«Картошка» – это вовсе не овощ, завезённый к нам во времена новатора Петра Первого, это школа жизни и выживания, через которую проходили все первокурсники нашей страны. Где им, сегодняшним молодым, понять, что такое жить в недостроенном коровнике без отопления, спать на шконках, дождливым осеним утром умываться холодной водой на улице и радоваться горячей миске макарон по-флотски на завтрак, обед и ужин.

Трактор и тракторист, слившись в единый организм, который одновременно грозно рычал мотором и извергал нецензурную брань, шёл по меже, выворачивая из жидкой грязи мелкие катышки картошки. Студенты, перемазанные с ног до головы, держа в руках оцинкованные стальные вёдра, шли следом, рылись в земле и собирали «богатый» урожай. Жирные ошмётки почвы, прилипшие к сапогам, смачно хлюпали и весили больше, чем некоторые студентки. Бурые рабочие рукавицы никто не стирал, за ночь они засыхали, а утром ими надо было крепко поколотить о забор, грязь отваливалась сама.

В любой местности, где трудились первокурсники, всегда было два очага культуры – магазин и клуб. Ассортимент сельпо стабилен: хлеб, водка, вздувшиеся рыбные консервы. А клуб радовал танцами по пятницам и киношкой по субботам. Не знаю, как сейчас, но для семнадцатилетних студентов восьмидесятых этого набора было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя счастливыми, свободными и бесконечно влюблёнными в жизнь. В битвах на картофельных полях сразу становилось ясно, кто есть кто, завязывалась крепкая дружба. Нередко лёгкое романтическое приключение заканчивалось свадьбой, а безудержное веселье до утра «под звон гитары семиструнной» – выбором другой, более творческой профессии.

И у меня тоже была «картошка», правда, она элегантно трансформировалась в «турнепс».

На сборном пункте колонна стареньких автобусов пыхтела и попукивала удушливым газом. Толпа родственников шумно прощалась со своими драгоценными чадами. Бабушка напихала мне в рюкзак все кофты и носки, которые в доме нашлись, от этого он стал круглым, а меня из-под него было почти не видно.

Выяснилось, что наш поток разделили по половому признаку. Мальчики едут что-то там строить под деревню Зюкайку, а девочки отправятся в сторону станции Ферма «на турнепс». Единственным представителем сильного пола в нашем сугубо женском подразделении оказался старшекурсник Верехов, секретарь комсомольской организации факультета.

– Девчата, быстро на построение! – бодренько скомандовал он. – Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими! Мы – комсомольцы, всегда находимся на передовой! И всегда идём рука об руку со старшим братом, Коммунистической партией!
– Козёл, – прозвучало у меня за спиной. Я обернулась.

Среди толпы первокурсников я сразу выделила эту девушку. Высокая и очень красивая, яркая японская курточка, итальянские сапожки на каблучках, да ещё гитара на плече. По тем временам инопланетянка какая-то! Барышня покосилась в мою сторону, но ничего не сказала, а лишь иронично хмыкнула. Из радиорупора грянула песня «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди», а нас погнали в автобусы на посадку.

Ехали мы долго, успели перезнакомиться. Красотка с гитарой сидела в сторонке и сосредоточенно орудовала пилочкой для ногтей.

Когда прибыли, из автобуса я выскочила первой и стремглав понеслась к деревянному ангару, нашему пристанищу на ближайший месяц. Влетев в помещение, охнула и замерла: такое я видела только в кино про концлагеря и ссыльных революционеров. Длинное узкое помещение без окон, и прямо от самых дверей начинаются двухэтажные нары. Мой круглый рюкзак застрял в дверях, за спиной отчаянно возмущались будущие сокурсницы, пройти никто не мог. Наконец чей-то крепкий толчок придал мне ускорение, как пробке из бутылочного горлышка.

– Не боись, малая! Сюда иди! – крупная пергидрольная блондинка подхватила меня под руку и потащила в центр барака. – Снимай быстро свой сидор, наверх кидай, сама лезь и мне помоги!

Будучи слегка в шоке, я безропотно выполняла команды. А остальные девчонки суматошно метались по помещению, галдели и ссорились. Каждая хотела занять самое удобное местечко, но где оно – никто не понимал.

– Сюда смотри. Видишь, что там? – пихнула меня в бок блондинка. – Обогреватель прямо над нами. Единственный на всю эту хазу. Так, нам ещё одна соседка нормальная нужна. Кого возьмём?

У входа, привалившись к косяку, стояла красотка с гитарой и равнодушно наблюдала за всеобщим безумием. Я вытянулась и помахала ей рукой, а она, словно этого и ждала, медленно двинулась в нашу сторону.

– Рита, – представилась она, вытянув длинные ноги на соседнем матрасе. – Третий курс, сослана сюда за уклонение от стройотрядовской повинности. Но хрен им, я и здесь работать не буду!
– Принципиально, за это уважаю, – отозвалась блондинка. – Анохина, с Гайвы (река в Пермском крае. – Ред.). Сыграй, что ли?

