– Здравствуйте, могу я услышать Олега Константиновича?
– (Пытаясь изменить голос.) Его нет. Что ему передать?

– Олег Константинович, передайте Олегу Константиновичу, что журналисту из Москвы крайне необходимо с ним поговорить.
– (Смеётся.) Неужели узнал?

– Конечно. Мы ваш голос с детства знаем.
– Ну, если узнал, давай спрашивай, я сейчас как раз отдыхаю. Только что вернулся с гастролей из Санкт-Петербурга, лежу и ноги вытянул.

– Какие впечатления от этой поездки?
– Ой, потрясающие! Сплошные аншлаги, зрители хорошие, интеллигентные. Цирк, в котором работал, – новый, после ремонта, красивый. И сам город красивый. В сравнении с советскими временами, мне кажется, изменился в лучшую сторону. Я счастлив, что побывал там с выступлениями, всегда любил этот город. Помню, в Госцирке мне сказали: «Распределяем тебя в Ленинград», – я радовался!

– В прошлом году вы посетили и Москву, но не выступали. Когда вас ждать в столице?
– Не знаю. Вот ты, заболев гриппом, знаешь, когда выздоровеешь? Нет? Вот и я не знаю. Поживём – увидим. Зовут, конечно. Понимаю, что и зрителей много соберу. Правда, друзья не придут, все в земле давно лежат. Давай не будем о грустном.

– Москва какой вам показалась?
– Очень изменилась! Если бы мне не сказали, в каком я городе, то потерялся бы, заблудился, – всё у вас теперь по-другому! Кстати, в Сочи тоже был, обалдел – столько красивого и современного построили к Олимпиаде! Там же мне вручили цирковой приз «Мастер». Знаешь, это было так торжественно и трогательно, я даже расплакался. Всё равно от Родины никуда не денешься. Счастлив, что после такого долгого перерыва уже дважды побывал на русской земле.

– Олег Константинович, я тут прочитал, что ваше имя внесено в Книгу рекордов Гиннесса. Это правда?
– Да-да. Я сам не так давно об этом узнал, кто-то подсказал. А что тебя удивляет? Там написано: «За большую популярность как на Востоке, так и на Западе». Так и есть! Это, конечно, приятно.

– А что для клоуна считается самым большим достижением? Деньги, звания, слава?
– Реакция зрителей, их любовь. Вот когда-то советская публика назвала меня «солнечным» – разве это не приятно? Хотя поначалу у меня были другие псевдонимы: Чижик, Запоздалкин. А потом стали называть так, и я решил писать в афише. Тепло звучит – «солнечный»!

– Как считаете, клоуном легче быть сегодня или когда вы начинали?
– Легче, когда молод, бегаешь по проволоке, на голове стоишь. (Смеётся.) Конечно, теперь совсем другие времена: И музыка другая, и политика, и отношения между людьми.

– Знаменитая клетчатая кепка – ваш символ, талисман, вы в ней до сих пор выступаете. Расскажете о ней?
– А что тут рассказывать? Я ещё чемоданы не разбирал, лежит там себе, скучает. (Смеётся.) А вообще кепочка моя ведь не сразу появилась. Когда начинал на арене, долго думал: какой же образ мне создать? Так хотелось быть непохожим на других клоунов. Выступал в разных костюмах. А в 1953 году снимался в фильме «Арена смелых», прихожу на киностудию «Мосфильм». Режиссёр говорит: иди в гардеробную, там примерь костюм. Захожу и вижу среди кучи разных головных уборов эту кепку. Надел – и так мне понравилось! Решил в ней сниматься. С тех пор пошло-поехало.

– А правда, ваши кепки так часто рвутся, что в конце концов вы решили сделать железную?
– Она изготовлена из мягкого лёгкого алюминия. Такая уже долго прослужит.



– Вы рассказывали, что впервые оказались в цирке в пять лет, вас туда привёл папа.
– Да-да, и клоун там подарил мне воздушный шарик. Я потом с этим шариком даже спал! (Смеётся.)

