Как точно подмечено: люди похожи на ёжиков. Им холодно и страшно, они жмутся в кучку, чтобы согреться, – и при этом колют друг друга. В хаотичном движении, в ежедневном непрестанном соприкосновении, столкновении, пересечении находятся тысячи характеров, привычек, вкусов, предпочтений, настроений. И неизбежны недоразумения, непонимания, обиды…

На днях мне позвонила знакомая милая девушка. Она почти каждый вечер после работы спешит на репетиции в местный народный театр, играет второстепенные роли трогательных, нелепых подруг главных героинь.

И вот любопытно. Блистающей приме после спектакля не всегда дарят цветы, а нашей характерной актрисе поклонники не дают прохода. Мягкие игрушки, букеты, просьбы дать телефончик – чтобы завязать серьёзные отношения… Потому что она идеал жены: хорошенькой, уютной, верной, покорной, держащейся на вторых ролях.

Так вот, о звонке. Весь месяц до этого девушка щебетала, с каким успехом идёт их последняя постановка. Полный аншлаг: билеты раскуплены на три месяца вперёд, приходится расставлять стулья в проходе, чтобы вместить всех желающих, график гастролей расписан на всё лето, прямо на разрыв… Такой успех, такой успех!

И что спектакль победил в какой-то номинации в зональном конкурсе, и занял какое-то место среди провинциальных театров. Я, как водится, её поздравляла, вежливо, но сдержанно выражала восхищение. Подыгрывала: «Какие молодцы!» Ну а как прикажете: мне что-нибудь расхваливают, а я храню ледяное молчание?

Хотя я не поклонница этого театра. Вот такой провинциальный эпатаж, чрезмерное форсирование голосов… Так взревут – куда там Фросе Бурлаковой, на заднем ряду глохнешь. То есть понятно: на сцене актёр не говорит, а вещает, не ходит, а ступает, не глядит, а лицезрит. Но не так же гротескно!

Потом – эти современные интерпретации. Дона Анна из «Каменного гостя» делает шпагат и стоит на голове, так что всем видны панталоны: по задумке режиссёра, почему-то ветхие и застиранные. У Дон Гуана на голове ржавое ведро, украшенное бусами; оно то и дело с грохотом скатывается, и все, в том числе статуя командора, с визгом бросаются его ловить. Ну не для средних умов: такими видит режиссёр пушкинских героев. А если отсталый туповатый зритель не понимает – его проблемы. Студенткам местного педучилища, например, очень нравится.

И всюду, к месту и не к месту, сверкание голых женских грудей и мужских ягодиц, и из каждой детали прёт школьная художественная самодеятельность.

Но я вежливый, деликатный человек. Воспитанность не позволяет мне высказать свою точку зрения и оскорбить человека, для которого театр – это всё. Поэтому я мычу, неопределённо повожу и взмахиваю руками, поддакиваю.

Так вот, значит, эта девушка звонит, заранее радуясь за меня, и, не в силах скрыть восторга, кричит в трубку:
– Я знаю, что вам подарить на день рождения! Поход в наш театр! Вы не представляете, каких трудов мне это стоило. И директор терпеть не может, когда проводят своих по блату.

Задаю ей осторожный вопрос, в какой именно день намечается культпоход, чтобы с облегчением и притворным сожалением воскликнуть: «Ах, какая досада! Именно в этот день я чрезвычайно занята и буду находиться от города за триста (нет, лучше за семьсот) километров».

– Когда скажете! – кричит милая девушка. – Когда вам удобно, на тот день и достану!

Н-да, не отвертишься, я припёрта к стенке. Но видит бог, я пыталась. Памятую: главное, не что сказать, а как сказать, и начинаю вертеться вьюном.

– Простите, Наташенька. Но, как бы это выразиться… Я была на нескольких премьерах. Я не разделяю… И, как бы помягче, мне не очень… Ради бога, не обижайтесь, не принимайте на свой счёт! Я не в том смысле, что… Ни в коем случае не о вашей, но я даже не досидела первый акт… Не поймите превратно, я об общем впечатлении… Разница вкусов… Вы играете превосходно…

Господи, чем я Тебя гневлю? Живу тихо, сижу себе в норке, никого не трогаю, никому не мешаю, ни на что не напрашиваюсь. Отчего меня не оставят в покое, а снова и снова вытаскивают, выдёргивают? Заставляют играть в их игры, оправдываться, бормотать, неуклюже извиняться, елозить? Я собираю себя в горстку.

