Закон ППП
23.03.2017 20:09
Закон ПППНедавно мы с сыном Стёпкой сидели в приёмной травматолога, куда он попал после очередной мальчишеской драки. В этот раз он хорошенько получил в нос.

Тётенька-врач подробно опрашивала Стёпку и записывала его жалобы в журнал.

– До этого ещё травмы были? – спросила она, не отрываясь от журнала.
– Да, – признался Стёпа, – осенью дали в глаз.
– Угу, – врач продолжала писать. – Сколько полных лет?
– Тринадцать, – сказал Стёпа.
– Какой глаз? – уточнила врач.
– Седьмой, – не раздумывая ответил Стёпа.
– Како-ой?! – в удивлении врач вытаращила оба своих глаза на Стёпу.
– Седьмой… – уже не так уверенно повторил Стёпа и покосился на меня.

А я совершенно неожиданно для всех расхохоталась.

Теперь тётенька-врач с удивлением посмотрела на меня – хохотать, когда сын получил серьёзную травму, да ещё, кажется, и бредит! Хотя, собственно, что тут удивительного: у мальчика с седьмым глазом и мамаша должна быть не вполне нормальная.

– И где же этот седьмой у тебя находится? – не отрывая от меня подозрительного взгляда, спросила у Стёпы врач.
– Где-где! – начал сердиться Стёпка. – В школе, конечно!
– В школе? – осторожно переспросила травматолог, теперь уже с интонацией психиатра. – А остальные четыре где?
– Четыре чего? – совсем разозлился Стёпка.
– Глаза! – теряя терпение, подсказала врач. – Два глаза я вижу, седьмой – в школе, а остальные четыре твои глаза тогда где?

Стёпа в ужасе смотрел на сумасшедшую тётеньку-врача, я почти рыдала от смеха, врач наливалась пунцовым цветом, не понимая – издеваются над ней или, может, пора вызывать «чумовозку».

Борясь с хохотом, я с трудом выдавила из себя:
– Стёпа, доктор спрашивает, в какой глаз тебе осенью врезали, а не в какой класс ты ходишь!

Разобравшись, наконец, в чём дело, в свою очередь, расхохоталась и травматолог.
– Господи, а я уж подумала… Бывает же такое! Не у всякого-то за жизнь и третий глаз открывается, а тут аж – седьмой!

А вот лично я знала человека, у которого третий глаз открылся, причём на моих глазах! О нём, собственно, и будет эта история.

Человека этого звали Димка. Почему «звали» в прошедшем времени? Потому что совсем не удивлюсь, если теперь его зовут Ботхисаттва или даже Шива.

Прежде мы знали Димку как обычного артиста нашего театра, разве что перед каждой репетицией он по полчаса медитировал на сцене, лёжа на коврике с восточными каракулями.

В тот день он, как обычно, пришёл в театр раньше всех, привычно улёгся на коврик и закрыл глаза. Постепенно собрались все артисты, в зал вошёл наш худрук, сел в режиссёрское кресло, хлопнул в ладоши и объявил:
– Начинаем репетицию! Всех занятых во втором акте прошу на сцену! А не занятых, – это он уже обратился персонально к лежавшему Димке, – прошу сцену очистить!

Но Димка не шелохнулся.

– Венков! – попробовала растормошить Димку артистка Вера Лохницкая. – Просыпайся уже! Всё, работаем!

Димка не подавал признаков жизни.
– Мамочки! – заскулила Верка, обратив свои километровые очи к худруку. – Михал Игорич, Венков помер!

Все бросились к Димке, пригляделись – он вроде бы дышал, но глаз не открывал.

– Ушёл в астрал, – резюмировал артист Баланкин.
– Безобразие какое! – начал гневаться худрук. – Кто-нибудь, выведите его уже из нирваны!

Но тут Венков и сам разлепил глаза, уселся на своём коврике по-турецки и объявил:
– Репетиции не будет.
– Что?! – взревел Михаил Игоревич. – Это что ещё за демарш?!
– Репетиции не будет, – спокойно повторил Димка. – Я так чувствую.

И тут в зал вбежал заполошный администратор.