– Олег Константинович, расскажите о своём детстве, о родителях. Интересно узнать, в каких семьях рождаются легендарные клоуны.
– Да самая обычная семья, трудяги. Мама ретушировала фотографии, папа работал на часовом заводе; много позже я узнал, что он делал часы для Сталина. Папу посадили в тюрьму, откуда он уже не вышел, тогда ведь репрессии были. Мы с мамой жили бедно. Во время войны, чтобы не умереть с голоду, я занялся «бизнесом»: наш сосед варил мыло, а я его продавал. Потом устроился слесарем на полиграфический комбинат, там давали хлебные карточки. Кстати, из-за хлеба я в цирк пошёл, там тоже полагались карточки, но хлебушка давали уже побольше. И вот я работал слесарем, а учился в цирковой школе – представляешь, сколько хлеба у нас было! (Смеётся.)

– То есть клоун – это не мечта детства?
– Нет. В разное время я хотел быть и доктором, и сапожником, и лётчиком, и ещё фиг знает кем. Но хорошо, что потом заболел цирком.

– Вашим первым учителем был знаменитый клоун Карандаш, Михаил Николаевич Румянцев. Говорят, характер у него был трудный и выпивал…
– Понимаешь, он любил одиночество, у него было очень мало друзей – наверное, отсюда слухи о плохом характере. Ему нравилось, когда над ним смеялись на манеже, но не в жизни. А люди же бесцеремонные, часто приставали: рассмеши да посмеши, – вот он ото всех и прятался. Ну да, выпивал. Но Карандаш так много работал, буквально дневал и ночевал в цирке, постоянно что-то придумывал, много и долго репетировал. Он меня взял к себе в ассистенты, и я многому у него научился. Светлая ему память.

– Как придумываете свои номера?
– Всё подсказывает жизнь, надо просто быть наблюдательным. Помню, как-то пришёл в больницу на уколы, смотрю: в кастрюле кипятятся шприцы – тогда же не было одноразовых. И вот, пока лежал, придумал: будто бы я врач, выхожу на манеж с такой вот медицинской кастрюлей, готовлюсь, сейчас буду делать всем уколы, а достаю оттуда… сосиску! (Смеётся.) Номер принимали на ура.

– А правда, что вас хвалил сам Чарли Чаплин?
– Мы встретились в Венеции, кажется, в 1964 году. Он посмотрел одно из наших представлений, а потом пришёл за кулисы. Помню, что полчаса общения прохохотали. Он же не знал русского языка, а мы – английского, общались жестами и гримасами. Наверное, он нас хвалил.

– Вы много раз рассказывали, что обиделись на Юрия Никулина, когда тот не дал вам отметить шестидесятилетний юбилей в Цирке на Цветном бульваре, который вы называете своим «роддомом». Обида прошла?
– Я пообещал себе, что больше о наших с Юрой отношениях публично говорить не буду. Всё уже прошло, к чему вспоминать ту старую обиду? С другой стороны, никак не могу понять, почему цирк достался по наследству его сыну, Максим же вовсе не цирковой! Разве Цирк на Цветном бульваре – частная лавочка? Понимаю, если бы семья Никулиных на пустом месте построила свой цирк, вложила бы в него свои личные деньги, тогда можно передавать дело по наследству. Но Цирк на Цветном был государственным! Да бог с ними, мне там уже всё равно не бывать, не хочу даже переступать порог. Если и выступлю в Москве, то в Цирке на проспекте Вернадского.

– Наша газета называется «Моя Семья». Читатели не поймут, если не поговорим о личном. Можно?
– Любят журналисты об этом… (Пауза.) Была у меня первая жена, Александра, Саня. Познакомились в цирке, она работала скрипачкой в оркестре, прожили вместе почти сорок лет. Могло быть и больше, но… Она заболела, онкология.

В 1990-м я поехал на гастроли в Германию. И вот в антракте мне передают телеграмму: умерла. Как я отработал второе отделение, не помню: что-то делал, смешил, а внутри – слёзы. Представляешь? После выступления купил свечки, расставил их на манеже, и мы с коллегами поминали Саню вином. Главное – я не смог уехать на похороны, ведь на спектакли были раскуплены десятки тысяч билетов! Я не имел права покинуть гастроли и подвести свою труппу и зрителей. Когда в прошлом году был в Москве, сходил на могилу к Сане, попросил прощения. Тяжело вспоминать. Давай не будем об этом, всё равно я чувствую вину.

– Дочь Ольга как к этому отнеслась?
– Она меня поняла, спасибо ей.

