Если существует на земле некий офис, где прописан враг рода человеческого, то находится он непосредственно по адресу: улица Академика Королева, дом 12. Уж поверьте, знаю точно!

В 2000 году решила я в очередной раз изменить судьбу. И отправилась учиться в Останкинский институт телевидения и радиовещания. Получила диплом режиссёра документального кино и пристроилась работать на один коммерческий канал. Режиссёрской ставки на тот момент не оказалось, и меня как корреспондента отправили в «поля», освещать городские новости. Шеф-редактор был мой старинный приятель ещё по театральному прошлому. Когда-то как постановщик он исколесил всю провинциальную Россию. Но постепенно сообразил: времена тяжёлые, ни денег, ни славы в театре не заработать, и быстренько переквалифицировался в телевизионщика. Ладно хоть не в управдома! Однако диктаторские замашки истинного служителя высокого искусства при нём остались навсегда.

– Оль, ты всё не так делаешь! – возмущался шеф, отсматривая очередной репортаж. – Где драма? Где яркая картинка? Острота событий?
– Какой ещё остроты тебе надо? – вопила я в ответ. – Каждый день что-то горит, техногенные катастрофы и ДТП одно за другим. Такое впечатление, будто не в Москве, а в горячей точке снимаем!
– Уймись, – кривился шеф. – Допустим, человека электричка переехала, и голова его по насыпи катится. А ты должна успеть к этой голове подскочить и интервью у неё взять! Вот что надо!

Я огрызалась, спорила, доказывала, что я художник, а не подставка для микрофона. Требовала предоставить мне свободу творчества и средства на фильм. Шеф наконец-то сдался, махнул рукой и сказал: «Пиши сценарную заявку».

К процессу я отнеслась серьёзно, самое главное – с темой не ошибиться. Чтоб раз – и премия «ТЭФИ»! И тема нашла меня сама…

На одном вечере познакомилась я с милой девушкой, поэтессой. Разговорились о литературе и поэзии, потом плавно перешли на житейские проблемы: квартирный вопрос, дети, родители и их здоровье. И когда поэтесса начала рассказ о своём папе, меня разом гром и молния поразили.

Обычный осетинский паренёк всегда мечтал стать художником. Но проказница судьба распорядилась по-своему: стал он военным моряком. Потом – служба боевым офицером на Балтийском флоте, военная академия, кандидатская диссертация по развивающимся странам. Языки ему легко давались, фарси и дари выучил. Наверное, потому и оказался в Афганистане военным советником.

Получил приказ отправиться в разведку.

Пошёл один, переоделся в душмана. Шёл целенаправленно, в крупную банду. Остановили на посту, а он стал жестами показывать: мол, странник я, глухонемой. Для проверки у него над головой очередь из автомата дали. Выдержал, не вздрогнул, поверили и к себе взяли. Если приютишь калеку, то Аллах тебе это зачтёт.

Несколько недель с бандой по перевалам ходил, ели и спали вместе. Как-то после намаза и истовой молитвы к нему дар речи вернулся. Предводитель Маланг, услышав это, сам чуть от удивления не онемел, только и смог прошептать: «Кто ты?» А святой человек ему в ответ: «Я – советский полковник». Потом были долгие-долгие разговоры и уговоры, и в результате отчаянная банда в 360 голов перешла на сторону революции.

Для него это был первый боевой выход. А за пять лет службы одиннадцать банд с его помощью сложили оружие без единой капли крови и выстрела. И сколько он человеческих жизней спас? Не сосчитать.

Я встретилась с отважным генерал-майором. Дрожа от священного ужаса, упрямо вытягивала из него подробности. Ведь вся сила в нюансах! Говорили долго. На прощанье генерал устало сказал:
– Воевать бессмысленно, договариваться надо. Вот об этом и снимай…

Шеф-редактор долго изучал мою заявку, вскидывал брови и сдавленно покашливал.

– Слушай, а генерал жив? – спросил он.
– Конечно, – искренне удивилась я.
– Жаль! Надо бы подождать.
– Чего? Когда умрёт?
– Совсем дурочка или как?! – взвился шеф. – Такое понаписала, сплошные секретные данные! Ты в курсе, что на него пару лет назад покушение было? Прикинь, сколько людей на него зуб точит. А чересчур въедливые журналисты тоже иногда плохо кончают.

