– Максим, недавно вы снялись в детективной драме «Консультант» для телеканала НТВ. Играете следователя, расследующего жестокие убийства в маленьком городке. Что можете рассказать об этом фильме?
– Мой персонаж Олег Брагин живёт на две семьи. И вот, пребывая во внутреннем раздрае, в печальной атмосфере времени и города, он ещё должен найти серийного убийцу. Ищет он его в паре с психологом Ярославом Широковым, которого играет Кирилл Кяро – талантливый артист, замечательный партнёр, интереснейший человек и мой друг.

– А когда вы подружились с Кириллом?
– На сериале «Ликвидация», где мой персонаж убил его персонажа. (Улыбается.) Есть такой закон: мы играем так, как играют наши партнёры, и если партнёр хороший, то и самому играть проще. В случае с Кириллом это стопроцентно подтверждается.

– Чем вас заинтересовал фильм «Консультант»?
– Его действие разворачивается в девяностые годы, это не просто время, а целая эпоха. Всегда интересно окунуться во что-то иное, чем играть то, что можно увидеть в окне.

– Девяностые годы многие россияне запомнили как малоприятный период.
– Он таким и был – окаянным, смутным. Мрачнейшее время распада Советского Союза, довольно унылое состояние русских душ, совершенно неизвестное будущее, прошлое, катящееся в пропасть вместе с людьми, их терзаниями, любовями, надеждами… Но с другой стороны, это была яркая эпоха. Знаете, на кладбищах встречаются памятники, на которых изображены парни в куртках «пилот», с барсетками и радиотелефонами. Вообще играть бандита девяностых мне было бы проще, чем следователя, потому что о бандитах я знаю гораздо больше, чем о прокуратуре. (Улыбается.)

– Как вы жили в то непростое время?
– Я был студентом Школы-студии МХАТ, счастливым и голодным. Все боролись с голодом по-разному: кто-то питался интеллектуальной пищей, но мне таковой не всегда хватало, поэтому я смотрел по сторонам и думал, где бы заработать. Пробовал и грузчиком, и сторожем, но в какой-то момент понял, что закон нарушать интереснее. В те времена ещё существовала неотменённая статья уголовного кодекса «Нарушение правил о валютных операциях», по которой легко было сесть. Но она очень помогала мне справляться с голодной студенческой жизнью – недаром же эту статью называли «кормилица».



– Тогда многие вставали на путь криминала… Читала, что у вас много шрамов. Некоторые из них родом из девяностых?
– Встать на путь криминала – дело серьёзное и обязывающее, это не каждому под силу, но в неприятных ситуациях я оказывался. Бог миловал, вот сегодня даю интервью. Девяностые оставили на память много дырок и вмятин в моей шкуре, шрамов на теле и душе. Глуп был. (Улыбается.)

– А первый свой серьёзный шрам из детства помните?
– В третьем классе я шёл по городу Одессе в школу, наступил на доску от ящика с торчавшим из неё гвоздём и пробил палец насквозь… Я был сыном бедных артистов, которые получали сто рублей, а жил при этом в Одессе и ходил в детский сад, в которой ходили дети моряков. У них было много жевательной резинки, иностранных машинок, игрушечных индейцев, ковбоев и викингов. У меня ничего этого не было, поэтому – каюсь, грешен – игрушки я у них отбирал. Простите меня, друзья! (Улыбается.)

– А какие у вас были любимые игрушки?
– Я пропадал в реквизиторском цехе Одесского театра имени Иванова, где можно было найти старинные деньги, модели сабель, мечей, пистолетов, автоматов. Они и становились моими игрушками.

– И вам разрешали всё это брать?
– Конечно, ведь я там практически жил! Особенно мне нравилось коротать время в женских гримёрках. Но, к моему сожалению, настал момент, когда актрисы начали замечать, что я уже не совсем ребёнок, и просили отвернуться или выйти.

– И что же вы, отворачивались?
– Я был послушным ребёнком.

– Читала, вы были очень близки со своим отцом Георгием Дроздом, народным артистом Украины.
– Папу я похоронил полтора года назад. К сожалению, так и не задал ему самых важных вопросов, не получил от него самых важных ответов. Сейчас я бы с удовольствием с ним поговорил, посоветовался по многим вопросам…

– Профессиональным?
– Ну что вы, не только. Я бы поговорил с ним обо всём: и о профессии, и о жизни, и о воспитании детей.

– Сомневаетесь, что правильно воспитываете своих детей?
– Я вообще сомневающийся человек. Тяжело принимаю решения, тяжело иду на контакт, тяжело расстаюсь с близкими людьми.

