В позапрошлом году белые широкогрудые индюки, оставленные мной на племя, отчаянно просились в суп: три закладки инкубатора упорно показывали неоплод. Я даже освоила курс молодого бойца по искусственному осеменению индеек. Результат не радовал. Позже оказалось, что оставленный индюк был выродком с крошечными семенниками и просто физически не мог дать потомства, даже неполноценного. Хотя выглядел брутальным мачо.

Сестра мужа, зная, что мы рискуем остаться без индюшатины, взяла у своего соседа по сараю два десятка яиц от его бронзовых красавцев, из которых впоследствии вылупилось целых два индюшонка. Их я подсунула сидевшей в то время на гнезде индейке. А днём, пока мы были в магазине, одного из малышей утащила залётная крыса – местных тварей я заранее потравила.

Наседка души не чаяла в своём единственном дитятке и с упоением его лелеяла. Мы решили: если будет индюк, то пустим на мясо своего, не оправдавшего надежды.

В это же время нам подвернулся удачный вариант с индюшатами из соседней области. Сначала это было просто безликое стадо, но со временем одна из 25 птичек стала проявлять к моей персоне живейший интерес: то подойдёт и положит голову мне на коленку, то вообще запрыгнет на руки и нежно теребит ухо. Она единственная из всех спокойно давалась в руки, не проявляя недоверия. А такие доверчивые и общительные экземпляры я принципиально оставляю жить: пусть умирают естественной смертью, во всяком случае, без моего участия.

К зиме чёрный индюшонок вырос в статного мужчинку с шикарным хвостом и выдающейся «соплёй», за нестандартное мышление был прозван Фёдором-гвоздодёром. А мою компаньоншу из «белого стада» назвали Дульсинеей, Дуськой. Феде мы оставили двух индеек, которых так и не оплодотворил предыдущий «муж», и к ним же подселили Дусю, которая была заметно крупнее этих двух индобаб и почти вровень с Федей. Зиму они пережили дружно.

Весной начался брачный период. И если две безымянные индюшки явно симпатизировали своему мужику, расстилаясь перед ним половичками, то Дуся приседала только передо мной, когда я входила к ним в вольер. Федя как уж только не пытался понравиться Дусе: и хвост распушал, чуть ли не выворачивая задницу наизнанку, и километровые круги вокруг неё наматывал, и со мной пытался устраивать дуэли. Все потуги оказались тщетны – Дуся расплывалась в умилении только при виде меня, каждый раз пыталась залезть на ручки, как в детстве, всей своей десятикилограммовой тушей.

Я подтверждаю: если индюшка не хочет, то индюк ничего не сможет сделать. Но и насильничать не станет. Это не куры и петухи, там никто ни у кого желания не спрашивает.

Федя вроде бы смирился с такой несправедливостью. Две его «супруги» явно поддерживали своего ненаглядного, пытаясь шугать мою любимицу, но сильно проигрывали ей в весовой категории, поэтому весь процесс походил на пустой бабский базар.

Когда началась яйцекладка, мы для удобства птиц поставили несколько гнёзд, но индобабы облюбовали одно из трёх и неслись только в него. Единственное, чем они смогли «достать» Дусю, так это тем, что прогоняли её из гнезда, не давая нестись в него. Другие гнёзда Дуся также не признавала. Лишь изредка, украдкой, ей удавалось снестись в это гнездо, но чаще я находила её яйца в вольере, прямо на земле.

И вот с некоторых пор стала замечать, что если не успею вовремя подобрать Дусино яйцо, то нахожу его расклёванным. Причём содержимое яйца не съедено, а разлито. Сначала я грешила на товарок Дуси, потом на возможных пернатых террористов. Но это маловероятно, поскольку вольер по бокам обшит сеткой, а сверху затянут тентом.

До некоторого времени вопрос оставался открытым.

И вот однажды, пока я убирала в соседнем гусятнике, Дуся, как обычно, снесла яйцо на землю. «Сейчас закончу и подберу», – подумала я. Все её сожители не проявляли к яйцу никакого интереса, хотя и ходили рядышком.

Федя по обыкновению пристально наблюдал, как я мельтешу перед их выгулом между гусятником и навозной кучей. Обычно после этого я ухожу к курам, а это в другом углу участка, но в тот раз задержалась: пришлось доставать с полки в гусятнике нужную вещь. Федя об этом не знал.

И вдруг слышу странные звуки с индюшиного выгула, который находится буквально за стеной гусятника. Выхожу и медленно выпадаю в осадок: этот недоделанный Отелло, выдрав из собственной задницы длинное перо и перевернув его, как копьё, долбит им Дусино яйцо. Содержимое вытекает на землю, индюк с чувством выполненного долга швыряет перо в сторону и гордо отчаливает в противоположный угол вольера. И тут – опаньки! – замечает хозяйку. А у меня – руки в боки, прищур недобрый.

Реакция была мгновенной: молниеносно сложил хвост, сжал «соплю» и пулей понесся в «индоособняк». Потом весь день при моём появлении на горизонте Федя повторял этот процесс растворения в индюшатнике и долго старался не попадаться мне на глаза.

А я-то, наивная, думала, что покоцанный хвост Фёдора – это банальная ревность его «жён» к Дуське. Кстати, иногда на земле в вольере находила и два яйца, но раздолбанным было всегда только одно. Теперь понятно, чьё.

Вынуждена с сожалением признать, что мы сообща с большим трудом вырастили какого-то пакостного мелочного говнюка. Видимо, в птичьем мире с настоящими мужиками тоже определённая проблема. И любимица Дуся поняла это раньше меня.