Круз был чёрным с тонкой белой бабочкой на груди и огромными торчавшими ушами. Домашней собакой он стать так и не смог. Дважды мы на короткое время оставляли его одного, и оба раза нас ждала разодранная обивка входной двери. Не выносила его свободолюбивая дворянская натура одиночества и запертых дверей.

Пока мы были на работе, а дети в школе, Круз вёл свободный образ жизни. Каждого из нас он, появляясь из ниоткуда, встречал на остановке и провожал до подъезда. В квартиру заходил только тогда, когда возвращался последний член семьи. Выходя из автобуса, я всегда искала его глазами, мы приветствовали друг друга радостными возгласами и шли домой. Иногда его не было, я заходила по пути в магазин и, оглядываясь на чей-то возмущённый возглас: «Это чья собака?» – видела его виноватый взгляд. Однажды, обернувшись на такой крик в аптеке, увидела его в ужасном виде: пёс от ушей до хвоста был в грязи, и вонь от него шла ужасная. Как я приводила его в человеческий вид, целая история.

Часто он тихонько шёл следом, никак не проявляя своего присутствия, почти касаясь носом моих пяток. Видимо, это выглядело забавно, и я уже знала: если встречные прохожие мне улыбаются, то за мной идёт Круз. Повернувшись, видела всё тот же виноватый взгляд.

Как-то, сев в автобус, услышала знакомое: «Это чья собака?» Пёс лежал позади моего сиденья. Выгнать его мне никак не удавалось. Мы выходили с ним из автобуса, я снова в него заходила, и Круз запрыгивал за мной на потеху пассажирам. Так продолжалось до тех пор, пока не вмешался водитель автобуса.

Я поражалась, откуда Круз знал, когда можно проявить себя, а когда нет. И как можно было незаметно прошмыгнуть в дверь магазина?

Вечером Круз заходил в квартиру с последним членом семьи. Все остальные, включая и нашу кошку Ксюшу, выходили в прихожую встречать его. Радостно поприветствовав всех, лизнув в морду Ксюшу, которая благожелательно принимала его фамильярность, он шёл на кухню. Там его ждала огромная миска с едой. Но первой к миске подходила Ксюша.

Это была приблудная пушистая красавица, которая тоже появилась у нас неожиданно. Как-то открываю дверь квартиры, на пороге сидит котёнок. Неспешно заходит в дом без приглашения и остаётся у нас жить.

Так вот, Ксюша медленно обнюхивала еду, выбирала лучшие кусочки, нехотя ела. Круз терпеливо сидел рядом, судорожно сглатывая слюну. Наконец, Ксюша, брезгливо отряхивая лапки, отходила от миски. Круз ел быстро, но не жадно, с благодарностью поглядывая на меня.

Потом я с ним вела душевную беседу, спрашивала, как он провёл день, сама же за него отвечала. Круз сидел, неотрывно глядя мне в глаза, и в его взгляде светились такая любовь и преданность, что к горлу подступал комок. Ах, собаки! И за что вы только нас, недостойных, так любите?

На ночь Круз оставался дома нечасто. Садился перед дверью и тихонько поскуливал, я открывала дверь, и он убегал по своим важным собачьим делам. В то время в подъезде домофона не было, и он мог свободно заходить и выходить. Знал, когда надо дверь толкать, а когда тянуть на себя. Иногда среди ночи я подходила к двери и, заглянув в глазок, видела мелькнувший собачий хвост. Круз с блаженством растягивался на коврике в прихожей, а я шла спать с чувством умиротворения. Многим, наверное, знакомо это чувство тихого счастья, когда вся семья в сборе и всё хорошо.

Как-то в дверь позвонил мужчина и пожаловался, что наш пёс облаивает его дочь, а она очень боится собак, попросил не выпускать Круза одного. Я объяснила, что полностью контролировать нашу собаку не могу. Вероятно, в этом моя трагическая ошибка. Я не могла понять, как наш добрейший пёс мог облаять ребёнка. Потом уже стала замечать, что это была очень капризная и истеричная девочка. Но до поры до времени всё шло хорошо.

Однажды я шла с воскресного дежурства, было около девяти часов вечера, на улицах пустынно и темно. Я решила срезать дорогу, пройти через пустырь. Навстречу мне – два молодых человека. Разминувшись с ними, я продолжила путь и вдруг услышала их голоса. Слов не разобрать, но в зимнем воздухе отчётливо различался приглушённый, нехороший такой говорок. Я оглянулась, эти двое остановились и что-то обсуждали, глядя на меня. Пошли в мою сторону.

Меня охватило чувство тошнотворной безысходности. До ближайших домов далеко, да и подъезды смотрят в другую сторону, до дороги ещё дальше. Пару месяцев назад с меня приблизительно в этом же месте сорвали меховую шапку. Время-то бандитское – девяностые. А сейчас на мне была вязаная шапочка, дешёвое пальтишко, деньги в сумке отсутствовали. Бандитам только и останется, что прибить меня с досады.

И вдруг я услышала радостный лай – навстречу бежал мой Круз. Я присела, обнимая собаку, и через плечо посмотрела на тех двоих. Они остановились, постояли и затем, повернувшись, пошли прочь.

…Не уберегли мы нашего Круза. Как-то его не было около суток, а это на него не похоже. Пришёл поздно вечером, есть не стал. Было видно, что нездоров, но мы не стали бить тревогу – никаких внешних повреждений. До сих пор не могу простить себе эту беспечность, вероятно, его можно было спасти. К утру нашего пса не стало.

Соседи говорили, что, по признакам, ему, возможно, бросили мясо, нашпигованное иголками, и, скорее всего, это сделали родители той девочки. Я не запомнила её отца, и, наверное, это хорошо. Что, если он не виноват, а я бы смотрела на него как на негодяя?

Ещё очень-очень долго я ловила себя на том, что осматриваюсь по сторонам в надежде увидеть своего Круза.