– Фёдор, как ты считаешь, ранняя слава – испытание?
– Безусловно. Это всё равно что проверка большими деньгами: кто-то выдерживает, кто-то нет. Но на всё это есть семья, родители, которые могут объяснить, что такое хорошо и что такое плохо. Мне в этом смысле повезло, да и вообще тогда был Советский Союз, всё было по-другому, я ходил в обыкновенную школу, у меня остались те же самые друзья, тот же самый футбол. Жизнь никак не изменилась.

– Но друзья, учителя, знакомые явно же к тебе стали по-другому относиться?
– Да нет, я оставался таким же простым чуваком, слава никак не сказалась на моём окружении. А в школу практически не ходил, поэтому не очень интересовался, что там обо мне думают учителя.

– При этом оценки у тебя были хорошие. Значит, учителей всё-таки подкупала твоя слава?
– Да, отметки мне ставили неплохие. Сейчас могу открыть секрет: иногда уезжал на съёмки месяца на три и потом привозил липовый аттестат – якобы я там учился на одни пятёрки. Школа никогда не была для меня чем-то важным. Не потому что я рос лоботрясом и неучем, просто рано понял: на мою дальнейшую судьбу никак не повлияет, часто буду ходить на уроки или нет, хорошо буду учиться или плохо. Я знал, что какие-то предметы забуду навсегда, как только окончу школу. Так и случилось: если меня сейчас спросят что-нибудь по химии, ничего не отвечу.

– Как думаешь, почему именно тебе выпал шанс встретить в маршрутке ассистента режиссёра, которая позвала на кастинг к самому Никите Михалкову?
– Вся наша жизнь состоит из случайных совпадений. И Москва не такая большая, тогда в ней жили всего шесть миллионов человек. Поэтому всё не так уж и странно.

– Да уж, «всего» шесть миллионов! И роль Андрюши в фильме «Несколько дней из жизни И.И. Обломова» досталась именно тебе. Родители хотели видеть сына знаменитостью? Знаю, мама плотно занялась твоей карьерой.
– Мне кажется, никто заранее не думает об известности. Это просто стало частью жизни моей мамы, которая всегда была рядом. Ей нравился сам процесс, поэтому уходила с работы, брала отпуск за свой счёт, уезжала со мной на съёмки, и при этом мы оба получали удовольствие.

– А мама не хотела стать актрисой? Может, ты осуществил её несбывшиеся мечты?
– Нет, такого желания у неё никогда не было. Но в том же «Томе Сойере» она всё-таки снялась – в массовке, естественно. И сейчас, когда пересматриваю фильм, мне, с одной стороны, приятно видеть там маму, молодую, весёлую, в костюме, а с другой – очень грустно, потому что её уже нет.



– Часто пересматриваешь «Тома Сойера»? В какие моменты это случается?
– Когда включаю телевизор, и фильм идёт по какому-нибудь каналу. И потом, мне надо было познакомить сына с тем, чем занимался его папа. Но вот такого желания сесть и пересмотреть весь фильм у меня давно не возникало.

– Режиссёру легко было с тобой работать? Всё-таки ребёнок, плюс без какой-либо спецподготовки.
– Я был не самым плохим ребёнком – всё делал, выполнял, понимал. Не помню, чтобы мне что-то не давалось, а даже если бы вспомнил, всё равно бы тебе не сказал. Параллельно со съёмками я читал книгу «Приключения Тома Сойера» и сам предлагал режиссёру какие-то вещи: «Зачем такую смешную сцену вырезали?» Говорухин соглашался: «Да, действительно, смешная, давай её оставим».

– Это правда, что после выхода фильма тебя завалили мешками писем?
– Да, их было так много, что я не успевал читать. Хотя с какими-то девчонками, мальчишками всё-таки переписывался, потому что «Тома Сойера» продали в социалистические страны, мне писали ребята из ГДР, Болгарии, Венгрии.



– А ты помнишь, как узнал о приглашении в Америку? Как отреагировали родители?
– До последнего момента не верилось. Всё было организовано на таком высоком уровне, что заграничные паспорта нам сделали за сутки, и это в 86-м году! Мне было тринадцать лет. Да, пригласили на целых два месяца, правда, с нами поехали не те люди, которые начинали этот проект. В общем, специально подготовленные люди – было очень забавно за ними наблюдать. Мы все прекрасно знали, кто они, из какой структуры.