– И как выходите из положения?
– Мозг даёт установки: меньше говори, больше молчи, старайся слушать, от этого будет хорошо и тебе, и окружающим.

– Как отец учил вас быть мужчиной, а не мальчиком? Подавал личный пример?
– Он не учил, я просто был рядом и смотрел. Отец очень собранно жил, бегал кроссы, ходил в спортзал – я таскался с ним. Видел, как много он читал, и тоже пытался. К счастью, в моём возрасте в то время других развлечений, кроме книг, практически не было. Это у современных детей огромный выбор – подростки зависают в своих гаджетах, у них перестаёт работать фантазия. Мне кажется, они деградируют, но, может быть, это просто начало другой эпохи.

– Можете вспомнить момент, когда с восхищением смотрели на своего отца, делавшего какое-то дело?
– Вместе со всем зрительным залом я с восхищением смотрел, что он делает на сцене, как играет. Я так не могу до сих пор. Больше всего меня в нём поражало, что он выпускал спектакли незаметно. Дома не было никаких разговоров на эту тему, нервотрёпок. Папа тихо сидел в репетиционном зале и работал над ролью, а потом – бац! – и получалась бомба. Внешне всё было очень скромно, а в результате творчески богато. У него был очень яркий период в Русском театре в Риге, там играли пьесы, которые не разрешали ставить в Москве и Ленинграде. Папа первым сыграл «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи, «Ночные забавы» Виктора Мережко, «Что случилось в зоопарке?» Эдварда Олби.

– Он был таким смелым?
– Смелым был худрук театра, а папа в его талантливых руках оказался очень хорошим исполнителем. Хотя, конечно, отец выбирал, что играть; он был мастером такого уровня, что мог себе это позволить.

– А вы можете выбирать материал, который кажется вам достойным?
– Сейчас такое время, когда, с одной стороны, рынок большой, а с другой – качественной продукции очень мало. Поэтому поучаствовать в хорошем продюсерском проекте – всегда счастье и удача. Хотя, надо сказать, свои лучшие сцены я сыграл в сериалах, которые не на слуху, и вряд ли их кто-нибудь увидит. Есть в моей жизни сцен двадцать, за которые мне не стыдно.

– Актёрский талант передался вам не только от отца, но и от мамы, тоже актрисы. Она до сих пор выходит на сцену?
– В какой-то момент мама попрощалась с профессией, причём в довольно категорической форме, обвинив её в суетности и греховности. Она очень верующая, большую часть времени проводит в посте и молитве. Наверное, это огромное счастье, когда в роду есть человек, который так много молится за близких. Спасибо тебе, мама.

– А вы верующий?
– Я верующий воцерковлённый человек. Все мои дети, естественно, крещёные. Правда, они бывают очень недовольны, когда я по воскресеньям заставляю их идти на службу. (Улыбается.)

– А сами в церковь ходите?
– Стараюсь находить время, потому что только это и поддерживает.



– Одно время вы были в храме послушником…
– В тридцатилетнем – кризисном – возрасте я уехал в монастырь под Киевом, послушать себя. И мне так понравилось, что провёл там полгода в качестве послушника; мыл полы, наводил порядок в храме. Потом у меня было послушание в столовой: месил тесто для хлеба, это довольно тяжёлый физический труд. На клиросе был мужской хор – настоятель культивировал хоровое пение. Однажды он мне сказал: «Ты же на артиста учился? Так иди пой». Но певец я бездарный, так что с клироса меня выгнали через три минуты. (Улыбается.)

– Если вам было так комфортно в храме, почему ушли?
– Потому что всё однажды заканчивается.

– Например, детство… Чем было наполнено ваше?
– В городе в свободное время я очень много читал. А летом, когда гостил у бабушки, работал в огороде и играл с дядей карты. У дяди за плечами был не один срок – он рассказывал, что на зоне не расставался с карточной колодой.

– Из вашего дяди вышел хороший учитель?
– Ну, если бы я сейчас сел где-нибудь в переходе, то свои три рубля выиграл бы – в сику, буру, терц и деберц. В буре подтасовывал колоду под третий ход, умел зарядить её под третью раздачу. Много чего было.

– Как, простите?
– Те, кто знает, о чём я говорю, поймут. (Улыбается.)

– Но как мальчик из интеллигентной семьи умудрился пройти такие необычные «университеты»?
– Может, всё дело в подростковой романтике. В моей семье было очень много интеллектуалов, а мне, вероятно, не хватало какой-то босяцкой жизни, непреодолимо туда тянуло.

– А почему вы решили заняться боксом?
– Классе в пятом меня кто-то обидел, и вот эта затаённая обида заставила надеть боксёрские перчатки. А в шестом классе я уже постоянно участвовал в драках на школьном дворе во время большой перемены.