Беседа наша была жаркой и кровопролитной. Шеф был непреклонен. Нельзя выпускать такой материал, набегут родственники, сослуживцы, начнут разбираться и вопросы задавать. А если б старика уже не было, можно было бы всё сказанное на его богатую фантазию списать…

– Попробуй что-нибудь лёгонькое. Например, про братьев наших меньших, собачек или кошечек, – совершенно откровенно послал меня шеф.

Одна моя хорошая подруга, актриса, в промежутках между спектаклями и репетициями трудилась волонтёром в приюте для бездомных собак. Вот туда я и отправилась.

Сказать, что это меня потрясло, – ничего не сказать. В не очень-то просторных клетках коротали свой век лучшие друзья человека. Большие и маленькие, мохнатые и гладкошёрстные, породистые и «дворяне». Конечно, их кормили и лечили, ухаживали и гулять выводили. А они, завидев нового человека, поднимали отчаянный лай, скребли лапами клетки и норовили заглянуть в глаза, словно спрашивали: «Ты за мной пришла? Ведь правда?» Сердобольные женщины содержали это собачье царство, отщипывая копеечки от своих скромных зарплат и пенсий.

Когда я приехала в приют, атмосфера там была тягостная. С одной из сотрудниц случилось несчастье. Женщина, помимо всего прочего, ещё у себя во дворе целую стаю собак курировала. Каждый день для них кашу с костями варила, ошейники нацепила, щенят пристраивала. А молоденьких девочек за свой счёт на стерилизацию в клинику водила. И вот вышла она утром из дома, направилась к автомобильной стоянке, где кучковалась её стая, и, как обычно, прихватила домашнюю крохотную Жужу. Чтоб тоже погуляла и дела сделала. Стала покрикивать и дружков своих подзывать. Глядь, бегут! Но не сразу поняла, что это не её прикормленные ребята, а одичавшая и оголодавшая свора варягов. Почуяв запах еды, бросились все разом и сбили её с ног. Только и успела Жужу к животу прижать и, падая, телом своим прикрыть. А псины принялись ей спину зубами рвать и в тело вгрызаться. Хорошо, мужики со стоянки лай и вой услышали, прибежали и палками свору разогнали. Спасли.

Пострадавшую я отыскала в «Склифе», в отделении общей хирургии. Нестарая ещё женщина встретила меня приветливо, долго извинялась, что встать не может. Доктора разрешают пока только на животе лежать, спина плохо заживает.

– И что теперь? Будете собак бояться и ненавидеть? – осторожно полюбопытствовала я.
– Почему? Они не виноваты! – возмутилась женщина.
– А как поправитесь, опять пойдёте их кормить? – не унималась я.
– Да, – еле слышно отозвалась женщина. – Я не могу по-другому…

Шеф мой опус о проблемах бездомных животных даже читать не стал. Обозвал героиню юродивой и двинутой тёткой, заметил, что, видно, и я такая же. Любой нормальный человек взял бы в руки берданку и перестрелял бы всех бешеных тварей.

– Тебе бы дамские романы строчить! – попытался пошутить шеф. – Хочешь снимать – снимай. Вот заказуха из Питера от одного благотворительного фонда пришла. Там даже ничего выдумывать не надо, планов наснимаешь, смонтируешь, и все дела! Иди командировочные получай!

На всё про всё мне выделили четыре дня. Оператор и группа – из местных. Благотворительный фонд готов оказывать содействие. Да, фильм снимаем о проблемах детской онкологии. Питерские коллеги встретили москвичку прохладно.

– Своих, что ли, мало? – невзначай заметил оператор Толик, и вся группа с пониманием фыркнула.

Но я приступила к подготовке с упорством религиозного фанатика. С представителем фонда, бодренькой Катериной, мы поехали в клинику. Главврач принял нас любезно, добро на съёмку дал. Только волновался, не попадут ли в фильм раздолбанный асфальт на въезде в больницу и мусорные баки. Я поклялась на анатомическом атласе, что снимем всё чинно и благородно.

