Обедая каждый день с семьёй в словенских кафе и ресторанчиках, я с удивлением заметил, что наша чудо-дочка совершенно не умеет вести себя за столом. Все дети как дети: едят ложками, сидят с чистенькими мордашками и не рыпаются. И только моё чадо всякий раз оказывается с ног до головы облито соками и испачкано кетчупом. На чистом платье неизменно красуется пятно от йогурта, а вилки, корзинки с хлебом и стеклянная посуда летают вокруг стола и валятся на пол в хаотическом порядке. Причём гораздо быстрее, чем я успеваю их поймать. У педагогов это, кажется, называется «подвижный ребёнок», но в моём понимании – «хрюша обыкновенная».

Я плотно занялся воспитанием дочери и три дня кряду объяснял, показывал, уговаривал, сердился, угрожал, подкупал. Короче, из кожи вон лез и всё-таки добился своего. Дочь перестала беситься за обедом, начала держать вилку зубьями вниз и выходить из-за стола более-менее в том же виде, в каком за него садилась. Но это давалось тяжело и ей, и нам с женой. Поэтому мы очень обрадовались случаю спуститься в ресторан и спокойно пообедать, пока наша маленькая бестия спала сладким дневным сном.

На террасе перед венецианской виллой стояли низкие столики, мягкие кресла под зонтиками, с террасы открывался дивный вид на Пиранский залив и полуостров Истрия. В море медленно шла под парусом белоснежная яхта, где-то тихо играла приятная итальянская музыка.

Вдохнув полной грудью, я решил, что сегодня непременно хочу отобедать креветками под лимонным соусом, дабы сполна ощутить средиземноморский колорит. Ну и заказал. Немного поиздевался над женой, которая не понимала всей прелести происходившего и не стремилась к единению с атмосферой древних словенцев, а потому по-московски заказала себе скромный кусок мяса с жареной картошкой.

Пока мы спорили о тонкостях местной кухни, из дверей ресторана показался официант. Персонаж, надо сказать, весьма колоритный – маленький, толстый и такой важный, будто он и не официант вовсе, а статский советник на тайном задании. И нёс этот советник блюдо, на котором лежали животные, мною никогда не виданные: красные, страшные, с длинными лапами и клешнями, каждое размером с кошку. Шесть штук.

И только когда блюдо было воздвигнуто перед моим носом, а советник молча важно поклонился и прошествовал дальше, я понял, что это были мои креветки. Пахли животные приятно – очень, я бы сказал, по-средиземноморски. И выглядели аппетитно. Проблема в том, что они с ног до головы были закованы в прочные хитиновые панцири, а гад советник принёс мне к ним только вилку и столовый нож. И как доставать этих тварей из брони – для меня было совершенно не очевидно.

Не меньше я был деморализован и самим фактом появления этого блюда: в моём понимании креветки – это фигулины размером с мизинец, которые весь вечер можно щёлкать как семечки под хорошее кино. Но я никак не ожидал, что словом «шримп» в Словении называют лобстеров! Кстати, о кино: в фильмах про красивую жизнь я много раз видел, как буржуям подают эту хрень, но ни разу не видел, как они потом её едят.

Единственное, что знал – для разделки омаров, лобстеров и прочей морской хитиновой живности существует специальный столовый прибор. Но как он выглядит, а тем более как называется по-английски, я не знал. Так что у меня не оставалось иного выхода, кроме как расправиться с изысканным средиземноморским блюдом подручными средствами.

Для начала я ткнул лобстера вилкой. Это всё равно что ткнуть куском проволоки в солдатскую каску. И звук примерно такой же. Стальная вилка угрожающе спружинила, а креветке хоть бы хны. Я не отчаялся: в запасе ещё оставался нож. Поборов секундное сомнение, прижал голову красной гадины вилкой и уверенно резанул ножом по спине.

Пожалуй, даже слишком уверенно, потому что круглый столовый ножик мгновенно скользнул с гладкого панциря и резанул по фарфоровой тарелке с таким визгом, что мирно обедавшие граждане разом подпрыгнули на стульях и уставились на меня. С удивлением смотрела пожилая итальянская пара за соседним столиком: старичок уронил кусок мяса в мисочку с чесночным соусом и нервно сглотнул, а старушка взялась за сердце.

