Я вышла замуж в конце шестидесятых, и мы с мужем переехали в село, где жили герои моего повествования.

Матвей Ильич и Неонила Степановна выдали дочерей замуж, они жили в городе, а сами остались коротать жизнь вдвоём. Дед Матвей, как его звали в селе, был ветераном войны, всю жизнь крутил баранку. На пенсии по просьбе председателя колхоза взялся возить почту. Ежедневно ездил на колхозной кобылке за тридцать километров до райцентра, забирал почтовые отправления на почтамте. Потом возвращался назад, да ещё развозил по домам газеты и письма, посылки и денежные переводы, пенсии.

Председатель колхоза откуда-то привёз деду взрослую дрессированную чистокровную немецкую овчарку. Это был внушительного роста и вида кобель с неблагозвучной для русского уха кличкой – Фриц. Охранника поставили на колхозное довольствие: после забоя свиней или крупного рогатого скота кобелю выдавали субпродукты. Фриц из тощего доходяги превратился в мощного, упитанного зверя. С дедом Матвеем они стали понимать друг друга с полуслова, с полурыка.

Каждое утро Матвей Ильич шёл на конюшню, запрягал молодую саврасую кобылку Майку, а пёс заступал на свой пост охранника. Дед садился на лавочку на передке телеги, Фриц ложился на дно рядом с почтовым мешком. Получив в райцентре почту, Матвей Ильич мог с полчаса погулять по магазинам и оставался в полной уверенности, что Фриц к телеге никого не подпустит.

Бывало, что торба с овсом, подвешенная к голове лошади, пустела, и Майка начинала энергично мотать головой, чтобы скинуть ненавистный мешок, телега дёргалась. Фриц грозно рычал, лаял басом на глупую скотину, но со своего места в телеге не сдвигался даже на микрон. Приходил дед Матвей с сумкой городских гостинцев, снимал с кобылки торбу, и они отправлялись в неблизкий обратный путь.

Однажды в апреле, когда почтовая повозка переезжала мост через ручей, Фриц засуетился по нужде. Матвей Ильич остановил лошадь, чтобы его помощник сбегал, куда ему надо. Фриц побежал к ручью, полакал воды, оросил прибрежные кустики, но, вместо того чтобы вернуться на рабочее место, побежал вверх по берегу.

Вернулся Фриц с гусёнком в пасти. Тот отстал от своего стада, обессилев от холода. Дед сунул найдёныша за пазуху и благополучно доставил его домой.

Гуси растут быстро, через месяц заморыш превратился в симпатичного упитанного подростка в мягкой, белой пуховой шубке с уже оперяющимися крылышками. А к концу лета стал красавцем – парнем с ослепительно-белым оперением. Нрава он был задиристого, бойкого и настырного, за что и получил кличку в честь легендарного комдива.

Василий Иванович признал деда Матвея за родителя-вожака и не желал с ним расставаться ни на минуту. Как только терял из виду, поднимал такой писк, хоть уши затыкай.

Пришлось Матвею Ильичу брать приёмыша в поездки. Василий Иванович устраивался в ящике, на дно которого заботливая Неонила Степановна постелила свою старую шаль. Гусёнок внимательно поглядывал из ящика на возницу, чтобы тот куда-нибудь без него не слинял.

Пока Василий Иванович был ребёнком, дед Матвей сажал его в сумку и шёл получать корреспонденцию, а потом гусёнок стал бегать за хозяином на своих двоих. Работники почтамта сначала смеялись, а потом привыкли к этой парочке. Гусь придирчиво теребил клювом краешки газет: не фуфло ли подсунули? Касался клювом сургуча на посылках: всё ли в порядке?

Потом Матвей Ильич с Василием Ивановичем выходили из служебного помещения и гуськом шли к телеге, где их радостно встречал Фриц. Пока крылья у гусёнка были слабыми, дед Матвей подсаживал его в телегу, а потом тот стал перелетать на своё место самостоятельно. Одно было плохо: Матвей Ильич уже не мог подолгу ходить по магазинам. Зайдёт на минутку, а Василий Иванович снаружи так возмущённо кричит, что народ пугается.

Пёс Фриц и гусь Василий Иванович постепенно подружились. Фриц показывал чудеса дрессуры, и гусь у него многое перенял. По вечерам, в свободное время, дед Матвей упорно дрессировал Василия Ивановича, а Фриц ему помогал. Оказалось, что гуси очень умны и могут многое из того, что доступно собакам и кошкам.

Я лично видела выступление пса и гуся: мы пригласили Матвея Ильича на школьный «огонёк», где и услышали историю об этих удивительных животных, посмотрели их представление.

По команде «ко мне!» оба вспрыгивали на лавку, где сидел дед Матвей. «Апорт!» – и они приносили брошенную вещь. Причём бежал за ней тот, кому было приказано.

– Дай в лапу! – говорил дед Матвей, и гусь укладывал в протянутую руку свою голову.
– Стыдись! – и пёс лапой закрывал морду, а гусь прятал голову под крыло.
– Голос! – и начиналась какофония из лая и гусиного гогота.
– Суши лапти! – оба валились вверх лапами.

А ещё гусь по команде шипел на того, на кого указывал хозяин. По команде прыгал на стул и ел со стола. Садился деду на колени и дёргал клювом дедовы усы. Умел плясать, мелко-мелко перебирая лапами.

Так и жила семья Матвея Ильича в полной гармонии, пока дед не заболел. Его положили в больницу, лечили, но ветеран долго не протянул.

Фриц тоже умер от старости за два года до кончины Матвея Ильича.

Гусь Василий Иванович остался бобылём. Увести подругу из чужого гарема не удалось, а хозяева не могли привести в дом «невестку», так как это сопряжено с большими хлопотами, прежде всего по выхаживанию потомства, что старикам было уже не по силам.

В то время, когда хозяин был в больнице, гусь особо не страдал. Но когда деда Матвея не стало, гусак несколько дней просидел без еды и питья под крыльцом, будто с кончиной друга и его жизнь окончилась. Василий Иванович протянул недолго, его похоронили рядом с могилой любимого хозяина. По гусиным меркам Василий Иванович дожил до глубокой старости.