– Словом, – твёрдо говорю я, – большое спасибо, но я не приду.

И, чувствуя себя последней скотиной, кладу трубку. Но меня правда достало. Всю жизнь я плясала под чужую дуду, занималась нелюбимым делом, брала себя за шкирку, переступала через себя. Зажимала рот, когда не надо, и, наоборот, льстила и лгала, когда надо было молчать. Уговаривала себя: это для дела. Увы, такова моя работа.

Хватит, встало поперёк горла. Хочу жить в независимости и роскоши, потому что говорить то, что думаешь, и делать что хочешь – это и есть неслыханная роскошь.

Так нет, оказывается. Обо мне обычно вспоминают накануне разных дат. То о юбиляре просят написать, то о презентанте, то ещё о каком-нибудь виновнике очередного сладкого события. И я снова вынуждена лить приторный елей, набрасывать черновик из велеречивых слов – иначе смертная обида.

В общем и целом юбилейная речь мучительно напоминает рекламу набора кастрюль: «В этой двенадцатилитровой кастрюле вы сварите изумительные, фантастические щи, а в этой восьмилитровой – удивительный, уникальный, непревзойдённый, гениальный компот!» Только вместо кастрюли – виновник торжества.

Чтобы примирить себя с происходящим, мурлычу под нос: «Давайте восклицать, друг другом восхищаться, высокопарных слов не надо опасаться. Давайте говорить друг другу комплименты, ведь это всё любви счастливые моменты… Давайте жить, во всём друг другу потакая, тем более что жизнь короткая такая…»

Да, да, да! Пели, знаем. Вот именно, что жизнь короткая, а я должна сидеть и раскрашивать биографию Иван Иваныча в розовые цвета и увешивать её мишурой, шариками и ленточками.

«Небось самой-то нравится, когда по шёрстке гладят, поют хвалебные оды», – думаете вы. Честное слово, нет. Когда расхваливают (к счастью, нечасто), меня корёжит, как ужа на сковороде. Хочется провалиться сквозь все этажи до крысиного подвала. Я морщусь, тяжело вздыхаю и пытаюсь остановить разливающегося соловьём оратора. Мои попытки воспринимаются как манерность, жеманность и кокетство. Общее мнение за спиной: «Ломака ужасная».

Вздрагиваю от неожиданности: звонок.

– Что вы сказали Наташе? – это строгая мама милой девушки отчитывает меня. – Она так старалась, так радовалась, так мечтала. Она рыдает, с ней истерика. Вы для неё такой авторитет, а вы…

Где, где грань между умением оставаться самой собой и проявлением откровенного хамства, эгоизма и свинства? Природная доброта – это умение поддакивать, притворяться и искусно лгать? А что если я превращаюсь в старую злюку и брюзгу? Бывают такие всем недовольные, бубнящие под нос, с отвисшей губой, социопатки. В ужасе вскрикиваю: «Не хочу, не хочу быть такой!»

Я чёрствая и толстокожая невежда, или они чрезмерно обидчивые неженки, слабые создания? Как мягко отказать и никого не обидеть? Не может же быть, что я одна такая вся из себя хорошая, а они – все такие плохие? Я в отчаянии, запуталась сама в себе!

Решаю навестить знакомого психолога, договариваюсь о встрече. Поднимаю руку к кнопке звонка – и замираю. А вдруг психолог в это самое время говорит себе: «Господи, как же они все достали меня своими проблемами! И никому на свете нет дела, что у меня сейчас ПМС, что мой муж – козёл и что, блин, мне самой нужен психолог!» Затем стягивает с лица кислое выражение, надевает осточертевшую дежурную приветливую улыбку и выходит навстречу, потирая ручки.

– Ну-с, чем вам помочь?