Заведующая детским отделением оказалась дамой царственной. Она прочитала краткую лекцию о том, что в детской онкологии за последние 25 лет произошла настоящая революция благодаря приобретённым в Европе и Америке интенсивным методам лечения – так называемым «протоколам». Что государство покрывает максимум треть всех затрат. Но зарубежные коллеги, бизнесмены и просто добрые люди, слава богу, помогают. Общая излечиваемость на сегодняшний день – 70 процентов, и никто из заболевших детей не остаётся без необходимой помощи. Очень хотелось поцеловать ей руку или хотя бы от души пожать.

А потом мы пошли по отделению. Прав был шеф, ничего придумывать не надо. Просто снимай с разных ракурсов – и получишь живую картину ада. Молодые, но рано поседевшие папы, мамы с обожжёнными от слёз глазами, малыши прогуливаются по коридору и, как прицепы, тащат за собой железные стойки на колёсиках. А на них подвешены прозрачные пакеты с ядовитой «химией». Кап-кап, кап-кап… Мальчики и девочки все одинаковые, с одутловатыми пастозными лицами и в шапочках на лысых головках. В игровой комнате несколько ребятишек что-то сосредоточенно рисовали. У семилетней девочки я тихо спросила:
– Тебе нравится рисовать?
– Да! – с готовностью отозвалась она.
– А что ещё тебе нравится?
– Из пластилина лепить, цветочки мастерить, петь, танцевать, на роликах кататься! Мне жить нравится! И я маме обещала, что буду жить!!! – на одном вздохе выпалила малышка.

В кабинет заведующей я вернулась, пошатываясь и всхлипывая. Она с пониманием предложила мне на выбор чаю, спирту, валерьянки. Но я хотела совсем другого и спросила:
– Скажите, а есть у вас дети, которые переболели, вылечились и теперь совершенно здоровы?

Заведующая кивнула и открыла записную книжку.

Этим же вечером группа получила задание. Редактор обзванивает молодых людей от 13 до 25 лет, объясняет концепцию, предлагает участие в съёмках. Ассистентка ищет профессиональную актрису и маленького актёра шести лет, они будут предполагаемые герои, которым предстоит пройти сложный путь к выздоровлению. Оператор отправляется на поиски натуры, где мы снимем интервью. А я иду в гостиницу и всю ночь в припадке безумия буду писать поэпизодник и рисовать раскадровку. Потому как фильм наш – не об ужасах неизлечимой болезни. Нет, чёрта с два! А о жизни, которая всегда победит благодаря мужеству и вере!

Потом были съёмки со всеми вытекающими последствиями. Оказалась, что царственная заведующая как огня боится камеры и при этом леденеет или каменеет. А разговорчивая Катерина от волнения вдруг начинает заикаться. Пришлось горящую лампочку на камере заклеить изолентой и команду «Работаем!» отдавать оператору жестами. Маленький актёр чувствовал себя звездой, капризничал и требовал двойной гонорар в виде шоколадного торта. Немедленно! А к вечеру, как и полагается в Питере, пошёл проливной дождь.

– Печально, – философски заметил Толик. – Я через знакомых договорился о съёмках в Летнем саду. Бесплатно. И что теперь?

В Исаакиевском соборе я бухнулась на колени прямо посреди зала и ударилась лбом об пол. Великий питерский бог, пощади и помоги! Дай хотя бы полдня без дождя, чтоб небо было чистое и солнце ясное!

И самое удивительное – меня услышали. Летний сад был прекрасен, блистателен и величав! И всё как надо: яркое солнце, пышная зелень деревьев, мраморные статуи и весёлые, нарядные люди.

Леночка прибежала на интервью в перерыве между лекциями. Школьница Настя приехала на роликах. Кирилл прибыл на своей машине, ему как переводчику-арабисту это по статусу положено. Лёша принёс с собой медали. Похвастаться хотел, и это нормально! У кого ещё в 18 лет за спиной триста прыжков с парашютом. Аудитор Вадим очень спешил, скоро у него свадьба, дел уйма! Все они были молодые, красивые, полные сил и бесконечно влюблённые в жизнь. Настоящие победители!