– Михаил Игоревич, – взволнованно обратился он к худруку, – там опять эти пришли, представители церкви, целой делегацией, очень воинственно настроены, требуют вас!
– Что за чертовщина! – совсем уже взвился худрук. – Так, мои одарённые, проходите перестановки без меня, я – в кабинет.

Но никто ничего проходить, конечно, не стал, все сгрудились вокруг Венкова.

– Ты чё это? Как это? Ты откуда узнал, что репетиция сорвётся? Ты что, этих священников на улице встретил?
– Ребята, – Димка в растерянности потирал лоб, – у меня, кажется, третий глаз открылся.

Отношения с представителями церкви, которая располагалась через маленький садик от нашего театра, давно были, мягко говоря, недружественными. Настоятель прихода и его сослуживцы уже второй год собирали документы, подтверждающие, что земля, на которой мы играли, и сам двухэтажный особнячок театра принадлежат этой церкви, в связи с чем они хотели нас выселить и забрать строение вместе с землёй под свои нужды.

На тот момент театр отпраздновал своё десятилетие и категорически не собирался отдавать некогда заброшенное, а ныне отремонтированное собственными силами здание.

Скандал в кабинете худрука обещал быть страшным и, главное, затяжным, а репетиция, как и предсказал Димка, оказалась сорвана.

С того дня Димка стал отчётливо видеть прошлое и будущее, предсказывал погоду, повышение цен на ЖКХ и гречку и падение не только курса рубля, но и камбоджийского риеля. Затем Димка научился различать цвет ауры каждого из нас и давал рекомендации – кому на ком жениться, а на ком нет. Как опытный художник с палитрой в руках, он говорил: «Верка, тебе с твоей зелёной аурой нельзя спать с Сашкой, у него аура красная. Если ваши ауры смешаются, ничего хорошего не получится – это же будет какашечный цвет!»

Мы относились к пророчествам Димки с некоторым сомнением, особенно Верка, которая любила Сашку. Ей было глубоко наплевать, в какой цвет смешаются их ауры, лишь бы быть с ним вместе и целоваться. А Димка выходил на новые уровни, принимая сигналы из космоса, как спутниковая антенна.

Но случилось так, что в нашу труппу пришла загадочная актриса. И в который раз я убедилась, что закон трёх «П» работает!

Как известно, закон ППП гласит: подобное притягивает подобное. Примеров тому масса, но вот два самых ярких из моей жизни.

Первые дни после празднования Нового года. Стою на остановке, жду троллейбус. Рядом топчется мужичок, нервно курит. К нему подходит другой мужичок с незажжённой сигаретой, обращается:
– Брат, зажигалка есть?
– Нет, – отвечает первый, – сам только что у тётки сигарету стрельнул и у неё же прикуривал.
– Так, может, я от твоей сигареты прикурю? – интересуется второй.
– Ну, давай попробуем, – неуверенно соглашается первый, – только у меня это… с руками проблема…

Приглядываюсь к его рукам – господи, да у него такой жуткий тремор! Очевидно, после длительных застолий.

– Ничего, не смущайся, – успокаивает второй, – у меня та же фигня!

Мужики трясущимися руками изо всех сил пытаются попасть сигаретой в сигарету, у них это очень плохо получается. Наконец стыковка происходит, но при этом ломается сигарета первого.

– Вот же блин! – в сердцах вскрикивает потерпевший. – Она у меня единственная была!
– Ладно, не бэ! – ободряет его второй. – У меня ещё есть.

Дрожащими пальцами первый кое-как выуживает из пачки второго новую сигарету, попадает ею в рот и смотрит на первого вопросительно. Тот смачно затягивается своей горящей, собирает волю в кулак и говорит первому:
– Ну давай, прикуривай скорее, пока я руку зафиксировал!

Происходит вторая непростая стыковка, и трагедия повторяется, но ровно наоборот: теперь прикурил первый, у второго сигарета всмятку.

Ещё несколько неудачных попыток.

Во мне борются смех и жалость, я отворачиваюсь от бедолаг. Слышу за спиной их диалог: «Дай-ка мне свою, сам попробую», затем крик: «Уя! В щёку попал!» – тревожный вопрос: «Не загасил хоть?» – ответ: «Вроде нет, слава богу, но обжёгся», – и вдруг на всю остановку разносится их дружное «ура!».

