Пионерский лагерь в предгорьях Тянь-Шаня. Мне восемь лет, я в самом младшем отряде, который располагается в огромной палатке, как теперь понимаю, армейской. Палатка эта – предмет зависти всего лагеря, остальные живут в обычных деревянных корпусах. Почему нас, малышей, разместили в столь некомфортном помещении, непонятно. Но мы были в полном восторге.

Мощный столб посередине палатки, на нём висит несколько электрических лампочек. Деревянный настил, железные кровати, тумбочки, на каждой стоит букет цветов, спинки кроватей увешаны бусами. Мы их делали сами из семян растения, которое, кажется, называется дурман. Это такие четырёхкамерные коробочки, наполненные мелкими блестящими семечками. Цвет – от чёрного до красного. Чтобы нанизать их на нитку, требовалась очень тоненькая иголочка. Те ребята, что приехали в лагерь не в первый раз, привезли с собой такие иголки, чем необыкновенно повысили свой статус. Создание бус – процесс кропотливый, длительный, а иголки были в большом дефиците.

Днём полог палатки с теневой стороны полностью поднимался, и во время полуденного сна мы оказывались практически на улице. Пение птиц, лёгкий, нежный ветерок, аромат цветов убаюкивали нас. Многообразие цветов поражало, можно было собрать охапку и не найти двух одинаковых.

На ночь палатку закрывали со всех сторон, проникнуть можно было только через вход. С улицы она смотрелась очень привлекательно со своими светящимися окошками, а внутри создавалось ощущение необыкновенного уюта. Зато когда гасили свет, загадочно покачивавшиеся стены и потолок навевали ощущение сладкого ужаса, особенно после страшилок, без которых не обходилась ни одна ночь.

В следующем году палатки уже не было, нас поселили в просторном корпусе. Появилось удобство, но исчезло волшебство.

Пионерский лагерь располагался на широкой террасе, вниз уходил обрыв, по дну ущелья протекала шумная горная речка. Вверху относительно пологий склон был покрыт густым лесом из деревьев грецкого ореха и диких яблонь. Вкус у яблок был весьма разнообразный, от кисло-горького до медового, с дивным ароматом. Вкуснее этих яблок я никогда не пробовала. Орехи созревали в сентябре, и полакомиться ими нам не удавалось.

Как-то в одном документальном фильме «очевидцы» рассказывали, какое ужасное питание было в пионерских лагерях СССР. Подлая, наглая клевета. У меня дома так вкусно не готовили. С таким хлебом не надо никаких пирожных. Борщи, супы, гуляши, манты, даже банальная манная каша – всё было необыкновенно вкусно. Потом наша соседка, работавшая поваром в этом лагере, рассказывала, какой там был контроль, готовили исключительно на сливочном масле. Через день в обед нам давали полстакана кумыса, и мы, полупьяные, едва добирались до кроватей. Это сейчас я знаю, что в кумысе есть алкоголь, а тогда считалось, что детям этот кисломолочный напиток очень полезен.

Купались мы в горной речке, вода была настолько холодная, что от неё ломило зубы. Да-да, можно было встать на колени и напиться прямо из речки. В небольшой заводи явно искусственного происхождения вода почти не прогревалась. Никто не стоял над нами со свистком, купались сколько хотели. Потом грелись, лёжа на огромных валунах, и никто не простывал. Я и сейчас воспринимаю это как чудо.

К речке мы спускались по тропинке, вившейся серпантином. Был ещё один спуск, вернее подъём, так как спуститься в том месте практически невозможно из-за крутизны. Этот подъём выводил прямо к нашей кухне. Я поднималась по-обезьяньи, цепляясь за корни и ветки кустов.

Рядом с кухней над обрывом нависало огромное дерево. Манило меня к нему непреодолимо, но оно было как заколдованное, со стороны кухни я его не видела. Пробралась к нему только на второй год, пришлось продираться сквозь густые заросли шиповника и барбариса. Дерево наклонялось к пропасти и нависало над ней. Старый орех с широким изогнутым стволом, корявыми ветвями. Забираться на него было легко, как по лестнице, и сидеть удобно, почти как в кресле.

Какой же сказочный мир открывался отсюда! Подо мной шумела горная речка, на той стороне ущелья располагалось небольшое селение. Стена ущелья, дорога, вьющаяся по краю, горы, покрытые лесом, а вдалеке, на фоне яркого, почти синего неба, – снеговые горы с вершинами, сияющими такой белизной, что на них больно смотреть.

После завтрака мы убирали территорию, шли в лес ломать ветки для веников. Затем было свободное время. Пользуясь этим, я стала приходить к дереву почти каждый день и сидела, пока горн не начинал трубить «бери ложку, бери хлеб».

О чём я думала, сидя на дереве, – не знаю. Просто впитывала эту необыкновенную красоту. Но время там пролетало фантастически быстро.
В этом лагере я отдыхала четыре года. В последний год, сидя на своём дереве, часто плакала, тоже не знаю почему. Может быть потому, что знала: больше не увижу этих мест – работа отца предполагала очередной переезд. К дереву уже вела едва заметная тропинка. Интересно, это я её протоптала или кто-то обнаружил моё убежище? От всего этого было очень-очень грустно.

Где ты, моё дерево детства, радуешь ли ещё кого-нибудь или свалилось в пропасть?

Я пересмотрела много картинок в интернете с видами гор, пытаясь найти фотографии этих мест. Ничего похожего. Не могла же я одна видеть эту потрясающую красоту!