– Один за другим выходят фильмы с вашим участием. Сергей, неужели из шоумена вы скоро навсегда переквалифицируетесь в профессионального актёра?
– Это вряд ли. Когда я начал сниматься, какое-то время учился на актёрских курсах, но профессионалом себя не считаю. Настоящий актёр должен заниматься только своим делом – по крайней мере жизнь показывает, что те, кто достоин восхищения, полностью отдают себя работе. Я же не способен с головой погружаться в эту профессию. Просто я по натуре хамелеон, мне нужно менять краски, заниматься разными вещами, а если зацикливаюсь на чём-то одном – телевидении, бизнесе или кино, – покрываюсь тиной. Ей-богу, проходит полтора-два месяца, и становится скучно, хочется чего-то нового. Так что актёрство для меня – область эксперимента над собой. Человек ведь не знает, на что способен, пока не попробует. И я пробую. К тому же, когда дочка вырастет, мне нужно будет ей что-то показать и рассказать.

– Наверное, ей не очень понравится, что папа играет маньяка в фильме «Камень». Надеюсь, вы его дочке не покажете?
– Да, ей ещё рановато! (Смеётся.) А для меня этот фильм – колоссальный опыт, я впервые снялся в большой драматической роли. Много лет ждал сценария, который помог бы выпустить из меня всё, что так долго копилось. И если рассматривать жизнь как казино, то «Камнем» я поставил всё, что у меня есть, на восемь, чёрное. От него будут зависеть мои следующие пять лет. Это судьбоносный для меня фильм, с ним моё творчество пошло немного в другую сторону – туда, куда я ещё не ходил. Сегодня мне нравится кино, которое показывает, что происходит внутри.



– И теперь вас будет можно чаще увидеть в кино, чем на телеэкране?
– Да, ящик Пандоры открылся, у меня теперь большие планы. Но я не хочу браться за всё то, что предлагают, моя задача – точно попадать в эмоции людей. Считаю, что в год могу качественно сделать два-три проекта, а больше и не надо. Сейчас вместе с режиссёром Игорем Волошиным пишу свой первый киносценарий. Работа шла целое лето и всю осень, первый вариант, ещё сырой, без диалогов, я показал жене Юле. Ей понравилось.

– Во всём советуетесь с женой?
– Я всегда прислушиваюсь к её мнению, особенно когда надо принимать серьёзные решения, браться за какой-то проект. Она обязательно всё читает, и после этого мы обсуждаем. Юля – мой самый большой критик, самый строгий судья. Кстати, она меня тяжело воспринимает на экране. Признаётся, что не может принять меня в фильме «Камень», потому что мой герой человек очень жёсткий, а я в жизни не такой и ей надо время, чтобы привыкнуть ко мне «драматическому». Не знаю, получится ли это у неё когда-нибудь.

– Юлию можно понять. Для зрителей вы тоже совершенно неожиданно от комедийных ролей перешли к драматическим. И первая такая роль была в фильме «Бедуин», где вы сыграли врача умирающей девочки.
– Сначала я отказался играть в «Бедуине», считая своё участие в нём некоей провокацией. Но Игорь Волошин убедил меня, что там есть роль, с которой я справлюсь. Сценарий я получил в первый день отдыха, до которого буквально дополз в ужасном психическом и физическом состоянии. История умирающей от лейкемии девочки настолько меня пробила, что я два часа провёл в закрытой комнате – ревел. В тот момент я переживал сильный стресс, связанный с одним онкологическим больным, ребёнком. Он не был моим родственником, просто посторонний мальчик, от которого мне однажды передали письмо, где было написано: «Вы мой кумир, мечтаю с вами встретиться». И я поехал к нему в больницу, потом стал навещать. Он писал мне письма, готовил к моему приходу рисунки. А за полгода до того, как я получил сценарий «Бедуина», его не стало. Прочитанное легло на мои переживания – я всё ещё находился внутри той истории… (Задумался.)