– Ты в таком возрасте уже понимал, что есть спецслужбы?
– Ну конечно, все всё понимали. Мы также знали, что не надо болтать лишнего. Другое дело, что у нас была большая весёлая детская компания, многие из тех ребят выбились в люди – например, Егор Дружинин ездил с нами. И вот мы за два месяца проехали по всей Америке, побывали в огромном количестве городов, впервые увидели супермаркеты. И после этого не сошли с ума!

– С тех пор ты носишь бейсболку.
– Нет, я стал её носить после того, как на съёмках чуть не разбил себе башку. А тогда, конечно, привёз из Америки бейсболки.



– Правда, что тебя приглашали сниматься в Голливуд?
– Да, было абсолютно реальное предложение, у меня дома лежит журнал «Тайм» с большим разворотом о нашем «Томе Сойере». А много лет спустя мне показали письмо-отказ из Министерства культуры, в котором объяснялось, что я очень занят и не могу принять участие ни в каких съёмках, так что извините.

– Ты действительно до сих пор хранишь дома костюм Тома? Сын на него не претендует?
– Да, костюм дома лежит. А Тимофей из него уже вырос.

– Как Тимофей относится к образу папы на экране? Это для него один человек или два разных?
– Так как я беру сына на съёмочную площадку с самого детства, он давно научился разделять папу на экране и папу, который дома. Надо сказать, он никогда не испытывал восторгов по поводу советских фильмов. Киноязык с каждым годом сильно меняется, и нужно постоянно удивлять ребят, привыкших к айфонам, планшетам, игровым приставкам, надо жержаться на их уровне. Поэтому, конечно, для Тимофея все эти картины – «старая школа». Да, он знает, что папа снимался, эти фильмы были популярны, но сейчас – нет, лучше посмотреть блокбастер или что-нибудь про войну.

– А актёрские способности Тимофей проявляет?
– Да, я в нём это вижу. Он артистичный, с прекрасным чувством юмора для своих лет, гораздо лучшим, чем было у меня. И, кажется, растёт таким очень добрым парнем, что гораздо важнее. Увлекается спортом. Если вдруг захочет стать актёром, безусловно, я приведу его попробовать. Но это не самоцель, всему своё время.



– Твой сын рыжие волосы унаследовал, а вот от кого они тебе достались?
– Не знаю, вполне возможно, от соседа. Я первый рыжий в роду, и, как ни странно, гены рыжих – слабые, однако в нашем случае оказались самыми сильными.

– Ещё холостым ты в одном интервью сказал, что мечтаешь о шестерых детях. Было такое?
– Это какое-то выдуманное интервью. Когда у меня появился ребёнок и я узнал, что детей надо каждый день купать, это было откровением. Как? Зачем так часто? Оказывается, чтобы привыкал к папе и вообще к семье. О шестерых я, конечно, никогда не мечтал. Мы с Тимофеем сейчас дружбаны, а всё самое плохое, как всегда, на маме – воспитание, муштра, подъём утром в школу, уроки. А мы балбесничаем, у нас свои интересы. Моя цель – обыграть его в футбол в компьютерную игру, потому что ни разу за пять лет мне не удалось это сделать, у сына очень быстро работают голова и руки.

– В возрасте Тимофея ты почти все время проводил на съёмочных площадках. А как к тебе отнеслись дворовые мальчишки после роли девочки Иришки в фильме Михалкова «Родня»?
– Так об этом никто не знал! Это же всё-таки взрослое кино, дети его не смотрели. Но даже те, кто видел, понятия не имели, что девочку играл мальчик, потому что это никак не афишировалось. Да и до сих пор немногие знают.

– Тебе самому эта роль легко далась?
– Да, очень, немного грима – и вперёд. Ну и потом это всё-таки Михалков. В «Родне» снимались Мордюкова, Крючкова, Богатырёв, была отличная семейная атмосфера. Все прекрасно понимали, что это какая-то шутка, но её нужно сделать всерьёз, тогда она получится классной и смешной. Не знаю, почему на эту роль выбрали именно меня, ведь на неё пробовалось очень много девочек. Может, потому что я снимался в предыдущем фильме Михалкова.