Оба стоят счастливые и затягиваются, но тут подкатывает автобус. Второй мужичок, которому этот автобус, очевидно, по месту жительства, в смятении смотрит то на него, то на только что начатую сигарету, отчаянно затягивается в последний раз, бросает сигарету в снег и в клубах дыма заскакивает в салон. Первый мужичок с сожалением смотрит на промокшую сигарету товарища и бормочет горько: «Выбросил! Зачем же выбросил?»

И вот тут к оставшемуся мужичку причаливает гражданка подшофе с сигареткой наперевес.

– Мужчина, угостите даму спичкой!
– Нету, – мрачно отвечает мужичок.
– Так позвольте, я от вас прикурю, – гражданка, игриво пошатываясь, тянет своё лицо с сигареткой к сигарете мужичка. Но мужичок в ужасе шарахается от неё и прорычав: «Да отстань ты, дура», стремительно уходит в метель.
– Не поняла, – удивлённо покачивается гражданка.

Второй пример действия закона ППП я наблюдала много лет назад на съёмочной площадке.

Художником по реквизиту у нас работала молодая женщина Мария, а в подчинении у неё был Сашка, ужасный разгильдяй: то реквизит не тот зарядит на площадке, то вообще его забудет, а отправит Мария его на склад – так он на полдня пропадёт. Терпение Марии лопнуло, когда Сашка в очередной раз что-то напутал и вместо белой «Волги» пригнал на площадку зелёную «шестёрку».

– Ты что, д-дальтон? – заорала на него Мария.
– П-почему это я д-дальтон? – возмутился Сашка.
– П-потому, что б-белое от з-зелёного не от-тличаешь! – рассвирепела Мария. – А ещё и д-дебил, если не в-видишь р-разницу между «В-волгой» и «Ш-шестёркой»!
– С-сами в-вы д-дебил! – взорвался Сашка. – И с-склеротик к т-тому же, не п-помните, что з-заказывали!
– Т-ты, м-меня ещё и д-дразнишь, м-мерзавец?! – бушевала Мария.
– К-кто к-кого ещё д-дразнит! – парировал обиженный Сашка.

Вся группа смотрела на Марию с Сашкой разинув рты – кто из них кого дразнил, было совершенно непонятно, тем более что до этой ссоры оба разговаривали нормально.

– Я, когда с-сильно н-нервничаю, начинаю з-заикаться, – оправдывалась перед изумлённым режиссёром Мария, – а он и-издевается н-надо мной!
– Я т-тоже, к-когда н-нервничаю! – защищался Сашка.
– Ну, вы, ребята, нашли д-друг друга, – нервно усмехнулся режиссёр и спохватился: – Ой, простите, не хотел, это у меня случайно.

Ну а теперь вернёмся к Димке с его третьим глазом и к новой артистке по имени Мила.

Завтруппой представила нам Милу на репетиции. В перерыве мы все высыпали во внутренний дворик – кто подышать воздухом, а кто, наоборот, покурить. Мила вышла с нами за компанию. Последним во дворик явился задумчивый Димка.

Мила подошла к нему, пронзительно посмотрела в его глаза и сказала «Ну, здравствуй» таким тоном, словно бы они знали друг друга уже лет сто, но очень давно не виделись.

Димка растерянно заморгал. «Здрасти…» И с той самой минуты глаз с неё не сводил.

Милу назначили на срочный ввод в «Вишнёвый сад», на роль Дуняши, вместо махнувшей в декрет артистки. Димка исполнял роль лакея Яши, возлюбленного Дуняши, ему и поручили вводить Милу. И они как-то очень быстро спелись, тихонько репетировали свои сцены в уголках фойе, во дворике. Димка вдохновенно жестикулировал, предлагал то одну концепцию, то другую, в зависимости от того, какое откровение на него снизошло после очередного общения с космосом. Мы переглядывались и хихикали, а Мила преданно кивала Димке и поддерживала любую его идею.

Вообще надо сказать, что Мила была единственной в труппе, кто соглашался с Димкой во всём, терпение у неё было ангельское.