– Сергей, а как вам удаётся отключаться от переживаний? Где и как вы восстанавливаетесь?
– Я приезжаю в Кировскую область, в городок Зуевка, где живут Юлины родители. Мне там невероятно комфортно, отдыхаю душой, набираюсь сил. Я это называю «заземление». Ни с чем не сравнимые ощущения, когда едешь в тонированной «восьмёрке» по пашне, а из колонок звучит русский рок, или собираешь червей для рыбалки, а потом пять часов проводишь на реке. А вечером идёшь в сельпо, покупаешь селёдку в железной банке, в рассоле. А когда общаешься с людьми, видишь, какие глаза у человека, который возвращается домой после двенадцатичасового рабочего дня и получает восемь тысяч рублей.
А ещё регулярно езжу в родной Екатеринбург, где живут родители, брат. Вообще испытываю большую тягу к уральцам, мне кажется, они отличаются от других. Понятно, что хороший человек – он и в Бельгии хороший человек, но что-то есть такое в наших уральцах. Жители Перми, Челябинска, Екатеринбурга, Тюмени обладают какими-то позитивными странностями, это заметно по тому, как они думают, изъясняются. Мне периодически этого сильно не хватает в Москве.



– Кстати, о Москве. Вы переехали сюда шесть лет назад. А помните, как проходил переезд?
– Как сейчас! (Смеётся.) Вообще-то никогда не мечтал перебраться в Москву на пэ эм жэ. Но когда стало ясно, что регулярно летать из столицы, где много работы, в Екатеринбург, где семья, уже невозможно, на семейном совете приняли решение собирать вещи. И в День всех влюблённых в 2005 году мы с Юлькой перебрались сюда. Когда в аэропорту взвешивали наши клетчатые сумки, такие, как у челночников, вышло, что они весят 66 килограммов 600 граммов. Три шестёрки! Работники авиакомпании нам посоветовали: «Ребята, вы уж что-нибудь либо достаньте, либо доложите». Смешно было.
Москва нас сразу не приняла – наш самолёт из-за метели сначала сел в Петербурге. А когда мы, наконец, прилетели, была уже ночь. Едем по столице и даже не знаем, куда, – Сеня Слепаков помог снять квартиру, в которой мы в результате прожили почти четыре года. С утра проснулись, смотрим в окно – непонятно даже, где мы, куда идти? А в доме ничего нет – ни ложек, ни кастрюль, только реклама пиццы на столе, оставленная предыдущими квартиросъёмщиками. Помню, заказали мы пиццу и томатный сок.
А потом я поехал в офис, а Юля пошла в магазин, который от нас в получасе ходьбы, за кухонной утварью. Нагрузила полную тележку, истратила все деньги до копейки, так что на такси уже не хватило. И она со слезами на глазах тащила тяжёлые пакеты с покупками до дома, а там разрыдалась. Помню, прихожу с работы ночью, смотрю – она на окне сидит, свёклой натёрла щёки, кокошник на голове. Думаю, блин, как её жалко!

– К чему в Москве пришлось дольше всего привыкать?
– Пожалуй, к необязательности. Первый год получился очень эффективным, я неплохо зарабатывал и никогда не отказывал, если просили в долг. Только вот долги никто не отдавал, что мне, человеку с Урала, где принято отвечать за свои слова, было странно. А тут как-то всё просто: «Серёга, можешь по дружбе сто долларов одолжить? Через месяц отдам!» И потом люди пропадали, трубки не брали. У меня сначала был список этих людей, но когда пошёл второй листок, я его выбросил. Впрочем, мне до сих пор трудно отказывать людям. Когда у меня есть возможность, стыдно человеку сказать «нет». Этим многие пользуются.

– Наверное, так отсеялось немало «друзей»?
– У меня вообще друзей немного. И, хотя я человек публичной профессии, людей, с которыми поддерживаю дружеские отношения, можно по пальцам пересчитать – мне больше не надо. Большинство из них – родственники, как, например, мой брат, с которым я делю все свои эмоции. У нас также есть друзья в Москве, обычные люди, в определённый период очень сильно и абсолютно бескорыстно нас поддержавшие. Мы с ними зацепились по жизни, так что теперь есть с кем разделить и радость, и горе. Все, кого я называю друзьями, появились тогда, когда в моей жизни всё было намного сложнее и непонятнее. Новых же не появляется вообще.