Я почувствовал, что у меня покраснели уши. Жена поспешила доесть своё блюдо и, давясь от смеха, ретировалась в отель. Я остался один на один с гигантскими креветками, грозными посетителями ресторана, нервными итальянскими старичками и важным статским советником, который стоял в дверях виллы и даже не пытался мне помочь. Просто смотрел куда-то поверх меня.

Время тянулось невыносимо долго. Я перепробовал всё: пилил, кромсал, ковырял твердокаменные панцири вилкой, пытался грызть зубами и высасывать содержимое через креветочную попу. Вспотел. Посетители ресторана косились на меня – такой забавы они в своей тихой деревушке давно уже не видели, и понятно, что разговоров им хватит надолго.

Через двадцать минут мне удалось отделить клешни от всего остального. Я начал злиться: был голоден, еда не поддавалась, а на меня все смотрели. Нужно что-то делать. Но что и как - непонятно. В конце концов, я не выдержал, схватил проклятущую креветку одной рукой за голову, другой – за хвост и рванул что было сил.

Лобстер разорвался неожиданно легко. Настолько неожиданно, что моя правая рука с хвостом вышибла со стола на каменные плиты стеклянную сахарницу, а левая так резко рванулась в противоположную сторону, что не удержала скользкую хитиновую голову, и та, описав в воздухе изящный пируэт, плюхнулась аккурат в мисочку с чесночным соусом на столе нервных итальянских старичков.

– Ночна мора (кошмар), – прошептал кто-то по-словенски.
– Сельваджо (дикарь), – сказал кто-то по-итальянски.

Старушка икнула и закатила глаза. Одну руку она прижала к сердцу, а второй принялась что-то судорожно нащупывать в сумочке. «Либо валидол, либо пистолет», – подумал я. Старичок, крякнув, замер в нелепой позе: он не мог открыть глаза и пошевелиться, потому что по его лицу, груди и шее стекал чесночный соус.

Статский советник, мигом преобразившись в коллежского регистратора, с видом побитой собаки завертелся вокруг пожилой пары, пытаясь оттереть кружевной венецианской салфеткой злосчастную подливку с лиц и одежды старичков. Видимо, это были очень старые и очень добрые клиенты заведения. Его коллега в этот момент метался по террасе со шваброй и совком, сгребая в кучу осколки сахарницы. Я сказал: «Ай’м сорри», – и улыбнулся такой милой и располагающей улыбкой, на какую только был способен в тот момент. Клиенты ресторана потянулись к выходу.

У каждого в жизни, наверное, случались моменты, когда даже провалиться сквозь землю – не лучший выход: лучше было бы вообще никогда не рождаться. Лицо моё стало цвета варёных креветок с оттенком лимонного соуса, уши пылали жаром, а левый глаз начал подёргиваться. Но Рубикон уже пройден: отступать некуда, поэтому я зажмурил глаза и изо всех сил ударил торцом стальной вилки по твёрдой, как камень, клешне. Она хлопнула, треснула и взорвалась сотней маленьких, острых, как бритва, осколков. Хлопья креветочного мяса розовой позёмкой усыпали скатерть и античные плиты древней террасы.

Тут уже даже статский советник, всё ещё пытавшийся очистить несчастного старичка, и его коллега со шваброй посмотрели на меня с таким умоляющим выражением, что я понял: битва проиграна, мы разбиты и надо отступать. Взял тарелку, ещё раз извинился и виновато поплёлся в номер. Чем всё кончилось для старичков, не знаю, но больше я их в этом ресторане не видел.

Дочка уже проснулась и радостно лопала йогурт. При этом она пела песню про «три счастья или три несчастья там, впереди» и в такт размахивала чайной ложкой. Капли йогурта разлетались в разные стороны. Я открыл было рот, но в этот момент из моих волос на пол посыпались застрявшие осколки креветочной клешни. Я не сделал дочери замечания. И вообще перестал воспитывать её за столом – как-то погрузился в себя.

А креветок я вечером разделал: вспомнил, что у меня в багажнике есть пассатижи. Пять минут – и всего делов. Съел без удовольствия. Не очень я как-то теперь к морепродуктам.