– Как сложилась её судьба? Она, по-моему, тоже в цирке выступала?
– Да, ходила по проволоке. Потом вышла на пенсию, уехала в Германию, живёт с супругом-немцем, всё у Ольги хорошо, слава богу. Сын её, мой внук Женя, живёт в Москве, в моей квартире. Вот он в цирк не пошёл, занимается бизнесом, воспитывает сына.

– Знаю, вы любите говорить о своей нынешней супруге.
– Габриэль, Габи – это моя жизнь, она послана мне свыше! Много раз рассказывал, как она меня спасла в 1990-м, когда нас бросил импресарио и уехал с нашими деньгами. Я так растерялся, остался безо всего в чужой стране, с одним только реквизитом. А Габи любила ходить на наши представления, и однажды, когда она подошла за автографом, я попросил у неё номер телефона. Любовь с первого взгляда? Ну, она мне понравилась, не более того. А потом я позвонил ей, потому что вообще никого не знал в Германии, понимаешь? Через два года мы поженились, потом обвенчались.

– А насколько тяжело вам тогда было выбирать – вернуться в Россию или остаться в Германии?
– Не могу сказать, что было тяжело. Пойми, меня в родной стране жестоко обманули! Я всю жизнь работал как проклятый, ездил всюду, куда посылали, выступал на манеже и с воспалением лёгких, и с головной болью, никогда не отказывал. Деньги откладывал на сберегательную книжку, собирал по крохам – тогда ставки у цирковых артистов были совсем маленькими. И вот случилось так, что государство все мои деньги с книжки украло, всё лопнуло в 1991-м! Помнишь? К тому же пенсию дали совсем мизерную. Куда было возвращаться? Решил всё начать сначала в Германии, тем более что рядом была любимая женщина. Но от российского гражданства я не отказывался.

– А как же языковой барьер?
– (Смеётся.) Габи быстро выучила русский язык, неплохо сейчас говорит. Я же до сих пор учу. Справляемся. Ведь есть ещё язык любви.

– Вот вы говорили о деньгах…
– Прости, перебью, вспомнил смешную историю. Рассказать?



– Конечно.
– Давно было, ещё в советские времена. Приехали мы в Каракас, столицу Венесуэлы, выступаем в мой день рождения. И вот после представления мне выносят большой торт и передают бумажку от одного местного жителя. Смотрю – банковский чек, читаю: «Миллион». Глава нашей советской делегации выхватила этот чек и в панике кричит: «Нельзя, все деньги принадлежат Советскому Союзу!» Побежала в банк обналичить, а там смеются, показывают ей, что на чеке написано: «Миллион фелисидад», то есть «Миллион счастья»! Такой шуточный чек оказался. (Смеётся.) Вот тебе и о деньгах, и о Советском Союзе.
Я зарабатывал за границей для нашего государства миллионы долларов, а мне потом – кукиш. Обидно. Помню, тогда часто видел сон, будто я, уже совсем старый, стою в переходе метро и жонглирую, хожу по проволоке, а люди бросают мне монетки в кепку. Просыпался в ужасе, так боялся нищеты.

– Поговаривали, что вы увлекались хорошими машинами, их у вас – советского гражданина – в гараже было сразу несколько.
– Кому ты веришь? Ну разве можно было в те годы обычному гражданину зарегистрировать вторую машину в ГАИ? Первой моей машиной был раздолбанный «Фольксваген», после него я купил «Москвич», но его быстро угнали. Потом снова ездил на «Фольксвагене». Вот и всё.

– Вы считаете себя богатым человеком?
– Я не бедствую, но не богат. У нас с женой есть домик, машина, можем себе позволить поехать отдохнуть в другую страну. Есть спутниковое телевидение, по которому я смотрю российские каналы. (Смеётся.) А что мне ещё нужно?

– Олег Константинович, видя вас на телеэкране, сложно поверить, что вам в июле исполнится восемьдесят шесть лет. Энергичный, бодрый и внешне моложе выглядите. В чём черпаете силы?
– В работе. Я уже много раз говорил, что если ты идёшь на пенсию, то уже одной ногой в могиле. А если не идёшь, а работаешь, то и живёшь. Работа, искусство, внимание зрителей – всё это молодит. И, конечно, когда у тебя есть такая красивая, умная и любящая жена. Думаю, необходимо всегда быть в форме, и тогда ты будешь всем нужен.