Люди накрывают столы, кладут на могилки тарелки с конфетами, печеньем, видал даже бутерброды с салом и ветчиной. Стопки покойникам наливают. И ещё все там друг друга знали. Общее это было кладбище на три или четыре села. Помянув, люди стали подходить друг к другу, здороваться, вспоминать и снова поминать. Трогательно было, совсем не так, как в большом городе. С нами была девочка лет четырнадцати – дочка моих друзей, а у девочки – подружка-однолетка. Рыжая, вся в веснушках, тоненькая, улыбчивая. Мне она понравилась поначалу – вполне литературный персонаж. Растёт такой стебелёк в русской глубинке, ходит в школу, помогает по дому родителям, а ещё с книжкой сидит в саду на качелях, читает Тургенева, Чехова. Знакомая моя аспирантка-филолог зовёт таких мечтательных девочек «антоновками». И вот подходит этот солнечный рыжик к нам и что-то шепчет на ухо подружке. А та вдруг смутилась, покраснела. Мать её сразу поинтересовалась: чего, мол, случилось? А когда дочка объяснила, то возмутилась и накричала, сначала на обеих, потом на рыжика. Правда, в сторону девчонок отвела. Я поначалу и не понял, расслышал только, как напоследок женщина резко сказала: – В нашей семье так делать не принято! Что не принято, я поначалу не понял. Мы стояли у накрытого поминального стола, разговаривали с людьми. А я краем глаза видел, как романтичный рыжик в ситцевом платьице бродит по погосту, время от времени останавливается у могил, присаживается, что-то теребит или поправляет. Может, ухаживает? Может, это её родственники? А когда уезжали, догнали на дороге эту девчушку. Топала она по обочине по направлению к дому с двумя полными пакетами. Кто-то из мужчин предложил её подвезти, но жена моего друга резко отказала и добавила: – Дебилка эта Лизавета! Уже когда засыпал, вспомнился наш белорусский погост. Мы тогда жили беднее, шоколадные конфеты и пирожные на могилки люди не клали – клали карамельки, ириски, кусочки сахара и что-то в этом роде. Старшеклассники нам, малышам, строго-настрого наказывали ничего с могилок не брать. Сказали: высунет покойник костлявую руку из земли и заберёт к себе. Впечатлило! А Мишка с соседней улицы, едва стемнело, пошёл на погост и полные карманы карамелек набрал. Потом хвастался, что никаких покойников там нет, что тишина, мол, на ночном погосте, и вообще ерунда всё это. И кто-то из нас Мишке даже завидовал. А через месяц Мишка заболел и умер в больнице в областном центре. Родители мне объяснили, что у него был острый лейкоз – очень плохая, неизлечимая болезнь. А я вспомнил, как всё было, и ночами мучительно думал: неужели это от кладбищенских карамелек? Владимир ГУД, Санкт-Петербург Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru Опубликовано в №22, июнь 2016 года |