Рита ударила по струнам и запела: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла…» А, собственно, что ещё более органично прозвучало бы в этой обстановке?

Родители Риты стояли, так сказать, у руля правящей партии. Поэтому девочка из клана «золотой молодёжи» делала всё возможное, чтоб досадить предкам и режиму. Слушала идеологически вредную музыку, читала самиздат, ловила по радио «Голос Америки» и фарцевала. А ещё яростно ненавидела все слова на букву «К»: коммунизм, комсомол, КПСС.

В семье у Лены Анохиной была своя традиция: там все сидели, и не по разу. Но Лена решила сломать этот порочный круг. Хорошо окончила школу, поступила в медучилище, отработала положенный срок акушеркой, вышла замуж и родила дочку. Попробовала пойти в медицинский, однако не получилось, для простого смертного тогда это было не так-то просто. Но не испугалась, а зашла с рабфака. И вот теперь, будучи уже взрослой женщиной, стала первокурсницей.
А я была где-то посередине, барышня из академической семьи с замашками дворовой шпаны, чем удачно дополняла эту компанию.

На следующее утро нас погнали в поле. Если кто-то не в курсе, что такое турнепс, объясняю: кормовая репа. Едят её коровки и прочая полезная живность. Корнеплод, как правило, крупный, с хорошую дыню, ботва пышная и высокая, по пояс. Технология сбора урожая проста, но внешне очень эффектна. Нас, девчонок, выстроили в линию во всю длину поля и вручили длинные тесаки. Объяснили, что левой рукой надо вырвать репу из земли, а правой рубануть ножом по ботве. Затем корнеплод кинуть в одну сторону, а листья в другую. Дойти до конца бесконечного поля и повернуть обратно, сгребая всё в большие кучи.

– А потом совсем ерунда! – бодро вещал Верехов. – Подъезжают машины, и начинается погрузка. Становитесь в цепочку, передаёте друг другу репки и в кузов их закидываете, как мячики!

Кто пробовал одной левой вытянуть из засохшей глинистой почвы упитанную репу? А с десяти утра до шести вечера махать мачете? Или кидать репы в кузов грузовика? Промахнёшься, не добросишь – она о борт стукнется и подло тебе в голову летит. Как результат – багровые шишки и ссадины на лбу, стёртые в кровь ладони, порубленные пальцы, ноющая боль в спине и руках. И всё это – «облегчённый труд» для девочек.

– Не ныть, не расслабляться! Песню запевай! – поднимал наш боевой дух комсорг Верехов. А по вечерам, когда хотелось только упасть и заснуть, настойчиво созывал на политинформацию.

Рита своё слово сдержала и в поле не вышла. Подмигнула синим глазом повару, презентовала ему несколько пачек сигарет «Мальборо», после чего получила в столовой место на раздаче. А мы с Анохиной – дополнительные порции котлет и компота.

И всё бы ничего, но начались проливные дожди… Зелёная ботва на промозглом ветру колыхалась, как море. Заходишь в неё и чувствуешь – ты точно на море. Потому что уже через полчаса мокрый до самых до трусишек. Но жаловаться нельзя! Надо норму выполнять! Небольшой перерыв на обед, прямо в поле, а потом снова рубишь, собираешь и кидаешь.

Весь наш барак по ночам сморкался, чихал и надсадно кашлял. Анохина сбегала куда-то в деревню и притащила бутыль с мутной жидкостью.

– Девки, кто сможет, эту микстуру внутрь принимайте! – зычно крикнула она. – А кто нет – спины друг другу растирайте!

Следующим утром дождь лил как из ведра. Фантазёр  Верехов раздобыл где-то рулон полиэтилена, порезал его на метровые куски и раздал нам.

– Девочки, обматываете этим себя по пояс и быстренько за работу! – бодренько верещал он.

Но эта рационализаторская идея себя не оправдала. К обеду каждую из нас можно было выжимать, как половую тряпку.

– Всё, харе! – решительно сказала Анохина и воткнула нож в землю. – Работать сегодня не будем!

Девчонки столпились вокруг неё и нерешительно поглядывали по сторонам и друг на друга. А по дороге к полю приближался грузовичок с обедом. Из кабины выскочил сухенький и свеженький  Верехов и с ходу возмущённо заголосил:
– Почему стоим? Почему не работаем?
– Ты глаза протри, они же все мокрые, – спокойно сказала ему Анохина. – А это малолетки, им ещё беременеть и детей рожать. Застудят весь ливер, и кирдык!
– А меня это не интересует! – окрысился Верехов. – Мне нужно в райкоме о результатах отчитаться!

Когда в любовных романах пишут «её глаза от ярости налились кровью» – это достаточно смешно и трудно представить, но мне повезло, я такое видела. Анохина резко вытащила из земли нож и грозно пошла на  Верехова.

– Тебя не интересует, как бабы детей рожают? Так я морковку твою поганую сейчас пошинкую, до конца дней только с уставом партии миловаться будешь!

Верехов испуганно взвизгнул и бросился бежать, а Анохина погналась за ним. Девчонки хохотали, зрелище было феерическое. Из кабины грузовика выглянула Рита, крикнула:
– Обед выгружать?