– После таких звёздных ролей поступить в Театральное училище имени Щукина, наверное, не составило труда?
– Это было самое лёгкое поступление, которое только можно себе представить. Педагоги вычислили меня, когда я ещё учился в десятом классе, мастер курса сказал: «Ну давай поступай. Только тебе будет очень трудно». Спрашиваю: «Почему?» – «Потому что ты киношный. В театре всё по-другому». Не знаю, что там «по-другому», просто кричи громче, чтобы на галёрке услышали, и общий план всегда. Короче говоря, я как-то очень легко поступил и с большим удовольствием отучился четыре года. Хотя сразу понял, что театр – не моё, я как был киношным человеком, так им и останусь. Нет, я люблю театр, но не до такой степени, чтобы посвятить ему жизнь. Может быть, здесь есть что-то чисто эгоистическое: спектакль бывает только один раз, и видят его всего человек пятьсот. А кино можно посмотреть в любой момент и сколько хочешь раз.

– Расскажи, как ты после «Щуки» оказался на сцене театра «Верштадт» в Германии?
– В моей жизни такое часто происходит: я что-то пробую, удовлетворяю интерес, и если мне это нравится, продолжаю, а нет – ухожу. Например, год комментировал футбол на «НТВ-Плюс», просто осуществил свою детскую мечту. То же и с немецким театром: попробовал, мне понравилось. Но посвящать этому всего себя – нет. Это был очень короткий, ничего не значащий момент в моей жизни.

– Но через много лет ты снова вернёшься в Германию, только уже как режиссёр документального фильма «Концлагеря. Дорога в ад». Почему эта тема тебя так заинтересовала?
– Сначала был заказ, и я к этому фильму так и отнёсся: появилась возможность попробовать какую-то новую форму, поэкспериментировать. Но потом, когда мы стали писать сценарий на основе интервью, воспоминаний бывших узников, эта тема сильно меня затронула. Думаю, фильм стал очень личной историей для всех, кто принимал участие в съёмках. Я повзрослел, работая над этим материалом.



– Причём, повзрослел во всех смыслах. Ведь «Концлагеря» получили премию ТЭФИ.
– Странная штука. Я ведь совсем не документалист, поэтому мне было смешно, когда мы с фильмом вышли в финал конкурса и в номинации на главный приз оказались вместе с Сокуровым.

– Несмотря на признание коллег и зрителей, ты из документального кино ушёл в игровое и добился головокружительного успеха. Чего только стоят сериалы «Восьмидесятые» и «Физрук»! Тоже дело случая?
– Абсолютно! Мне предложили попробовать снять одну из серий комедийного сериала, и вдруг выяснилось, что получается. Оказалось, людей, которые снимают комедию, не так уж много. И вот последние шесть лет я практически только этим и занимаюсь, причём мы стараемся делать глубокие комедии, такой смех сквозь слезы. Например, сценарий сериала «Восьмидесятые» писали сами от и до, и каждый сумел включить в него свою жизненную историю: первая любовь, первое расставание… Получилось такое личностное, почти авторское кино. Вместе с тем это действительно комедия, которая понравилась зрителю, стала хитом.



– Но сегодня актёры, наверное, сильно отличаются от тех, с кем тебе довелось работать в детстве. Испытание славой и деньгами выдерживают не все. Ты как режиссёр в таких случаях практикуешь какие-нибудь воспитательные меры?
– Я никого не воспитываю, я не папа. Воспитает жизнь, она же всё расставит по своим местам. Сегодня – слава, завтра – забвение, если будешь себя вести не так, как надо. На самом деле так и происходит. Мне кажется, крышу может снести каждому, а не только артисту, – хоть работнику ЖЭКа.

– Тебе довелось сниматься у таких режиссёров, как Михалков, Говорухин. Перенял у них какие-нибудь секреты мастерства? Применяешь их в работе с актёрами?
– Конечно, но тебе не расскажу, а то тут же все начнут пользоваться. Пускай сами идут и работают с Михалковым и Говорухиным! Могу сказать только одно: меня в Никите Сергеевиче всегда поражало вот какое качество. Допустим, во время съёмок мимо проходила уборщица и сказала: «Чего-то у вас тут не так, в жизни такого не бывает». И вместо того чтобы сказать: «Слышь, ты кто такая? Пошла вон!», – Никита Сергеевич всегда прислушивался к мнению вот таких людей, которые давали советы со стороны. Некоторые сцены действительно менялись после замечаний случайных прохожих. И мне кажется, это очень правильно.