– Сергей, а как сами себя оцениваете? Вы сильно изменились за то время, как из выпускника Уральского железнодорожного института превратились в столичного жителя и одного из самых популярных телеведущих и актёров страны?
– Да не сказал бы. Я стараюсь делать всё, чтобы не ставить себя выше других людей, ведь зазвездиться в нашей профессии несложно. Просто когда один выходишь на сцену, на тебя смотрят пять тысяч зрителей, аплодируют тебе, в какой-то момент возникает мысль, что ты избранный и чем-то выделяешься. Эту мысль надо гнать всеми возможными способами. Признаюсь, больше всего боюсь, что не смогу понять, когда поставлю себя выше других и стану как-то иначе к себе относиться.
Если же говорить о моих человеческих качествах, то мне кажется, я стал спокойнее и теперь более ответственно отношусь к семье. Потому что четырнадцать лет назад был совершенно безбашенным – мог с поезда спрыгнуть, на спор побрить одну ногу, ради прикола прыгнуть со второго этажа. Главное –  адреналин, новые ощущения! И сейчас я порой испытываю ностальгию по тому ветру в голове. Иногда кажется, что в моей жизни просто нет выбора и всё уже определено на долгие годы вперёд.
Но, если задуматься, наверное, вру себе, когда говорю, что выбора нет. Он есть, просто в жизни появилось очень много всяких обязательств, моральных, материальных. И хотелось бы работать вахтовым методом: два месяца поработал, потом два месяца отдохнул. Но, увы, такого отдыха нет, а из-за этого и возникает желание «ветра в голове». С другой стороны, хорошо, что много работы. Боюсь одного – пропустить момент, когда количество будет отражаться на её качестве.

– Много работы может отражаться не только на её качестве, но и на семье. Вас дома-то хоть видят?
– Года полтора назад мог честно ответить – практически нет. Но последние полгода решил, что это не дело, когда с женой встречаешься, дай бог, по выходным и только из её рассказов узнаёшь, как растёт твой ребёнок. И я стал пересматривать свой график. Теперь моё обязательное условие для самого себя – как можно чаще бывать с семьёй, ездить с женой и дочкой на отдых. И прошлым летом впервые за последние лет пять мы полтора месяца провели вместе. Такое ни за какие деньги не продаётся. А после я отказался и от работы в Новый год, хотя шесть лет в этот праздник постоянно вкалывал, и он для меня проходил абсолютно без эмоций: в пять утра возвращался домой, выпивал сто граммов и ложился спать. А на следующий день открывал холодильник и смотрел, что из салатов осталось. Семья с этим уже смирилась. Но тут я преподнёс сюрприз и не ушёл из дома.

– Наверное, больше всего этому радовалась ваша трёхлетняя дочка Настя, которая ни разу не отмечала Новый год с папой. А в кого она пошла характером? Вы как-то рассказывали, что в детстве были активным ребёнком, не давали родителям и часу спокойно посидеть.
– Если я когда-то считал себя энергичным и хулиганистым, то с рождением Насти понял, что эти слова значат на самом деле! Перед дочкой я снимаю шляпу, потому что она – хулиганка в десятой степени. (Смеётся.) Ни у кого не видел таких безумно энергичных и эмоциональных детей, не знающих ни секунды покоя. Она крутит-вертит огромным количеством людей. Все, кто рядом, заняты только ею. И я невероятно благодарен жене за терпение, потому что большую часть времени она проводит именно с Настей. А мной дочка помыкает как хочет – тут-то и выяснилось, что я очень мягкий отец. Что бы она ни натворила, стоит ей пролепетать «Папа, я тебя люблю», как всё ей прощаю. В конце концов, мы с ней очень похожи, даже родились в один день!