Но теперь в этом не было необходимости. Мы погрузились в кузов и отправились трапезничать в столовую. А  Верехов схоронился где-то в меже под защитой мокрой ботвы и остался в поле.

Я вошла в барак и присела на нижнюю полку. Откинулась на спину, расстегнула пуговицу на штанах, спустила их до колена, закрыла глаза и задремала. Проснулась оттого, что Анохина трясла меня за плечи.

– Ты ужин проспала, я тебе каши и хлеба принесла. Сегодня пятница, дискотека в клубе, давай собирайся! Надо победу отметить! – хихикала она. – Наш-то огрызок так и не вернулся!
– А Рита где? – поинтересовалась я.
– Какие-то её знакомые должны приехать, встречать пошла.

Приём в Версале и модный московский клуб «Дягилев» должны снять шляпу и смиренно покурить в уголке, увидев блеск и размах дискотеки на станции Ферма. За пультом – диджей в треухе и с самокруткой в зубах, на танцполе – местный цвет механизаторов, студенты из Политехнического и Медицинского, красавицы доярки и барышни из колхозного управления. По стенам богато и щедро растянуты новогодние гирлянды, в углу топится печка и даёт эффектный дымовой фон. Я пригрелась, прикорнула в уголке и задремала под сладкоголосого Антонова.

Разбудил меня мужской голос:
– Девушка, вы танцуете?

Я затрясла головой, чтоб отогнать сон, а парень облегчённо вздохнул и присел рядом.

– Я тоже не люблю. Меня Костя зовут, Константин Атаманов.

Я удивилась официальному представлению и почему-то очень знакомой фамилии. Но кавалер опомниться не дал, рассказал пару анекдотов, восхитился моей красотой и предложил покататься на машине. Тут же подбежали местные парни, принесли бутылку водки, бутерброды с колбасой и совершенно неестественный для этой объективной реальности виноград.

– Где-то я твою фамилию слышала, – я с аппетитом жевала бутеры и почти проснулась.

Парень как бы нехотя признался: он студент четвёртого курса Политехнического института и по счастливой случайности сын председателя колхоза «Ферма».

– Мне папа машину свою даёт, поехали кататься! Слушай, я вижу, ты отличная девчонка, хоть и маленькая ещё. Не бойся, я тебя не обижу, покатаемся, и всё! А если что, я и жениться могу, родители только обрадуются, – настаивал он.

А потом поднялся во весь богатырский рост, взял меня за плечи и легко, как пушинку, оторвал от скамейки. В пору было кричать и маму звать. Но, на моё счастье, за его спиной практически из воздуха материализовались Рита и двое парней, упакованных в наимоднейшую джинсу.

– Абориген, что от девушки нужно? – высокомерно произнёс блондин.
– Это твой хахаль городской? – Костя сурово напыжился.
– Любезный, вам почему забота? – парировал кудрявый брюнет.

Я открыла рот и забыла, что хотела сказать. А за спиной у Кости сгрудились товарищи, и местное народонаселение тоже подтянулось.

Кто первый ударил, а кто ответил – разобрать ли, когда уже вовсю машут кулаками? Да какая ж это дискотека, свадьба или праздник без доброй драки!

Финальную точку как всегда поставила Анохина. Кажется, она схватила лежавшее у печки полено и запустила им в окно. Получился фейерверк из разбитых стёкол, и тут же раздался заливистый лай собак со всех окрестных деревень. Дискотека, от греха подальше, дружно разбежалась. А когда мы вернулись в барак, то обнаружили там мокрого, дрожавшего и обиженного  Верехова. Бедняга чуть не плакал.

– Девочки, ну нельзя же так! Бунт, смута, саботаж, хулиганство и драка! А мне отчёт писать! Думаете, меня по головке за это погладят? – жалобно причитал он.
– А ты не пиши, – посоветовала Рита. – Если что, фамилию папы моего помнишь? Обращайся.
– Но учти, теперь во время дождя в поле никто не пойдёт, – заметила Анохина. И протянула ему бутыль с мутной жидкостью. – На-ка, полечись, пятки натри.

Вечером следующего дня у столовой меня поджидал Костя Атаманов. Протянул трогательный букетик полевых цветов и, прикрывая рукой багровый синяк под глазом, смущаясь, сказал:
– Извини, что так вышло. Ты мне действительно очень понравилась, может, в городе встретимся?

Мы встретились, сходили и в кино, и в кафе. Ухаживал он галантно, на девичью честь не посягал, но настойчиво зазывал с родителями знакомиться. А там, кто знает, свадебка, детишки, девчонки да мальчишки… Но у меня в 17 лет в голове свистела и завывала вся роза ветров. И со временем она безжалостно раскидала нас в разные стороны.

В Чикаго живёт Маргарита, прекрасная женщина и замечательный травматолог. Доктор Анохина заведует женской консультацией. Верехов, как и положено, занимается политикой на областном уровне. А вот где Костя – я не знаю… Но, уверена, все помнят о важном историческом событии под названием «картошка», а в нашем случае – «турнепс».