На первом прогоне спектакля Михаил Игоревич сосредоточенно следил за игрой Милы и Димки, очень долго всматривался в них, наконец не выдержал и хлопнул в ладоши.

– Стоп! Венков, Милочка, дорогие мои, что же вы творите? Все играют Чехова, а вы что играете? Я даже понять не могу, что с вами происходит: вроде и текст точно произносите, и рисунок роли тот, но существуете внутри спектакля как инородные тела. Это как если бы в берёзовой роще прогуливались, извините, два верблюда!
– Но мы так видим! – настаивал Димка. – Дуняша с Яшей неспроста нашли друг друга, они – иные.
– О боже! – в отчаянии воскликнул худрук. – До премьеры всего неделя, к нам приедет испанская делегация, и что мы им покажем? Ну, я понимаю, этот – космонавт, – худрук безнадёжно махнул в сторону Венкова. – Но вы-то, Милочка, вы-то! Почему вы ему во всём потакаете?
– А может быть, это любовь? – мечтательно вздохнула Верка Лохницкая.
– Никакой любви до премьеры! – взревел худрук. – Мила, вы же нормальная крепкая артистка, не с Марса, слава богу! Что ж вы мне тут Жанну Агузарову даёте! Венков, залепи на время чем-нибудь свой третий глаз, и начали снова с вашей первой сцены…

В день премьеры Мила очень волновалась, пила какой-то успокоительный вонючий отвар и даже раскладывала карты Таро.

– Ты бы не мантры, а текст повторяла, – посоветовала ей Верка.
– Текст я хорошо знаю! – нервно ответила Мила и обратилась ко мне: – Отойдём на минуточку.

Мы вышли из гримёрки, Мила схватила меня за руку и жарко зашептала:
– У меня к тебе огромная просьба: после спектакля будет банкет с этими испанцами, ты последи за мной, ладно? Я ни в коем случае не должна напиться и танцевать с переводчиком, иначе будет большая беда!
– Так не пей и не ходи с ним танцевать, – удивилась я. – И с чего ты вообще взяла, что он пригласит тебя на танец?
– Пригласит, а если меня не остановить, я пойду. Потом мы спрячемся с ним в гримёрке и будем целоваться. Ворвётся Димка. Начнётся драка, – уверенно чеканила Мила. – Димка наговорит мне гадостей. Я наговорю ему в ответ. Мы поссоримся и расстанемся навсегда. А тебя уволят из театра.
– А меня-то за что? – испугалась я. – Это всё тебе карты Таро сказали?
– Какие там Таро, – отмахнулась Мила, – я их так, от нервов, раскладывала. А то, о чём я говорю, – это карма. Есть такой вид кармы – называется «грабли». Каждый раз наступаешь на одни и те же и снова получаешь в лоб, пока не изменишь что-то в себе и в цепи событий. Значит, так: или ты помогаешь мне, или тебя уволят. Выбирай!

Увольняться я не рвалась, и хотя всё это сильно смахивало на шантаж, а ещё больше – на сумасшествие, я решила не искушать судьбу. В конце концов, что мне стоило побыть Милкиной нянькой в этот вечер.
Но задача оказалась совсем не простой.

Переводчик по имени Хосе действительно был танцором-маньяком, за вечер он перетанцевал всех артисток нашего театра. Неоттанцованной оставалась только Милка, но каждый раз, когда Хосе направлял к ней свои дорогие крокодиловые туфли, я была вынуждена бежать к нему наперерез и сама предлагаться на танец. Хосе, как человек воспитанный, не мог отказать женщине и шёл со мной танцевать снова и снова.

Наши уже перешёптывались и крутили у виска, испанская делегация тоже косилась на меня неодобрительно. Но хуже всего то, что, когда я оставляла Милку без присмотра, кружась в танце с бедным Хосе, Милка умудрялась хлопнуть рюмочку-другую.