– За что дрались?
– Да за всё. Задел кто-нибудь плечом в коридоре… Или за место в раздевалке перед физкультурой, за возможность проводить понравившуюся девочку домой. И вообще – просто дрались. Мне кажется, это нормально для подростков.

– Сейчас, когда вы много снимаетесь в детективах, спортивное прошлое помогает? Трюковые сцены сами выполняете?
– Иногда хочется всё сделать самому. И не ради спортивного удовольствия. Ведь если трюк вместо артиста выполняет дублёр, потом при монтаже сложнее собрать сцену. К тому же, мне кажется, она получится менее качественной. Всё-таки я считаю, если артист играет боксёра, он должен быть чуть-чуть боксёром; если хулигана – хулиганом, если шахматиста – то хотя бы немного играть в шахматы.

– Следуя этой логике, вам время от времени приходится учиться чему-то новому, чего не умеете, чтобы в кадре выглядеть убедительным.
– У меня есть один косяк – плохо вожу машину. Так уж вышло, что меня всю жизнь возили, а когда наконец у самого появилось желание сесть за руль, оно очень быстро пропало.

– Не вдохновило?
– Вдохновило бы, если бы Москва ехала, а не стояла. Не люблю находиться в статике.

– Но на съёмочной площадке, как понимаю, сесть за руль всё же пришлось.
– Это был интересный опыт. Минувшим летом я практически освоил механическую коробку передач, разъезжая на шестой модели «Жигулей». Как раз на съёмках «Консультанта». Жутко нервничал, у меня не получалось. Потому что последней машиной, которую я водил, была армейская БРМ-1К – боевая разведывательная машина, а там всё устроено наоборот: надо резко бросать сцепление и выжимать газ. Но к концу проекта «шестёрка» мне всё же поддалась.

– Значит, у вас нет личного автомобиля?
– Я живу без машины. За ней надо следить, её надо парковать, страховать, мыть – словом, одни проблемы. Да и для здоровья полезнее пройтись пешком.

– Машина – это ещё и дополнительный риск. С появлением в вашей жизни детей, а их у вас четверо, вы стали бережнее к себе относиться?
– Конечно. Стараюсь летать хорошими, проверенными авиакомпаниями. Всматриваюсь в глаза таксиста, который собирается меня везти, – проверяю, в каком он состоянии. Если на съёмочной площадке надо пробежать, что-нибудь перепрыгнуть, то лишний раз всё проверю, чтобы не подвернуть ногу.

– А травмы получали на съёмках?
– Раньше постоянно ходил покоцанный. Например, в сериале «Русский дубль» снимали четыре боя, у меня были партнёры – профессиональные боксёры. Во-первых, снимать бокс тяжело, а во-вторых, это надо уметь делать. На съёмках времени учиться нет, поэтому какие-то фрагменты мы выполняли почти по-настоящему. В результате «прилетало» и мне, и партнёрам. Предплечья были синие, ссадины появились и у спортсменов, и у меня, несмотря на мою неплохую спортивную подготовку. Но я благодарен ребятам за их снисхождение и терпение.

А однажды сломал руку, месяц ходил с лангеткой. Ночью с ней спал, а утром снимал и отправлялся на площадку. Много раз мне доставалось в драках от не очень опытных партнёров. Хотя, надо сказать, мне повезло: я работал с лучшими каскадёрами, они видят драку в целом и снимают её под монтаж, что делает работу намного безопаснее. Но со временем я всё же пришёл к выводу, что безопасность – это хорошо.

– Чем обычно заняты ваши московские вечера? Ведь вы давно живёте в Москве.
– Проверяю уроки сына. (Улыбается.) Егору пятнадцать с половиной, с его мамой мы в разводе, и сын живёт со мной. Я стараюсь общаться с ним так, как в своё время со мной общался мой отец. Служить ему примером – скажем, приобщать к спорту.

– Вы счастливый многодетный отец. Кроме сына, у вас три дочери. Расскажите о них, пожалуйста.
– Старшей, Даше, двадцать четыре года, она окончила психологический факультет Латвийского университета. Маше, средней, тринадцать с половиной, она серьёзно увлекается рисованием, занимается в Академии акварели Андрияки. Софи, моей младшей, шесть с половиной, она пока ходит на плавание и гимнастику. Посмотрим, чем заинтересуется, когда немного подрастёт.

– Что если однажды Софи решит пойти по стопам родителей и захочет стать актрисой?
– Я не буду её ни уговаривать, ни отговаривать. Дети должны проживать свои жизни, и я готов их во всём поддерживать.