Инцидент произошёл ближе к вечеру. 12-летний Данилка демонстрировал, как лихо он катается на скейте. Но хитрая доска вырвалась у него из-под ног и нырнула в канал. Мальчик замер, даже не вскрикнул… А вот его мама Лариса покачнулась и стала заваливаться на бок.

Что было дальше, до сих пор помню смутно. Кажется, я вышла на дорогу, на меня чуть не наехала «девятка», водитель приоткрыл окно и сказал всё, что думает о моих праматерях. А я спросила: «Трос есть?» Потом этот трос привязывали к бамперу, опускали в канал. Были изловлены двое прохожих мужского пола. Как мне удалось их уговорить разуться, раздеться и окунуться в грязную холодную воду – сие не ведомо… Помню только одно: побелевшие губы мамы. И она повторяет: «Ему нельзя, нельзя волноваться! Врач сказал, сильный стресс может вызвать рецидив!»

ВСЁ! СТОП КАМЕРА! СНЯТО!

В буфете Московского вокзала мы с группой пили водку. Кассеты с плёнкой «Бетакам», исходники для фильма, были надёжно упакованы в кофр, и следовало что-то сказать соратникам на прощание. Но сил хватило только на фразу «Мы это сделали!». Питерские барышни и вьюноши дружно всхлипнули и достали кружевные платочки. Ситуацию спас оператор Толян.

– Короче, я думал, ты маленький танк, но ты реальный бронепоезд, – сказал он. – Будешь ещё снимать – зови. За свои деньги в Москву прикачу. Поработаем!

Шеф отсмотрел мой предварительный монтаж и вынес вердикт:
– Нормально. Но никуда не годится. Всё в корзину пойдёт.
– Почему?! – взбесилась я.
– Да потому что нельзя быть такой тупой идеалисткой! Это же заказ от фонда, который на зарубежные гранты живёт. Им что надо? Чтоб ужас, кошмар, мрак и жесть! Тогда можно нормальные деньги просить. А ты эдакое пасторальное благолепие сочинила.
– Но это же правда!
– Нет правды на земле, – парировал шеф. – Да не переживай ты так. Напишу им, что технический брак на плёнке вышел. Бывает. Дело житейское. Главное, что они нам всё оплатили. Но, думаю, и себя не обидели. Наверняка выделенную на фильм сумму располовинили.

Я вихрем влетела в монтажный цех и сунула под нос строгой тёте каcсету.

– Тут где-то мои исходники лежат, перекиньте на этот носитель. Дома отсмотрю, приду на монтаж в полной боевой готовности!

Я отчаянно блефовала, но мадам с пониманием кивнула. Однако самое сложное – каким-то образом вынести кассету. На пропускном пункте «Останкина» могли вежливо попросить открыть сумочку. И если будешь пойман, то позор, обструкция, увольнение, а может быть, и статья.

Но повезло! Когда я подошла к КПП, солнцеликий господин Эрнст спешил посетить свои владения. Телевизионный люд склонился в поклонах и присел в реверансах, гвардейцы вытянулись по стойке смирно. А я прикинулась серой мышью и выскользнула на улицу.

В Москве, конечно же, нашлись специалисты, которые в домашних условиях могли смонтировать всё что угодно. Стоило это недёшево, и пришлось вывернуть карманы. Мама была озадачена переводом, и в фильме появились титры на английском языке. А молодой композитор безвозмездно предоставил оригинальную музыку.

Потом я рванула в Питер и презентовала диск с фильмом Катерине из этого злополучного фонда. Реакция у неё была странной: то ли удивилась, то ли смутилась… И мне очень не хотелось думать, что шеф хоть в чём-то был прав.

Диски с фильмом веером разлетелись по друзьям и знакомым. В Италию, Голландию, Америку и по регионам нашей необъятной Родины. Зачем я всё это делала? Не знаю. Но уж точно не ради славы и денег! Я верила, что найдутся люди, для которых жизненно важно услышать слова уважаемого доктора из фильма: «Это тяжёлый и долгий труд, вам предстоит пройти ад, но потом мы будем праздновать победу. Всё серьезно, но не фатально».

А на стол шефу я положила заявление об увольнении и на прощанье хлопнула дверью так, что со стен рухнуло несколько рамочек с дипломами «ТЭФИ».