Вы спросите, что же делал всё это время Димка? А Димка висел на телефоне, обсуждая с кем-то поездку на Алтай к некой ведунье, у которой планировался слёт таких же, как Димка, «трёхглазых».
Хосе окончательно вымотался и перестал даже смотреть в нашу сторону. Вечер мог бы закончиться скучно, но Мила всех удивила. Нетвёрдым, но решительным шагом она подошла к Димке, отобрала у него телефон, нажала отбой и объявила:
– Ты не едешь на Алтай.
– Чего это я не еду? – опешил Димка.
– Не едешь, и всё тут! – отрезала Мила. – Третье воплощение я мучаюсь с этим Алтаем. Это надо прекращать. У каждого из нас в судьбе есть роковые дни, в которые мы хотим вернуться, чтобы что-то изменить, не поступить неправильно, как прежде. Третий раз ты собираешься на Алтай, я уже замучилась возвращаться в сегодняшний вечер, как в День сурка. Я не спорила с тобой всё это время, соглашалась со всем бредом, который ты нёс, хотя прежде в этих местах у нас случались с тобой дикие скандалы, я даже не пошла танцевать с Хосе, чтобы ты не подрался с ним в третий раз, но на этом Алтае мы вечно с тобой спотыкаемся. Если ты ещё раз поедешь – мы расстанемся, Старых опять уволят, Верка снова не выйдет за Сашку, у всех здесь всё пойдёт наперекосяк, а здание театра отберут!
– А у меня? Что будет у меня, если он не поедет на Алтай? – взволнованно спросил Хосе.

Мила внимательно прищурилась на Хосе и сказала:
– Если он не поедет, у тебя будет всё!

Хосе растрогался, обнял её и поцеловал прямо в губы.

Вот тут и завязалась упоительная драка между Димкой и Хосе.

– Судьбу не провести, – горько вздыхала Мила, прикладывая лёд для коктейлей то к Димкиному глазу, то к скуле Хосе.
– Мила, я всё понял, – взмолился Димка, – можно я не поеду на Алтай?

Мила нахмурилась.

– Теперь не знаю даже. Ты всё так наперепутывал. Можешь, конечно, попробовать не ехать, но если опять нехорошо получится, встретимся с тобой в четвёртый раз. Хотя, если честно, ты мне так уже надоел за последние три воплощения!
– Знаете что, друзья, – яростно напала на них Верка. – Это ваше личное дело, сколько раз вы к нам сюда на землю приходили, но мы с Сашкой подали заявление в Грибоедовский загс, и если через месяц мы не поженимся, вы уже никогда не перевоплотитесь здесь ни во что, это я вам точно обещаю!

Артисты – люди впечатлительные, но всему есть предел, групповое помешательство стало действовать мне на нервы, я оттащила Милу в дамскую комнату и припёрла к стенке.

– Я честно пыталась тебе помочь, а теперь колись – что происходит? Меня совсем не устраивает увольнение, запускается новый спектакль, у меня там хорошая роль. Я что, её не получу?
– Да откуда я знаю, у меня что, третий глаз? – устало призналась Милка. – Я просто в Димку влюбилась, а мама меня всегда учила, что с мужиком надо разговаривать на понятном ему языке. Воплощались мы там с ним, не воплощались – какая разница. Главное, что он передумал ехать на этот свой Алтай.
– А что не так с Алтаем? – не унималась я. – Значит, ты всё-таки что-то видишь?
– Конечно, вижу, – усмехнулась Милка. – И ты увидишь, если поищешь в интернете информацию про эту ведунью: блондинка, двадцать пять лет, четвёртый размер груди. Я что, дура, отпускать его на этот слёт?

Но Милка себя недооценивала, третий глаз у неё всё-таки был – через полгода я действительно уволилась из театра, потому что пришло мне время рожать сына Стёпку, у которого вечно то глаз, то нос.

А с Димкой Мила всё-таки рассталась, потому что он вышел на новый уровень: прошлой весной неожиданно позвонил мне и назначил встречу на Патриарших под липами, показал сертификат мага и волшебника и поведал, что теперь он Великий Гуру, путешествует по разным странам, выступает перед домохозяйками Канады и Южной Америки, устраивает им тренинги, открывает тайны мироздания. Не вру, честное слово.

И что тут поделаешь, значит, Милка права, придётся нам всем воплощаться в четвёртый раз, снова ставить Чехова, жениться, рожать детей, пока эти двое не выяснят свои отношения.

Наталия СТАРЫХ
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №10, март 2017 года

Написать отклик